— Ага. Пошел. Кажется, все время держал маму за руку, но справился. Возможно, поэтому я выгляжу гордым собой.

Себастьян возвращается за стойку.

— Однажды мы проехали целых сорок миль до Нефи, — говорит он. — Поэтому можно с уверенностью сказать, что приз за самую крутую историю о путешествиях достается тебе.

Я кашляю от хохота.

— Поездка в Нефи тоже звучит круто.

— В Пейсоне мы посетили храм, а потом наблюдали за реконструкцией старинных тележек вдоль мормонской тропы. Так что… да.

Теперь смеемся мы оба. Я одобряюще кладу руку Себастьяну на плечо.

— Ладно, может, в следующий раз выиграешь ты.

— Сомневаюсь, — он смотрит на меня поверх поднесенной к губам Колы. От его улыбки у меня в крови повышается уровень эндорфинов.

— Может быть, когда закончим с лодкой, мы покатаемся.

Он ставит свою банку рядом с тарелкой.

— Ты раньше уже ходил на лодке сам?

— С прицепом я еще машину не водил, но уверен, что с этим точно справлюсь. Ты можешь присоединиться, когда в июне мы отправимся на озеро Пауэлл.

На долю секунды Себастьян меняется в лице, после чего снова надевает свою маску идеального человека.

— Звучит заманчиво.

— Возможно, нам повезет, и озеро уже совсем скоро прогреется, — добавляю я. — К началу лета, например.

Интересно, ему видно, как мое сердце стучится о ребра?

— Надеюсь.

Все выходные я только тем и занимаюсь, что судорожно нахожу в тексте имена «Таннер», «Танн» и «Себастьян» и меняю их. Таннер становится Колином. Себастьян — Эваном. Все, с кем я учусь, получают новые среднестатистические имена. Отем превращается в Энни, Фудзита — во Франклина. А вместо Семинара мы посещаем химлабораторию, гордость школы.

Я понимаю, что все это бесполезно. Даже если сохраню книгу в новой версии, где «Колин» интересуется «Иэном», одноклассником-мормоном, изменения все равно сделаны на скорую руку, а потому в лучшем случае неубедительны.

В пятницу после школы с распечатанными четырьмя главами подмышкой я иду от своей машины к двери дома Себастьяна. Готов поклясться под присягой, что их звонок самый громкий в округе. По крайней мере, когда я нажимаю на кнопку, мне кажется именно так. Мое сердце несется вскачь без оглядки, а нервы на пределе, будто прямо на меня несется многотонный грузовик.

Но пути назад нет. Я вот-вот войду в дом Себастьяна Бразера. В дом епископа.

На самом деле, мне не впервой приходить в гости к мормонам. Я уже бывал у Эрика, но у него там все по облегченному варианту. Например, где положено висеть портрету Спасителя, красуется фото Эрика этого года. Конечно, в доме есть изображение Храма, но при этом семья Эрика пользуется кофеваркой, как и все цивилизованные люди.

Поэтому отчасти я ощущаю то же предвкушение, что и археолог перед началом крупных раскопок в Египте: в доме Себастьяна сокрыто много неизведанного.

Изнутри доносится звук тяжелых шагов. Они дают понять, что это может быть мистер Бразер, и меня тут же охватывает паника, ведь я недавно постригся и оделся перед приходом сюда во все лучшее. Что, если вместо того чтобы казаться вполне приемлемым таким мормоном, я выгляжу слишком по-гейски?

Что, если отец Себастьяна мгновенно поймет мои истинные намерения и выгонит меня, запретив при этом своему сыну впредь со мной разговаривать?

Паника выходит на новый уровень. Я одет чисто, но без фанатизма; очевидно, что я хочу Себастьяна; мой отец еврей — это все плохо, да? В Прово евреев не так много, но поскольку мы не посещаем синагогу, я раньше и не думал, что из-за этого меня можно назвать аутсайдером. Боже, я даже не знаю, как и когда уместно употреблять слово «завет». Чувствую, что покалывает кожу на затылке и по нему стекает пот, как вдруг дверь распахивается…

Но на пороге стоит Себастьян, зажав подмышкой голову рядом топчущегося мальчика.

