При этом он указал рукой на большой ковер, лежавший посредине комнаты.

Геворкян и гость с удивлением принялись рассматривать место, указанное Батей. С ковром происходило нечто непонятное. Он вздулся посредине небольшим бугром. Бугор перемещался в разные сторон-л, все время меняя направление.

— Что это может быть? — спросил главный инженер, опять приподымаясь из-за стола.

— Я думаю — крыса, — безапелляционно заявил гость.

— Откуда же в моем кабинете может быть крыса? — обиделся Геворкян. — Нет, это просто интересно… Надо посмотреть.

С этими словами он вскочил из-за стола, подошел к ковру и принялся его отворачивать ногой.

Вдруг из-под ковра показалось маленькое животное с лоснящейся черной шкуркой.

— Крот! — воскликнул Батя, — Самый настоящий крот! Как же он тут появился?

— Это чорт знает, что такое… — грозно прорычал главный инженер, осторожно носком переворачивая неуклюжее животное на спину. — Что это за шутка? Куда его девать?..

— Только не выбрасывать, — вступился Батя, приближаясь к кроту. — Подожди… Дай-ка сообразить. Ну, да! Животное очень полезное… В некоторых случаях, конечно… Знаешь, что? Я возьму его с собой. А пока пусть тут погуляет. Животное безвредное. Не укусит…

Вскоре главный инженер уселся за свой стол и, подперев голову руками, задумался, продолжая следить за кротом, ползающим по комнате.

— А-а-а! Понимаю… — продолжал он через некоторое время. — Начинаю, вернее, понимать. На чертежах у них, наверное, были нарисованы кроты, а не бегемоты. Догадываюсь также, откуда появился и этот экземпляр. Так, так… Это они притащили с собой. То-то Богдыханов что-то долго искал у себя в кармане! Нечаянно выпустил, наверное… Это они мне принесли показать. Так, так… То-то они мямлили! Теперь все ясно. Наши уважаемые практиканты собираются предложить вести геологическую разведку с помощью дрессированных кротов. Как вам это нравится?

— Я же говорил, что ваши практиканты хотят уподобиться барону Мюнхгаузену! — обрадовался гость, до сих пор молча наблюдавший всю сцену. — А потом, — продолжал он, — существует уже не вымышленный, а настоящий пример. Вы, наверно, слышали, что один физик дрессировал тюленей, чтобы они выслеживали неприятельские подводные лодки? Но только ничего из этого не вышло.

— Не вышло-то, не вышло… — вставил Батя. — Но благодаря этой затее, насколько мне известно, этот физик усовершенствовал приборы для подслушивания шумов под водой — гидрофоны. Он скопировал ушную раковину тюленей, зная, что они очень хорошо слышат под водой.

— То тюлени, а то кроты… — с сожалением в голосе заметил Геворкян. — Предположим, что мы привяжем к кроту какой-нибудь мерительный или сигнальный прибор. Ну, и на какую глубину может опуститься крот? Пять метров! Десять метров, не более! Кому это нужно! Ерунда! Никчемная идея… Я предлагаю больше не терять времени на глупости. Давайте лучше заниматься делом. В кабинете опять воцарилась деловая обстановка.

— Можешь заверить, что телебур мы построим в срок! Так и передай! — волновался Геворкян. — Но трубы я все-таки требую выслать на самолете, немедленно… Понятно? Все мобилизуем! Все экспериментальные работы приостановим! Но к сроку сделаем. Только вот люди… Почему не присылаете пополнение?

Дальше разговор пошел о нефти.

По далекому геологическому прогнозу в местности, где был расположен институт, у одного из предгорий Кавказа, предполагалось местонахождение нефти. Однако до сих пор нефть еще не была обнаружена. Хотя практическое испытание машин, разрабатываемых институтом, и проводилось с успехом в ближайших нефтяных месторождениях Кавказа, руководству и всем сотрудникам все же хотелось самим видеть результаты своих трудов. Институт конструировал машины не только для поисков и эксплоатации нефти. Задачи были более широкие. Тут создавались машины и для поисков рудных месторождений и для разведки угля и калийных солей. Расположить научно-исследовательский институт в таком месте, где бы сразу находились всевозможные месторождения, было немыслимо, да и не нужно. Но в данном случае, если бы нефть нашлась, первое практическое испытание своих машин сотрудники института могли бы провести сами.

