Жюбо поклонился и попытался взять Манаду под локоть, но та отшатнулась, как будто Жюбо отравленный.

— Ты грабли не распускай! — сказала Манада. — Граблями надо землю грести, а не меня трогать!

— Как скажите мадмуазель. — Поклонился Жюбо.

— А ты чего ругаешься?

— О возраста, о нравы. Пойдем уж, моя удивительная подопечная.

— Может, хватит нести чушь!

— Слушай милочка, а я ведь твое непосредственное начальство, — бессовестно соврал Жюбо. — Захочу и пропишу тебе штраф.

— И чего? Денег у меня все равно нет.

— Не такой штраф… — Жюбо вздохнул обреченно — ради такого пришлось даже дополнительно нагрузить легкие. — Ладно, потопали.

Жюбо жестом показал Манаде к лифту. Та все еще щурила на него ясные зеленые очи, но все-таки пошла. Они спустились на тридцать этажей вниз, и попали в… полный дурдом. В Мед Отделе Службы Радости всегда царил бардак. Еще бы, работенка-то ведь очень даже пыльная и достаточно опасная. Вот, к примеру, шел Клод, ну то есть прыгал Клод. Или не прыгал. Короче две аккуратно разрубленные половинки припрыгивали, демонстрируя окружающим внутренности. Зрелище достаточно забавное и Жюбо остановился, придержав девушку за ладонь. Та поморщилась, но вырываться не стала. Ее бредущий Клод поразил еще больше. Хотя вроде только из ада, к чему такая впечатлительность?

Две половинки пожилого мужчины, шли стороной разреза наружу. Чтобы поддерживать равновесие, Клод держал сам себя за руки. Внутренности вибрировали, но не вываливались. Сначала Жюбо не понял почему, а потом увидел — прохиндей Клод приклеил их прозрачной клейкой лентой. Вот хитрюга!

— А почему он не исцеляется? — прошептала Манада, крепче сжимая руку Жюбо.

— Это моя милая донна, результат действия Обезболивателя.

— А что это?

— О, эта информация стоит поцелуя.

— Пошел ты! Ты на себя посмотри, как тебя целовать?

— С закрытыми глазами.

— И не подумаю!

— Хорошо, тогда придется просвещать бесплатно. Хотя мозгами ты не отличаешься, это точно. Вот скажи, почему ты сама не исцеляешься?

— Ой, и правда! — Девушка потрогала место, где должна находиться нижняя челюсть. Словом, говоря о поцелуе, Жюбо шутил. Сейчас Манада напоминала собаку в жаркую погоду. Язык свисал вниз пионерским галстуком, с него то и дело капали слюни. Тут еще пару раз подумаешь, кто красивей. Пусть Жюбо похож на труп больше, зато ее можно использовать, как машинку для заклеивания конвертов.

— Так вот, ты же не… привет Клод! — Жюбо прервался и протянул Клоду руку. — Кто тебя так?

— Лесопилка, — ответила та половинка, где остались губы.

— Понятно… — Клод неуклюже зашагал дальше, Жюбо продолжил разговор с Манадой: — Ты помнишь, как тебя извлекли из ада?

— Нет. Помню, что мне было очень больно, помню, как Трамонтана хлестал меня огненным хлыстом, а потом свет и… вроде что-то типа… беленьких пушинок, да!

— А Мастер?

— Ага. Страшный человек, высокий и худой, с огромной головой! Он поднял меня и прикоснулся каким-то кристаллом, а потом спросил: хочу ли я выбраться отсюда…

— Ну, так у всех. Ты естественно сказала да, и он тебя посадил на корабль, где ты провела несколько дней отлеживаясь, а потом тебя привели к Бабетоне.

— Угу.

— Так вот, теперь, если не хочешь вернуться в ад, тебе придется работать в Службе Радости. Я надеюсь, ты это уже поняла?

— Да, мне эта как ее… Бабатонь сказала, что я должна быть благодарна Мастеру и что если я не хочу вернуть…

— Ты повторяешься. Вернее повторяешь за мной… А кто тебе дал эту коробочку?

— Не знаю. Не помню. — Манада почему-то понурила голову. — Когда меня ссадили с корабля, она уже была в руках. Говорить я не могла, а когда подумала, из нее донесся мой голос.

— Ясненько. Но вернемся к Обезболивателю. Тот кристалл в руках Мастера — его частичка. Съемный модуль. В аду твоя чувствительность зашкаливает за все возможные пределы, но это каким-то образом связано с регенерацией. Ты я думаю сама знаешь, что это такое?

