- А что с животными будет? - откуда-то снизу спросил лилипут Дмитрий Семенович. - А с шапито?

Но на вопросы лилипута отвечать никому не хотелось, да это было и не обязательно.

Выглянув в последний раз из-за занавеса, укротительница Люся торопливо перекрестилась и, приседая на толстых розовых ногах, выбежала на манеж. Силач Галкин, набычившись, толкнул тележку, она выкатилась на освещенное пространство следом за укротительницей.

- Дорогие друзья, - пропела укротительница Люся сладким голосом, начинаем наше представленье. Предположим, что мы очутились в джунглях...

- Папа, а в Израиле есть джунгли? - шепотом спросил Буги.

- Есть, есть, - уверенно сказал Зюня. - В Израиле всё есть...

Этот вопрос - есть ли джунгли - никогда не приходил Зюне в голову, и он порадовался за сына: какой умный мальчик, какой сообразительный! А правда есть ли? Или там, честно говоря, одни камни да песок? Но где ж тогда растут грибы, или грибов тоже нету? А орехи? Беспечально раздумывая над этими нелегкими вопросами, Зюня вполглаза глядел на манеж, где окончательно проснувшийся боа таскал из корзинки конверты с предсказаниями погоды, а укротительница Люся зачитывала их вслух. Коньяк с шампанским крепко дает по мозгам и настраивает душу на мечтательный лад. Зюнин житейский скептицизм таял, как ледышка на плите, он готов был смириться с отсутствием орехов в израильских песках, а пророчества бревноподобного удава казались ему не лишенными приятной загадочности.

Представление меж тем шло своим чередом. Играла музыка, улыбчивая Люся щелкала бичом, потом появился осел Миша, обежал манеж и, впрягшись, увез тележку со змеей за кулисы. Боа всем очень понравился, но расставались с ним все же с облегчением. На смену удаву пришел, весь в черном, фокусник Альперович и долго разогревал руки, вкрадчиво потирая ладони одну о другую. Неуловимо быстрым движением он вытянул игральные карты из кармана, и, послушная его музыкальным пальцам, колода растянулась гармошкой, изогнулась, затем сжалась, Альперович ужасным голосом прокричал: "Туз пик!" - и, действительно, выхватил из стопки карт пикового туза. Дети следили за действиями фокусника без особого внимания, а их папы, напротив, с Альперовича глаз не сводили, подстерегая жульнический ход. С треском сложив карты, фокусник бросил колоду на латунный поднос, достал из кармана бритву "жилетт", протер ее носовым платком, сунул в рот, сжевал и проглотил. Эта зверская операция никак не походила на безобидный фокус, и Зюня так и сказал:

- Ну, это уже не его ума дело - бритвы глотать! Или карты, или бритвы...

Этот заглот бритвы раздосадовал Зюню и разозлил - он не верил в то, что Альперович в состоянии вот так, по-честному, взять и сожрать лезвие. Тут обязательно был какой-то обман, но Зюня не мог догадаться какой, и эта недогадливость означала, что его обвели вокруг пальца, сделали как ребенка, объегорили, обмишулили и выставили круглым дураком. И это было досадно. Полегчало лишь тогда, когда фокусник собрал свои манатки и убрался за кулисы, а ему на смену выбежал на манеж силач в котелке и в розовом цирковом трико, обтягивавшем тяжелое дикое мясо.

Силачу сопутствовал лилипут Дмитрий Семенович.

Силач Галкин тяжело и размеренно, как лошадь першерон, бежал вокруг манежа, а Дмитрий Семенович трусил за ним следом в своем строгом черном костюмчике. Звучал туш, летела золотистая пыль. Сорочинцы, вылупив глаза, следили за примечательной парой.

Размявшись, Галкин взялся за дело: одну за другой он выхватывал из тележки, на которой недавно дремал тропический боа, двухпудовые чугунные гири и с легкостью поднимал их, подбрасывал и ловил на лету. Лилипут, находясь в опасной близости от летящих снарядов, указывал на них рукой. Одна гиря - надо думать, по замыслу режиссера - бухнулась в опилки, и Дмитрий Семенович, кряхтя, под беззлобный смех зала безуспешно пытался сдвинуть ее с места. Зрители вразнобой подавали полезные советы, но ничего не помогало. Тогда силач Галкин, небрежно подойдя, усадил лилипута Дмитрия Семеновича верхом на гирю, а потом ухватил ее за полукруглую черную ручку и, ухнув, шикарным жестом вздернул над головой и сам снаряд, и вцепившегося в него Дмитрия Семеновича. Зал ревел и бил в ладоши, все были празднично настроены.