— Это Аарон, — говорит он и немного поворачивается, чтобы я смог лучше увидеть его брата. — А это Таннер, — Аарон худощавый и улыбчивый, с мягкими темными волосами: мини-версия старшего брата. Неплохо потрудилась, госпожа Генетика.

Аарон отпихивает его и протягивает мне руку.

— Привет.

— Рад познакомиться.

Ему тринадцать, а я стою и гадаю, достаточно ли при первой встрече лишь рукопожатия. Кажется, мормоны с детства обалденно хороши в подобных вещах.

Выпустив его руку, я подавляю порыв извиниться. Ругательства тоже стоит прекратить, даже если они мысленные.

Как будто поняв, что внутри у меня творится тихий Чернобыль, Себастьян подталкивает Аарона назад в дом, а сам жестом предлагает идти за ним.

— Заходи, — говорит он и улыбается. — Ты не загоришься.

Дом внутри аккуратен до безупречности. И здесь все очень, очень по-мормонски. Мне становится интересно, насколько он похож на дом, где выросла мама.

Перед нами гостиная с двумя диванами, стоящими друг напротив друга, пианино и огромной картиной в раме с изображением Храма в Солт-Лейк-Сити. Рядом висит портрет Джозефа Смита [основатель и первый президент Церкви СПД — прим. перев.]. Я иду за Себастьяном дальше по коридору, мимо антикварного комода, где стоят белая статуэтка Христа с раскинутыми в стороны руками и фотографии всех четырех детей и свадебное фото родителей, полностью одетых в белое. Если честно, они выглядят так, словно только что вышли из подросткового возраста. Что примечательно, свадебное платье невесты закрытое до подбородка.

На кухонной стойке ожидаемо нет кофеварки, но, к моему невероятному восторгу, на стене рядом со столом висит большая (примерно 20 на 25 см) фотография Себастьяна, стоящего с улыбкой от уха до уха на зеленой лужайке и держащего в руке Книгу Мормона.

Заметив, что я разглядываю фотографию, Себастьян покашливает.

— Попить хочешь? Рутбир, Hi-C… лимонад?

Оторвав взгляд от фото и повернувшись, чтобы увидеть его во плоти — сильно отличающегося: с более настороженным взглядом, гладкой безо всякого фотошопа кожей и щетиной на челюсти, — я вижу этот уже привычный румянец пятнами. Себастьян смущен или взволнован? Мне хочется изучить все оттенки его румянца и их причины.

— Если можно, просто воду.

Я наблюдаю, как он отворачивается и уходит, после чего возвращаюсь ко всем этим диковинкам в рамках. Например, документ в тяжелой позолоченной раме, называющийся «СЕМЬЯ — ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ МИРУ».

Ничего подобного я раньше не видел. У нас дома к стене был бы прибит какой-нибудь либеральный манифест.

Дохожу до четвертого параграфа, в котором написано, что «священные силы, необходимые для продолжения рода, должны быть использованы лишь между мужчиной и женщиной, являющимися законными супругами», как вдруг Себастьян вкладывает мне в руку стакан холодной воды.

Испугавшись, я чуть не грохнул стакан на пол.

— А это интересно, — стараясь держать тон нейтральным, говорю я. Во мне спорят два желания: дочитать или каким-нибудь образом развидеть уже прочитанное.

Я начинаю понимать, почему мама хотела уберечь меня от токсичного влияния Церкви.

— Да, на этой странице сконцентрировано много всего, — соглашается Себастьян, но по его интонации мне трудно понять, как он к этому относится. Я обо всем прочитанном знал и до прихода сюда — что секс только для гетеросексуалов, что родители обязаны привить детям «правильные» ценности, что никакого секса до брака, и прежде всего нужно молиться, молиться и еще раз молиться, — но в доме Себастьяна все стало еще более реальным.

А мои чувства — нереальными.

От осознания, что для семьи Себастьяна вера — не всего лишь симпатичная идея, у меня начинает кружиться голова. Они не просто визуализируют некий идеальный мир. И не играют в игру «До чего было бы хорошо, если…» Нет, они искренне и неподдельно верят в этого Бога и в его учение.

Я поворачиваюсь к Себастьяну. Он наблюдает за мной с нечитаемым выражением на лице.