— Откуда вы знали? — спросил Георгий.
— Интуиция, сынок, интуиция! Так, по-моему, это звучит? Мне, про неё, родимую, Грозник рассказывал и слово это он мне назвал. Правильно я выговариваю-то его, Нира?
Девушка, уже переставшая плакать, откликнулась:
— Правильно, правильно.
Все трое уселись за стол. Мясо Зирха и рыба порядком поднадоели Георгию за последние недели, поэтому он несказанно обрадовался, когда увидел в большом котелке до боли знакомую варёную картошку в "мундире".
— Боже мой, картофель! — восхищённо воскликнул Георгий.
— Это, Жора, не какой-то там "рель", а татаб, — поучительным тоном промолвил Лукан.
Георгий не возражал, отчасти из-за того, что рот его был уже занят пережёвыванием картофеля — татаба. Он и представить себе не мог, что с таким аппетитом, прямо-таки с наслаждением, будет поедать эти невзрачные клубни. Даже жаркое из оленины, приправленное ароматными травами, не было таким вкусным для него в тот момент, как эта удивительная картошка.
Когда Георгий, насытившись, отодвинулся от стола и, сложив руки на животе, удовлетворённо вздохнул, Лукан пристально посмотрел на него и произнёс:
— Ну, что ж, пожалуй, можно...
Охотник встал, подошел к висящему на стене шкафчику и достал оттуда стеклянную бутыль с прозрачной жидкостью. Оттуда же он извлёк и две глиняных кружки.
— Мы, с Грогом, всегда при встрече выпивали по кружке "весёлки". Выпей и ты со мной, Жора. Вместо него. Только молча.
Он наполнил доверху обе кружки жидкостью из бутыли и одну из них протянул гостю. Потом поставил бутыль обратно в шкафчик, закрыл его и сел за стол, напротив Георгия. Новоиспечённые знакомые выпили. Георгий закашлялся.
— Ух, как же крепко-то! — вырвалось у него. В кружке оказался "ядрёный" самогон.
Лукан, пропустив его слова мимо ушей, спросил у Ниры:
— Как умер твой отец?
— Его убила птица Зирх. Она свила гнездо неподалёку от нас, и отец угодил в её лапы, — грустно ответила Нира.
— Достойная смерть для Свободного Охотника... — тихо промолвил Лукан. Глядя на его лицо, можно было подумать, что он издевается. Улыбка не сходила с его губ.
Нира продолжила:
— Жора убил эту самую птицу и трёх её птенцов. Убил саблей отца. Её он нашёл в гнезде. Когда я увидела Жору с саблей в руке, я подумала: "Это убийца Грога!", и чуть не застрелила его насмерть из своего арбалета. К счастью, я промахнулась. Я тогда не послушала собак...
— Сколько раз мы, с твоим отцом повторяли тебе — прежде, чем стрелять, послушай, что скажут собаки! Упрямая девчонка! — с упрёком воскликнул Лукан.
Посмотрев на Георгия, он спросил:
— Ты и вправду в одиночку расправился с Зирхом?
— Да, — ответил тот. — Но всё вышло случайно. Эта птица долбанула меня клювом, как следует. Потом схватила. Ну, а когда она бросила меня в гнездо, я нашел там саблю и зарубил всё семейство.
Лукан покачал головой:
— На моей памяти такого ещё не было, чтобы кто-нибудь, в одиночку, справился с Зирхом. На такую охоту выходят пятнадцать-двадцать человек, да ещё перед этим строят ловушку. Два дня строят... Что ж, ты достоин называться Свободным Охотником!
— Благодарю. Польщён, — ответил Георгий, второй раз, за сегодняшний день, пожимая протянутую Луканом, большую ладонь. Только на этот раз рукопожатие хозяина было более сердечным.
Лукан достал из кармана курительную трубку и стал набивать её какой-то желтоватой травой. Георгий почувствовал запах табака, и рот его наполнился слюной. Он не вдыхал табачного дыма уже недели две, с тех пор как закончились сигареты, потому спросил Лукана, нет ли у того ещё одной трубки. Лукан удивлённо произнёс:
— Не думал, что ты куришь! Свободные Охотники обычно не притрагиваются к "брэку". Считают его ядовитым. Ха — ха! Но я, моряк, знаю, какое это блаженство — выкурить трубочку хорошего "брэка" после сытного обеда!
