Первым в уголовный розыск доставили подвыпившего красноармейца. Долговязый солдат в измятом обмундировании не походил на грабителя, ребята его также не опознали. А вскоре алиби задержанного было установлено полностью - в день совершения бандитского налета на квартиру часовщика красноармеец дежурил в расположении части и отлучиться не мог. Из части, где ол служил, приехал наряд и забрал гуляку.

Доставляли в угрозыск и других солдат и матросов, задержанных на подходах к подозрительным домам. Некоторые из них случайно оказались в ночное время на улице, другие, хотя и шли по известным работникам угрозыска адресам, совершенно не были похожи на разыскиваемых бандитов, и их непричастность к преступлению вскоре устанавливалась.

Из задержанных за весь вечер только один человек в матросской форме, по мнению Афоничева, действительно представлял интерес. И хотя мальчики не опознали его, Василий Николаевич распорядился поместить задержанного в камеру. Единственный аргумент, которым руководствовался инспектор, заключался в том, что красноармейцы, конвоировавшие задержанного на Лиговке матроса, по дороге к управлению были кем-то обстреляны. Неизвестный из подворотни дома произвел несколько револьверных выстрелов. Красноармейцы ответили огнем из винтовок, и злоумышленник поспешно скрылся в одном из проходных дворов дома.

Предположение, вытекавшее из этого инцидента, было весьма просто: кто-то пытался освободить задержанного.

А раз так, значит кому-то невыгодно, чтобы матрос оказался в руках представителей власти. Вот почему необходимо было тщательно проверить эту личность.

Человек в матросской форме назвался Резниченко. Обнаруженные при личном обыске справки о ранении подтверждали это. Он числился в отпуске по ранению и нигде не работал. Первый допрос раненого матроса был прощупывающим, поверхностным и почти не дал никаких результатов. Резниченко отрицал какую бы то ни было связь с преступным миром.

- Почему не служите? - задал вопрос Афоничев.

- Было время - служил. А сейчас - вот, - матрос расстегивает брюки-клеш и тычет пальцем в слой бинтов на бедре, - еще от ранения не оправился. Это и из документов видно...

- Где получили ранение?

- Известно где, в бою.

- Не морочьте голову! В раком бою? На чьей стороне воевали? - повышает голос Афоничев..

Матрос спокойно отвечает и на этот вопрос. Он начинает рассказывать длинную историю о службе на "Петропавловске", о своих бесспорных заслугах перед родиной и, наконец, удрученно понурив голову, жалуется на свою судьбу:

- А теперь вот, когда за общее дело потеряно здоровье, мне никто не поможет. Работу посильную не найти... Опять же - образование малое... Конечао, задерживать и допрашивать многие могут...

- Где вас задерживали до этого?

- Как где? На улице обычно. Дальше этого, слава богу, не доходило. Как-то у Нардома меня проверяли, другой раз - на Невском. Да что с меня возьмешь - гол как сокол...

В голове Василия Николаевича роятся сомнения. Трудна все-таки служба угрозыска. Попробуй раскуси, кто перед тобой. "Может, действительно матрос невиновен, и я зря нервирую больного человека? Но тогда кому понадобилось обстреливать наряд и с какой целью? Спросить у него сейчас об этом? Нет, подожди, Вася, не торопись.

Оставь на свой риск матроса до утра. Ведь даже то, что сказал этот молодец, не перепроверено". И Афоничев твердо решает не выпускать матроса до утра. Вдруг окрепнет часовщик, тогда возможно будет провести опознание, а может быть...

Уже поздно. Василия Николаевича клонит ко сну.

Присел на минуту за стол, и веки сами собой смыкаются.

А тревожная дума не покидает его. На мгновение он даже представляет матроса с пистолетом в руке перед беззащитными людьми. Может ли совершить преступление сидящий перед ним человек? Трудно сказать. Пожалуй, надо пока отправить Резниченко в камеру и связаться по телефону с больницей. Пусть сотрудник попытается узнать у Содикова: хорошо ли он запомнил матроса? Что было написано на ленте бескозырки? Сможет ли он опознать кого-нибудь из грабителей, в особенности матроса?

