- Ребятки, я никак не пойму, кому из вас двоих пятнадцать лет? Обоим?- удивленно сказал Лельченко с заднего сиденья.

- Это мне пятнадцать,- сообщил я,- а ему пять!

- Так, прекращайте это кино, есть у меня одна шикарная идея,- заговорщически зашептал Лельченко…

- Сейчас, Григорьевич, один момент,- злой и мокрый Климчук перебил Лельченко,- дайте мне только ваш термос, очень пить хочется.

Я успел выскочить из машины. Володя разочарованно и шумно вздохнул…

Я направился в сторону ближайшего дома.

- Куда попёр?- заорал Климчук, выскакивая из машины.

- До ветра, куда, куда, - пробормотал я.

- На асфальт бы мог, какая цаца,- проворчал Климчук,- чего подъезды поганить?

Я не ответил. Володя как-то по- гусиному пошипел и вновь спрятался в салон.

Кроме путешествия «до ветра» у меня была еще одна, можно сказать, стратегическая цель.

Желание её достичь усиливалось с каждым часом. И присутствие свидетелей не входило в мои планы.

Не знаю, о чём вы подумали, но у меня в кармане лежала заветная железная коробка Володи с сигаретами и бензиновой зажигалкой. Ну, что делать, если не дают по –хорошему? Ловкость рук, так сказать. Одна рука, значит, воду за шиворот выливает, другая – сигареты тырит. На что, иначе, умному человеку две руки?!

Я поднялся на крыльцо. Дверь была плотно закрыта. Вам знакомо чувство на уроке, когда учитель долго шарит взглядом по журналу, выбирая жертву, которая должна отправиться к доске? Вот я всегда знал, секунд за несколько до того, как назовут мою фамилию. Интуицией такая штука называется.

Я ухватил ручку двери. Интуиция заскулила, перебралась из груди в желудок и быстренько спустилась в пятки.

«Дёру делать надо, тикать отсюда надо»,- завыла она, пытаясь развернуть мои кеды в противоположную сторону.

Но мне всегда было трудно договориться с самим собой. Дверь я всё-таки открыл. Не без труда - дверь была захлопнута, уж очень плотно – но всё-таки открыл.

Вот зачем я это сделал? Хоть кто-нибудь знает, зачем? Не мог зайти в другой подъезд?

Огромный черный дог лежал у самой двери, вытянув лапы. Жуткая пасть собаки ощерилась, провалившиеся глазницы уставились прямо на меня. Дог вроде бы слегка шевелился и странно попискивал. В нос ударил тяжелый запах.

- А-а-ай! - заорал я и со всех ног бросился к «Рафику». Дверь с треском захлопнулась.

В салоне было явное оживление. Климчук перестал тереть спину снятой гимнастеркой и удивленно смотрел в мою сторону. Лельченко столь же недоуменно чесал свою «почти лысину».

- Что там?- выкрикнули оба одновременно.

- Собака там,- сообщил я паническим голосом, - огромная, шевелится и пищит.

Володя и Николай Григорьевич переглянулись.

-Собака? Пищит? От ты ж, бисова душа,- пряча улыбку, изрек Лельченко.

К Володе вмиг вернулось его типичное настроение в стиле «шалтай-болтай».

- Огромный собакен?- переспросил он.- Баскервилей? Да еще пищит и дергается? С ума он там сошел что ли ?

- Не веришь, пойди посмотри сам,- уже успокаиваясь, сердито сказал я.

- Григорьевич, нам нужна собака?- поинтересовался Володя.- Пищащая и дохлая.

Лельченко прыскал в усы. Он поманил меня пальцем.

- Понимаешь, какое дело, Жень. Тут в городе собак и кошек – целый зверинец был. Когда людей увозили, брать домашних любимцев не разрешали. Остались они в городе. Собаки поели кошек и стали сбиваться в стаи. Даже на патрулей нападали. Вот всю живность и постреляли. А кто-то в суматохе, глядишь, и закрыл собачку в подъезде…

- Она там лапы и протянула с голодухи и радиации,- резюмировал Володя.

- Даа, а чего она шевелится и пищит?- я почти успокоился.

- Ну, если не врешь, то это может её крысы жрут, они же и пищат. Я так думаю.

Желудок охнул и приготовился выплеснуть содержимое на свободу. Сигарет уже не хотелось. Я несколько мгновений прислушивался к поведению желудка, но он уже как-то справился с этой совсем не гастрономической ситуацией. Я взобрался на правое переднее сиденье.

