Дверь, красиво обитая кожзамом, скрипнула и отворилась.

- Здравствуй, дом ! Как ты, милый?- почти прошептал Лельченко.

Никто не отозвался, лишь застоявшимся воздухом потянуло из-за двери.

Мы зашли в полумрак прихожей. Свет шел лишь из подъезда. Видимо окна Николай Григорьевич и впрямь заделал основательно.

- Электричества нет?- полуутвердительно спросил я.- И воды тоже?

- Ясно, что нет, - досадливо сказал Лельченко,- на кой какие объекты в Припяти свет подают, но не в дома же.

На всякий случай Климчук пощёлкал выключателем. Ничего не изменилось. Он разочарованно передал авоську Лельченко.

«А давай мы их разыграем,- змеиный шепот появился в голове, как всегда неожиданно,- хлопни в ладоши и скажи, – да будет свет!»

Я упрямо не двигался с места.

«Давай, давай, кричи!»- начал сердиться шепот».

- Свет!- заорал я, послушно хлопая в ладоши.

Желтые лампочки во всей квартире зажглись одновременно.

Николай Григорьевич охнул и выронил авоську.

-От это тебе пироги с котятами! – обалдело глядя на меня, медленно произнёс Климчук…

Лельченко подобрал с пола авоську и как-то медленно, словно во сне, стал запихивать в неё банки с манговым соком. Что-то определённо не складывалось в голове Николая Григорьевича. Представьте себе – в моей тоже. Судя по взгляду Климчука, его голова испытывала те же чувства.

-Всегда надо полагаться на здравый смысл,- обращаясь непонятно к кому, изрёк Лельченко,- как же он электричество-то включил?

- Кто? - поинтересовался я.

- Дед Пихто,- Николай Григорьевич начал приходить в себя,- ты, конечно!

Мы вновь озадаченно замолчали.

-Ну не скажи, Григорьевич,- вдруг оживился Климчук,- всё то, что произошло в этих краях, само по себе выходит за пределы здравого смысла. Ядерная авария в том числе.

-Ладно, допустим. Говори, как свет зажег?!- потерял терпение Лельченко.

-Честно?- я внимательно разглядывал своих старших товарищей.

- Честно!- оба заорали в один голос.

- Если честно, то не знаю!- заявил я.

Николай Григорьевич махнул рукой и двинулся вглубь квартиры.

- Проходите, ребятки, сидайтэ, в ногах правды нет.

Мы с Климчуком прошли в комнату.

Квартира у Лельченко была весьма презентабельной. Это сразу бросалось в глаза, даже несмотря на беспорядок и разбросанные вещи – уезжали хозяева, конечно, в большой спешке. Практически новая отечественная «стенка» занимала пространство напротив роскошного кожаного дивана и двух мягких кожаных кресел. Большой цветной телевизор «Электрон» облюбовал почетное место напротив окна. Книжный шкаф и журнальный столик, вкупе с мягким ковром на полу, дополняли обстановку.

Зарабатывали инженеры в Припяти явно неплохо.

Лельченко показал нам на диван, а сам устало плюхнулся в кресло. Я присел, а Климчук покачал головой:

- Проверим фон на всякий случай.

Никто не возражал. Володя привычно задвигался с радиометром по комнате.

Датчик обнюхал ковер, прошелся по книгам, пробежался под потолком и перекинулся на большое окно гостиной, закрытое бог знает каким хламом.

- Ну, жить можно, - резюмировал Климчук,- несколько дней в году. Молодец, что окна позакрывал.

Николай Григорьевич шумно и тяжело вдохнул.

- Неужели потеряли мы Припять? Неужели навсегда?

- Ты ведь знаешь ответ, Григорьевич,- укоризненно сказал Климчук,- не трави душу, ни себе, ни мне.

Володя отправился исследовать вторую комнату. Не задержался там. Прошелся по кухне, заглянул в санузел, вернулся и присел на диван.

Все молчали. Как-то вдруг усталость быстро взяла своё. Неведомым образом горящий свет, такой мягкий и домашний, прохлада нижних этажей, вместо палящего солнца на улице, мягкий ковёр под ногами, вместо радиоактивной пыли, чувство относительной безопасности - всё это вместе взятое успокоило напряженный с самого утра организм.

Я и не заметил, как погрузился в сладкую дрёму…

Голос Лельченко доносился словно бы издалека:

-Нет, вот ты мне скажи, старому инженеру, как парнишка свет включил?

