дь под дождем, дрожа от холода и ветра, ругая нашего водителя за медлительность, с трепетом предвкушая тепло нашего салона.

Первым встревожился дядюшка Пин. Захватив с собой мешок с вяленой рыбой, он протолкался к водителю и через узенькое окошечко начал быстро что-то ему втолковывать. Шофер слегка повернул голову, опытным взором оценил принесенный мешок, и весь салон, затаив дыхание, оглядел невзрачный мешочек глазами водителя. За ходом переговоров следили с напряженным вниманием. Он выглядел таким рубахой-парнем -- хозяин нашей крепости на колесах, так ловко вел махину-автобус и так белозубо улыбался, что мы почти успокоились. Дядюшка Пин, умеющий жалобно пересказывать чужие истории и красочно жестикулировать, конечно, сумеет убедить его пропустить одну остановку и не останавливаться. Мыслимое ли дело! Уже сейчас в рокоте двигателя слышались надсадные нотки, поручни трещали, угрожая оборваться, а из-за душной тесноты лица людей сочились жаркой влагой, кое-кто, не выдерживая, сползал в обморок, и к нему спешили с холодными компрессами...

Мы так уверили себя в дипломатических способностях дядюшки Пина, что объявление, сделанное рубахой-парнем через скрытые динамики, повергло нас в шок.

-- Все остановки -- точно по графику! А будет кто советы давать, высажу к чертям собачьим!

Подавленный и избегающий взглядов, дядюшка незаметно вернулся на место.

Не помню, как долго мы молчали. При определенных условиях настроение портится крепко и надолго. Тучи и грозовая хмарь, проникнув сквозь стекла, вились теперь под низким запотевшим потолком. Всеобщая подавленность мешала додуматься до простого -- раскрыть окна и проветрить салон. Мы продолжали мучиться в духоте, питая мозг самыми мрачными фантазиями, только теперь в полной мере сознавая собственное бессилие. И далеко не сразу мы заметили маленький заговоривший ящичек. Но так или иначе он неведомым образом засветился и заговорил, умело привлекая внимание, и даже в этой немыслимой тесноте жители Лагуны подпрыгнули от изумления. Ничего подобного мы никогда не видели. Лишь один Уолф нашел в себе силы сохранить подобие невозмутимости, с усилием пробормотав:

-- Кажется, это телевизор.

Он выдал нам это заковыристое словечко, но, похоже, и сам не был до конца уверен в сказанном. Поворотившись ко мне, он пояснил:

-- Старик Василий как-то рассказывал о таком...

Рассказывал или не рассказывал об этом Василий, но факт оставался фактом -- мы были потрясены. Похожий на зеркальце экран ящичка с немыслимой легкостью куролесил по всему свету, показывая знойные острова и заснеженные равнины, людей самого причудливого цвета и телосложения, невиданные деревья и высокие, в сотни этажей дома. Крохотный, приоткрывшийся мир, несмотря на свою малость, поглотил нас целиком. Отныне Пин с тетушкой Двиной, Леончик и вся ватага Лиса день-деньской проводили у телевизионного чуда. Поскольку я продолжал оставаться самой любимой посл

е телевизора игрушкой, то, само собой, я попадал в первые зрительские ряды на чьи-нибудь особенно удобные колени. Очень часто рядом оказывалась Чита. На время просмотра передач у нас негласно устанавливалось подобие перемирия. Впрочем, перемирие перемирием, но кровь -- это всегда кровь и она дает о себе знать вопреки воле и разуму обладателя лейкоцитов. Неожиданно для окружающих, а иногда и для себя самой Чита щипала меня, заставляя подскакивать и зеленеть от ярости. А через секунду с самым невинным видом она уже счищала грязь со своих сандаликов о мои штан

ы. Надо признать, случалось это не часто, и в целом наши коллективные просмотры проходили вполне мирно. И Чита, и я в одинаковой степени заливались смехом над забавными рисованными сюжетами, сосредоточенно хмурили лбы, следя за зловещими фигурами в ковбойских шляпах, с револьверами у поясов...

Чэпэ случилось вскоре после нашей первой остановки. Чита пала жертвой собственной неуемной страсти к мультипликации. Под смех всего автобуса, наученная веселой тетей, она подходила к телевизору и, всплескивая руками, лепетала:

-- Милый дяденька, покажи нам пожалуйста мультики!

Строгий и неприступный диктор, не слушая ее, продолжал балабонить что-то свое, зато все население автобуса ложилось на пол от хохота. Смеялись и сами Мэллованы, и белозубый рубаха-парень, отчего машина виляла, вторя общему гоготу. Если бы это не повторялось каждый телесеанс, я бы возможно стерпел. Чита безусловно заслуживала наказания. Но на пятый или шестой раз старикашка Василий шевельнулся у меня в голове и нудным своим голосом задал один-единственный вопрос:

-- Разве ты не видишь, что она одна? ОДНА против всех?

Наверное, это и называется -- покраснеть до корней волос. Я почувствовал, что лицо у меня горит, угрожая поджечь все близлежащее. Старикашка был прав. Прав, как всегда. Маленькая Чита стояла возле этого паршивого телевизора, одна против всех нас -- ржущих и потешающихся. Даже Уолф, наш умница и главный мыслитель -- и тот улыбался! Доверчивые глаза Читы продолжали взирать на экран. Пылающий, как костер из сухих поленьев, я подошел к ней и взял за остренький локоток.

-- Они же дурят тебя, а ты веришь!

И случилось то, чего я никак не ожидал. Что-то она прочувствовала и поняла. Да, да, именно так! Нахальный Мэлловановский отпрыск, существо, рожденное, чтобы воровать, щипаться и царапаться, внезапно спрятал свои огромные глазища в пару детских ладошек и, о, Боже! -- по щекам его быстро и обильно потекли обиженные капельки. Никакого завывания, что было бы, конечно, лучше! -- только короткие приглушенные всхлипы. Уж не знаю почему, но плач этот не по-детски разъярил меня. Шагнув к телевизору, я толчком плеча спихнул его с узенькой деревянной подставки. Тяжелый светящийся ящичек полетел на пол, со звоном рассыпался на отдельные части. Смех в салоне оборвался, и даже Чита, перестав плакать, взглянула на меня с испугом.

###Глава 7

С этого дурацкого телевизора все в общем-то и началось. Правда, Уолф придерживался иного мнения. Он считал, что все случившееся произошло бы так или иначе. Возможно, поводом была бы не Чита с телевизором, а что-то другое, но это что-то обязательно бы нашлось. Вопреки пословице -- теснота отнюдь не сближала. Накапливающееся раздражение должно было рано или поздно найти выход, вырваться из раскаленных душ, как вырываются яды из отравленного желудка. Кстати сказать, в разговорах с Уолфом мы перестали прибегать к тарабарщине, называя вещи своими именами, не стесняясь присутствующих. Частенько в наших беседах участвовал теперь и Лис. Вероятно, без его ребят нам пришлось бы туго. Они стали нашей главной опорой. Странности всех войн!.. Они еще больше старят пожилых, но взбадривают молодость. Дядюшка Пин, тетя Двина, другие им подобные были совершенно подавлены происходящим. Однако, Уолф, Лис и все их одногодки горели боевым задором, находя нынешнюю жизнь куда менее нудной и утомительной.