— Я плохо помню, что было со мной в Хоре. В Линте еще что-то, а в Хоре…

— Так ты должна была пройти сквозь Нэт-Ту! Может мы даже там с тобой встречались!

— Нэт-Ту я совсем не помню. А вот Хора…

— И как в Хоре?

— Боль, пламя, Трамонтана. Вечная боль. Ты сгораешь миллиарды раз, потом восстанавливаешься, но только ради того, чтобы сгореть снова. Ничего не может быть хуже этого.

— Ну, в Нэт-Те тоже не курорт. Вот допустим тебя когда-нибудь съедали заживо?

— Прекрати эти разговоры! Я не хочу вспоминать ад!

— Лады. — Примирительно поднял руки Жюбо. — Продолжаю по теме. Обезболиватель вещь для нас первостепенной важности. Сама понимаешь, с нашей повышенной чувствительностью нормально работать мы не сможем. А так нас делают почти полностью невосприимчивыми к раздражителям…

— А чего тогда тебя в том зале так скрутило?

— Потому что у меня полно штрафов, а значит мало премий. Лучшие сотрудники могут пользоваться Обезболивателем сколько хочешь, а штрафники только на задании. Поэтому у меня болевой порог выше. Правда, как я уже говорил, регенерация и боль как-то связаны. Так что я может и чувствительней остальных, зато у меня череп зарастет быстрее. Через пару дней.

— А если боли не чувствуешь, не регенерируешь вообще?

— Для хороших курьеров, есть возможность пользоваться Радостной Комнатой, и Очистителем.

— А это чего?

— Слушай Манадочка, давай я тебе лучше покажу, а то мы так трепаться долго будем и мне еще один штраф навесят. Нам еще к Магистру лететь.

Жюбо повернулся туда, где толпа гуще всего и двинулся, раздвигая сотни трупов. В состоянии Манады любое прикосновение может принести боль.

— Про-опустите! — говорил он, толкая в бок безрукого бандита Гарри. — А ты чего встал, не видишь, практикантку веду?

— Хороша практикантка! — кричали веселые голоса трупов.

— Ага, только рожу прикрыть!

— Я тебе сейчас самому рожу прикрою, а потом намылю! — отвечала Манада, но на нее никто не обращал внимания.

Вокруг собралось такое количество жмуриков, что Манада так и не смогла понять, куда они идут. Вроде впереди возвышалась какая-то странная конструкция и все шли к ней. По мере продвижения, пропускать их стали с большей неохотой, и напрочь отказались, когда они приблизились к громоздкой махине. В принципе не удивительно — здесь стояли те, на кого и посмотреть страшно. Тот же Клод, например. Трупы с головами в подмышке, или вообще ноги без торса. Чем он думал тоже совершенно неясно, однако спокойно подошел к хреновине…

Да вот это действительно Хреновина — с большой буквы. Потолок в зале не очень высокий и к аппарату от него вели странные блестящие шнуры. Сам агрегат напоминал смесь техники и геологии. Трубки, провода и счетчики, перемешивались кристаллами и шарами, наполненными зеленой слизью. То тут, то там вспыхивали желтые искры, а площадью аппарат, наверное, больше сотни квадратных метров. А может и все двести.

— Это Обезболиватель? — спросила Манада.

— Нет, Очиститель, — ответил Жюбо. — Тебе сначала надо харю выправить.

— У самого харя! Или даже рыло, как у порося!

— Милая моя…

— Я тебе мыло!

— Успокойся! Милая — означает хорошая.

— А почему я тебя понимаю? В смысле, почему мы говорим на одном языке?

— Ну так вместе в аду торчали, на адовом языке и разговариваем.

— Ясно…

Манада замерла в нерешительности, рассматривая странную конструкция, а Жюбо, напротив, вертел головой, выискивая знакомых.

— Клод, а на какой половине у тебя струч остался? — обратился Жюбо к левой половинке разрезанного трупа.

— На обоих, — ответила говорящая половина. — Точно по нему прошлось.

— Больно было?

— Не. Я обезболился по самые…

— Тут девушка, между прочим, — не выдержала Манада.

— Милочка, нет здесь такого понятия, как разделение на мужчин и женщин, — сказал Клод. — Потому как наши половые признаки остаются там, за гранью обезболивания.