- Ой, Григорьевич, успокойся уже,- лениво пробормотал Климчук,- ты строитель, а не электрик. Откуда мне знать? Свет в городе все-таки есть для технических нужд. Может кто-то, где-то не ту кнопку нажал. Может, электрики в ТП работают. А может и еще чего.

После того, как украинское Полесье «мирный атом» превратил в Хиросиму, всему удивляться – никаких нервов не хватит.

- Рота, подъём!- вдруг заорал Климчук, толкая меня в бок.

Я подпрыгнул и обалдело закрутил головой.

- Спать нам сейчас не с руки, - уже серьёзным негромким голосом объявил Володя, - кушаем, часок подремлем – и на выезд.

Николай Григорьевич оживился, словно что-то вспомнив, и рысцой понёсся на кухню.

Там долго звякало стекло и гремела прочая кухонная утварь под радостное бормотание Лельченко.

Наконец, он показался в дверях, держа две бутылки вина и подмигивая, как семафор.

Климчук как-то ненатурально вздохнул и потянулся к радиометру. Хорошее настроение вновь вернулось в Володе.

- Ужас какой!- весело заорал он.- 700 миллирентген, это ж по одному миллирентгену на миллилитр! Таким вином только реактор тушить! Слушай, Григорьевич, подари его мне – я им тещу угощу.

Лельченко в отчаянии смотрел на Климчука:

- Володя, родной, да неужели семьсот? Да когда же оно, треклятое, успело столько заразы натянуть? Ну, померяй ещё раз, а?

Климчук не выдержал, расхохотался.

- Пошутить уже нельзя! Нормальное вино твоё, если только не скисло!

Лельченко радостно матюкнулся и вновь умчался на кухню. Мы отправились следом.

Кухни у нас небольшие. Раковина, электроплита на три конфорки, холодильник «Донбасс», на котором примостился крохотный телевизор «Юность», маленький обеденный стол – и вот собственно всё. А чего еще желать нормальному советскому человеку?

Климчук ткнул ножом банку с манговым соком, протянул мне. Себе открыл другую.

Сок, как сок. Так себе сок, честно говоря. Но когда жажда - пить можно. И хорошо выводит радионуклиды.

У Николая Григорьевича жажда была другая. Он вмиг срезал ножом пластмассовую пробку с « Каберне». Крымское, между прочим. Наполнил два стакана. Протянул один Климчуку. Больше, разумеется, никого на кухне не было. Ну да, я же школота-невидимка, я понимаю.

Володя секунды две колебался, махнул рукой, крикнул «Будьмо!» и махом влил стакан в широко открытую пасть. Кажется, в Советском Союзе старлеи пили не хуже инженеров.

Тем временем Лельченко разворошил фольгу на сухих пайках:

- Робяты, налетай!

Хорошие были пайки, предназначенные членам правительственной комиссии, - тонко нарезанный сервелат, сыр, банка крабов, хлеб, тюбик с горчицей и, ни к селу, ни к городу, завернутая в целлофан трубочка эклера.

-Ну, за отмену сухого закона!- рыкнул Лельченко и вновь наполнил стаканы.

- Погоди ты, Григорьевич,- жуя сервелат, невнятно сказал Климчук,- я и за рулём, да и покурить бы. Схожу в машину за сигаретами и подымлю на улице.

- А-а,мэ,- честным голосом сказал я, - я знал, что ты покурить захочешь и догадался захватить твои сигареты!

Климчук подозрительно посмотрел на железную коробку, подумал и молча сунул её в карман.

- Покурю внизу, - решил он,- и, наверное, свяжусь по рации с нашим генералом и твоими журналистами.

Я было увязался за ним.

- Погоди, сынок, - сказал Лельченко,- чего там тебе на жаре торчать. Поешь, выпей это…соку, поговори со стариком.

Я остался, а Володя помчался вниз.

Лельченко включил конфорку электроплиты. Подержал над ней ладонь, покосился на меня:

- В города-спутники АЭС газ не тянут, зачем при дармовой электроэнергии - копейка-киловатт? Так вот, друже, плита-то не греется, а свет горит. И шо цэ воно такэ?

- Да не знаю я, честно, Николай Григорьевич! Город сказал мне хлопнуть в ладоши и, типа, будет свет.