Георгий сразу же догадался что "брэком" мазергалийцы называют обыкновенный табак.
Лукан, не вставая из-за стола, дотянулся рукой до полки, и, пошарив там, подал Георгию небольшую глиняную трубку. Георгий торопливо набил её жёлтой травой из кисета Лукана, и, подхватив из очага уголёк, закурил. Табак оказался довольно ароматным и крепким.
От выпитой "весёлки" и от табачного дыма он почувствовал приятное головокружение, комната перед глазами поплыла куда-то влево, и Георгий едва не свалился со стула. Ему безумно захотелось лечь. Но уже через несколько минут головокружение прошло, и он был в состоянии слушать рассказы Лукана о дальних островах и удивительных странах. Георгий, в свою очередь, рассказал ему о том, как попал в Мазергалу. Лукан молча выслушал, но, видимо, не очень-то поверил гостю, потому как не стал расспрашивать о подробностях.
Через некоторое время, Георгий, посмотрев на Ниру, увидел, что она безмятежно спит, уронив голову на ладони. Он посмотрел на Лукана и спросил:
— Может, перенесем её на кровать?
Тот согласился, и они вместе аккуратно положили Ниру на топчан Лукана. Видимо девушка очень утомилась, потому что даже не шевельнулась во сне, когда они подняли её. Лукан произнёс:
— Уже стемнело. Пора и нам на "боковую".
Он принёс два больших одеяла и расстелил их прямо на полу. В хижине было жарко натоплено, поэтому Георгий не стал ничем накрываться. Лукан улёгся на второе одеяло и вскоре захрапел. Поворочавшись немного, Георгий тоже уснул. Снилась ему бранящаяся жена: "Где ты так долго пропадал? Вечно ты действуешь мне на нервы! И зачем я вышла за тебя замуж?!". Она не давала покоя Георгию даже во сне...
***
Весь следующий день Георгий и Нира были заняты тем, что помогали Лукану собираться в дорогу. У Криволицего было две упряжки и, соответственно, пушнины тоже в два раза больше. В этом году он хорошо поохотился. Георгий спросил его, между делом:
— Слушайте, Лукан, а что же вы будете делать с этими санями, после того, как продадите шкурки? Ведь к тому времени снег уже растает, а сани по голой земле не протащить.
— Ха! — усмехнулся Лукан. — По голой земле... Полозья саней делают из "каменного" дерева! Их не то, что по земле, по камням можно тащить очень долго! И, потом, зима в Гиблых Лесах длится о-очень долго и обратно я, да поможет мне Рум (У жителей Мазергалы была своя, примитивная религия. Основными "столпами" её были бог Рум и богиня Фрида. Однако до умопомрачения им здесь не молились и частенько их имена употребляли в сочетании с "крепкими словечками". Об этом Георгию рассказал Лукан. — Примечание автора)., вернусь этим же путём, по реке. Лёд к тому времени, конечно, подтает, но держать будет.
Георгий, между делом рассказывал Лукану о России, но этот рассказ не произвёл на охотника желаемого впечатления. Криволицый лишь коротко бросил в ответ, что "всякое бывает". Георгия сначала это несколько расстроило, но потом он сказал самому себе: "Жора, какая разница — верит он тебе или не верит. Главное сейчас — добраться до Вааха и разыскать этого волшебника — Грозника!"
***
Когда все приготовления к долгой дороге были закончены, Лукан, раскуривая трубку, произнёс:
— Вот и всё. Завтра тронемся в путь. Пойдём, как всегда, вниз по Склянке, а потом по Баснаме, до самого Вааха. Некоторые охотники, наверное, уже в пути, и нам надо поднапрячься, чтобы не отстать от них.
Наступила ночь. Георгий лежал на спине и слушал, как зимняя вьюга беснуется за окном хижины. Ему не спалось, в голову лезли одна за другой, мрачные мысли.
Внезапно, сквозь шум ветра, до его слуха донёсся протяжный глухой вой. Георгий, затаив дыхание, прислушался. Вой повторился. Георгий толкнул в бок Лукана. Тот сразу же проснулся:
— Ну, что ещё?
— Послушайте...
Вновь раздался вой, полный тоски и звериной ярости.
— А-а-а... — недовольно протянул Лукан. — Не обращай внимания. Это волки. Спи. Им сюда не пробраться.