- Посещение уборной отменяется?- поинтересовался Володя.

- Расхотелось что-то,- буркнул я.

Лельченко, казалось, начинал терять терпение:

-Будете слушать мою идею? Значит, вот чего…квартира у меня здесь неподалёку. На втором этаже. Там мы с бабкой моей жили до ТОГО дня. Так вот. Место там должно быть без особой «грязи». Окна я еще 26-го заэкранировал чем мог, как об аварии узнал. Сколько можно париться на этой жаре? Посидим в прохладце, отдохнём, поедим, а там в Чернобыль меня забросите, а сами - на выезд.

-Мээ,- раздумывал Володя,- эээ…

- Пайков у нас с собой полная машина,- продолжал уговаривать Лельченко, - манговый сок в консервах имеется, да и еще кой чего найдем.

-Например, чего?- заинтересовался Климчук.

- Ну, «дезактиватора» я там припас в кладовке, думал же ненадолго уезжаем,- грустно сказал Лельченко,- красное сухое. Вряд ли оно радиации натянуло…

- Как знать, как знать, мерить надо,- раздумывал Климчук.- Ну, Григорич, ты без пузыря никуда! А я при исполнении, мне нельзя. Хотя… Дезактивация же…Далеко ехать-то?

_ Ды вот же, совсем близко, за рестораном и гостиницей «Ласточка»,- заторопился Лельченко.

Что-то крякнуло, шипнуло и женский голос заорал:

- Волга, Волга, ответьте дозиметрической, прием!

Странно, но весь день рация молчала, и я не обращал на нее внимания.

- Климчук на связи!- рявкнул в микрофон Володя.

- Почему не докладываешь замеры активности?- сердито спросила рация.

- Гостей возил. Журналистов. Докладываю – активность воздуха по центру 40-60 миллирентген. Почва - так и этак! Десятки рентген. На въезде у знака воздух – от ста до пятисот. У поворота на станцию около рентгена.

- Падаем потихоньку,- радостно хрипнула рация.- Журналистам привет! Скажи, пусть не брешут. Конец связи.

Климчук небрежно бросил микрофон. Посмотрел на Лельченко.

- Ладно, поехали!

Заводился «РАФ» всегда хорошо. Миг – и уже набирал скорость по улице. На площади повернули направо. Какая-то тенистая улочка. Листья всё такие же темные, неживые. А это что? На детской площадке лежали трупы собак. Я отвернулся и всю оставшуюся часть короткого пути разглядывал рацию.

-Во-во, у подъезда с рябиной тормози,- оживился Лельченко. – Наш дом хорошо закрыт от станции другими высотками, поэтому здесь условно чисто.

- Григорьевич, не говори гоп,- нравоучительно сказал Володя,- щас мерить будем.

Климчук выскочил из салона с радиометром. Датчик подозрительно внюхивался в воздух, потом брезгливо, не касаясь асфальта, прошелся над ним.

- Воздух 15 миллирентген, почва почти 2 бэра, - крикнул Климчук,- не так уж чисто, не так уж грязно с учётом ситуации.

- Выбираемся, - решил Лельченко.

Первым делом он потянул из-под сиденья мощный рыбацкий фонарь. Я такие видел раньше. Серьёзная вещь. С щелочным аккумулятором.

Володя направился в обнимку с радиометром в подъезд.

- Помогай давай, - торопился Николай Григорьевич.

Он всучил мне авоську и стал загружать в неё яркие, жестяные банки.

- Манговый сок, импортный,- гордо объяснил он мне, - в Чернобыле теперь чего только нет, кормят отлично.

Следом за банками в безразмерную авоську влезло четыре небольших коробки, покрытых фольгой.

- Сухой паёк,- опять пояснил Лельченко,- не ресторан, но есть можно. Хватай сумки – Щебаршина и батькину. И до хаты.

- Может мне еще весь автобус взять? Я что вам - лошадь? - возмутился я.

Лельченко сердито выхватил у меня авоську, предоставив «лошади» тащить только сумки.

Мы вошли в подъезд. Воздух был чистый и прохладный. Он ничем не пах. Давно, давно не видел подъезд своих обитателей. И, наверное, видит людей в последний раз.

Этажом выше топтался Володя.

- Чисто, фона практически нет,- удивленно объявил он.

- А то!- обрадовался Лельченко, вручая авоську Климчуку и звеня ключами.