Но это было только начало.

Сняв с головы котелок, Галкин бросил его наземь и, улыбаясь свысока и вместе с тем несколько скорбно, опустился в опилки манежа треугольной спиной. Лежа, как поверженный гладиатор на песке арены, Галкин поприветствовал зрителей своими розовыми клешнями и рывком накатил на себя грузовую змеиную тележку. Чуть приподняв ее плечом, он поочередно скрутил с нее колеса, а дощатую платформу мягко опустил себе на грудь. Сорочинцы в совершенной тишине нетерпеливо ждали развития событий.

Что же до лилипута, то он вел свою игру. Петляя по манежу на игрушечных ножках, Дмитрий Семенович с разных позиций критически оглядывал Галкина с его тележкой, как будто собирался, не откладывая дела в долгий ящик, повторить его силовые подвиги, но только куда более эффектно и впечатляюще. Тележка тоже почему-то пришлась не по вкусу лилипуту. Подойдя вплотную, он недоверчиво исследовал ее положение на груди немо лежавшего силача, а затем, поплевав в кулачок, треснул с размаху по гулким доскам настила. Публика, затаив дыхание, следила за дерзкими действиями Дмитрия Семеновича.

Зюне, увлекающемуся человеку, очень понравился лилипут.

- Ты гляди, какая у него головочка! - наклонясь к сыну, шептал Зюня. А глазочки какие! А ботиночки!

Нечего и говорить, что в намечавшемся конфликте с силачом Зюня отдавал несомненное предпочтение лилипуту. Такой уж он был человек, этот Зюня из Сорок: его сердце принадлежало слабым и обойденным успехом жизни.

Тем временем музыкальный туш стал почти неслышен, а из динамика выпрыгнул радостный голос администратора Кондора, лежавшего в сорочинском морге. "Дорогие зрители! - пригласил покойный Леопольд Моисеевич. - Мужчины, женщины и их дети! Незабываемое приключение! Бегите на манеж и занимайте места на нашей тележке согласно купленным билетам! Силовик-эксцентрик мсье Галкин ждет вас!" И затрещали барабаны, как перед публичной казнью.

Но никто не спешил бежать на манеж. Зрители жались и смущались, и никто из них не желал стать первым. Так люди устроены: толпой - пожалуйста, а индивидуализм немногим по плечу, да как-то это и неловко. Пойдешь вниз по рядам, все на тебя глядят...

Тогда на манеже появилась бородатая тетя Паша с Уральских гор. Ни с кем не здороваясь и не раскланиваясь, она по-деловому, как казан на кухне, ухватила лилипута под мышки и, подняв, поставила его на настил тележки. Утвердившись там, Дмитрий Семенович, поворачиваясь на все четыре стороны, стал размахивать руками, зазывая зрителей присоединиться. Сорочинцев подмывало радостно бежать и прыгать на тележку, ноги их гудели и пружинились, но голова покамест еще не пускала.

Дмитрий Семенович продолжал безответно зазывать. Пауза неприятно затягивалась. Зюне стало жалко одинокого лилипута до стеснения в горле, он поднялся и размашисто пошел.

Не успел он дошагать донизу и переступить барьер манежа, как его примеру последовали: восемь или десять мужчин и женщин, волнуясь и спеша, повскакали со своих мест и бросились к тележке. Миг спустя они уже теснились и балансировали на дощатом настиле. Силач Галкин, томившийся под прессом, был позабыт, как будто и отношения никакого не имел к происходящему веселью; впрочем, так оно и было. Картина напоминала гулянье татар, учинивших победный пир на сложенных штабелями русичах, захваченных в плен в битве на Калке в далеком 1223 году.

Дмитрия Семеновича не было видно в чаще рослых сорочинцев на тележке. Оберегая лилипута, Зюня прижал его к своим ногам и держал. Было тесно. Из-под настила не доносилось ни звука.

- Не толкайтесь! - подняв голову и обратив к Зюне круглое лицо, сказал лилипут.

- Да я ж не толкаюсь! - наклонившись, сказал Зюня вполголоса. - Это женщина вот эта толкается.