— Телебур поможет нам добраться до нефти. Это ясно, — говорил Батя. — Это будет его первое практическое испытание. Вот если бы…

Батя не успел договорить фразу, так как в кабинет быстро вошел начальник институтской охраны. Он подошел к главному инженеру, и что-то тихо сказал ему на ухо.

Главный инженер стал мрачнее тучи.

— Это возмутительно… — медленно проговорил он, глядя куда-то в сторону.

Несмотря на воскресный день, три друга встали раньше обычного.

Богдыханов проснулся первым, подскочил к кровати, на которой спал Корелин, и принялся его трясти. Такая же участь постигла и Гогу Шереметьева, издававшего чуть слышный храп.

Комната, хорошо освещенная ярким весенним солнцем, наполнилась ворчанием и вздохами людей, разбуженных от сладкого сна. Затем послышался скрип открываемого окна, а за ним — разноголосый уличный шум.

— Все-таки ты страшная мямля, Саша, — говорил Богдыханов, натягивая брюки. — Рыбы резвящиеся… Птицы парящие… Леонардо да Винчи… — продолжал он, подражая голосу Корелина. — Надо было бы говорить просто! Так, мол, и так. Для разведки земных недр мы предлагаем…

— Ты тоже хорош, — огрызался Корелин, сонно потягиваясь. — Главинжа обидел? Крота выпустил? Как ты думаешь, Гога, кто из нас больше виновен?

— Гм-мм… — ответил Шереметьев, по своему обыкновению внимательно посмотрев на потолок. — Оба…

— Неужели… — продолжал Корелин, делая гимнастические движения, — неужели я не должен был начать с объяснения гармонически целого природы и техники? Внушить Араму Григорьевичу высокую закономерность нашего предложения… Вот какую благородную задачу я ставил перед собой, — закончил он, приседая и делая выдох.

— А я бы начал иначе! — не унимался Богдыханов. — Я бы сказал: «Вот вам, товарищ главный инженер, крот. Животное невзрачное. А тем не менее обратите внимание на его глупое стремление жить под землей. Что из этого следует?»

— Это у тебя самого «глупое стремление»… Кто же так говорит! — отпарировал Корелин, делая выброс правой ногой.

На первый взгляд было трудно объяснить, что объединяет этих трех студентов. Характеры были у них самые различные. Александр Корелин — восторженно и романтически настроенный юноша — любил природу и обожал поэзию. Правда, это не мешало ему также увлекаться наукой и техникой. Но технику любил он так-то по-своему — тоже романтически. Он мог любоваться машиной и сложной конструкцией, как красивой игрой человеческой мысли. Даже в самой примитивной машине он видел искусство.

Богдыханов был страстный поклонник техники, но он никогда не подозревал, что техника может быть искусством. Машину он признавал только такую, которая дает хорошую производительность. Удачное решение математической задачи ему правилось только в том случае, если оно помогало усовершенствовать какие-нибудь механизмы и притом в самое ближайшее время. Любимым его занятием было строить что-либо своими собственными руками.

Полною противоположностью им обоим был Гога Шереметьев. Больше всего на свете он любил математику. О нем шутя говорили, что на машины он смотрел, главным образом, как на подходящий случай, чтобы выводить формулы.

В обычной жизни Гога был на редкость неразговорчивым человеком. Но нужно было его видеть, когда представлялась возможность что-либо объяснить, пользуясь формулами. Гога преображался, глаза начинали гореть, и потоку его красноречия мог позавидовать самый блестящий оратор.

По-видимому, все трое дружили потому, что каждый видел в остальных какую-либо особенность, отсутствующую в нем самом. Широкий размах Корелина, практицизм Богдыханова и математические способности Шереметьева, соединенные воедино, представляли немалую силу. Но самой главной силой, объединявшей трех друзей, была глубокая любовь к своей родине и желание сделать для нее как можно больше, как можно лучше использовать свои способности.