Дверь кабинета неожиданно раскрывается. На пороге - угловатая фигура Саши Крамера, инспектора общего отдела уголовного розыска.

- А-а-а! Старый знакомый, не забываешь нас. Или натворил чего? запросто обращается он к матросу.

- Откуда вы его знаете? - вмешивается Афоничев.

- Да как-то во время облавы у Нардома он мне попадался. Раненный в бедро?

- Так точно! - подскакивает с места матрос.

- Ну, конечно, он. Фамилия его, дай бог памяти, Резченко, - вспоминает Крамер.

- Резниченко, товарищ начальник, - поправляет сияющий матрос.

Но Крамер не расположен втягиваться в бесплодный, по его мнению, разговор. Он кладет на стол перед Афоничевым сводку и исчезает за дверью так же неожиданно, как и появился.

- Я вас отпускаю, - чертя замысловатые вензеля на бумаге, заявляет Василий Николаевич и, уловив вздох облегчения, вырвавшийся ив груди матроса, добавляет: - Но уже давно наступил комендантский час, и вам по улице не пройти. Останетесь у нас до утра.

Резниченко заметно меняется в лице, подозрительно, в недоверием смотрит на дежурного:

- Зачем же до утра?

- Так нужно! - обрывает Афоничев и вызывает конвойного.

До двери задержанный идет спокойно, не проявляя признаков волнения. И только переступив порог, резко оборачивается и беспокойным взглядом сверлит Афоничева. В глазах тревога и немой вопрос: "А вы не передумали? Может быть, отпустите, что вам стоит?" Василий Николаевич молчит. Дверь закрывается. Тогда он медленно снимает трубку и звонит в больницу, просит к телефону сотрудника угрозыска, дежурящего у постели пострадавшего.

- Как больной? - спрашивает без всяких вступлений. - Уснул, говоришь? Скажи-ка, что он тебе о матросе рассказывал? Ну, какой он из себя, что написано на околыше бескозырки, может ди опознать его? Что?.. Не говорил? Так о чем же тогда ты с ним беседу вел, - о соленых огурцах, что ли.. Ладно, имей в виду, как только больной придет в себЯу сразу выясли эти вопросы и позвони мне.

В соседнем кабинете, вплотную прижавшись друг к другу, на кожаном диване спят мальчики. Василий Николаевич все еще не решается отпустить их домой, - вдруг доставят задержанных, кто их опознает? Ребята единственные, кроме потерпевшего, свидетели, поэтому приходится оставлять их до утра. С родителями Афоничев договорился еще с вечера. Раз надо, говорят, пожалуйста, мы понимаем ваше положение. Сознательные граждане попались. Не каждый согласится оставить в милиции детей, да еще с ночевкой.

Проходит еще час. В городе тихо. На столе дежурного изредка дребезжит звонок телефона, но задержанных больше не приводят. Голова дежурного опять клонится вниз. Чтобы прогнать сон, он поднимается из-за стола и ходит взад-вперед по просторной комнате. За день здесь изрядно натоптали. Пол грязный до черноты, под ногами валяются окурки, горелые спички, клочья бумаги. Нетерпимый к беспорядкам, Василий Николаевич хмурится, что-то обдумывает.

- Селиванов! - кричит он камерному. - Неси шваб* ру и быстренько подмети пол, слышишь?

А Селиванов все слышит, но не отзывается. Пригрелся на мягком стуле, да и нет особой охоты браться за неприятное занятие. Наконец, после повторного напоминания, он, позевывая, неторопливо приходит в дежурную комнату. С мокрой швабры падают капли воды. Побрызгав из ведра, он приступает к уборке. Неторопливо, молча подметает. Афоничев не то чтобы чувствовал себя виноватым, но пожалел пожилого милиционера.

- Ну как там матрос, дрыхнет небось? - первым нарушает он молчание.

- Не спит, товарищ инспектор. Даже не прилег. Все время сидит на нарах, думает о чем-то.

- О чем он, по-твоему, должен думать?

- Откуда мне знать? Беспокоится о чем-то... К нам ведь за будь здоров не попадаются, - рассудительно отвечает Селиванов.

- Беспокоится? - повторяет дежурный.