Бандероль пришла после полудня. Мистер Эндрю Лимен встряхнул ее и сразу догадался, что там: оно зашуршало, словно большой волосатый тарантул.

Наконец, собравшись с духом, он снял обертку и откинул крышку с белой картонной коробки. Оно лежало на белоснежном парчовом ложе, щетинистое и столь же безличное, как пружины в старом диване. Эндрю Лимен усмехнулся.

– Индейцы пришли и ушли, а это осталось, как напоминание, как угроза. Ну… Давай!

И он натянул на бритую голову блестящий черный парик. Потом притронулся к нему – так прикасаются к шляпе, приветствуя знакомого.

Парик сидел на удивление хорошо, а главное – прикрывал черную круглую вмятину над бровью. Эндрю Лимен внимательно осмотрел незнакомца в зеркале и завопил от радости:

– Эй, ты, там, как тебя зовут? Похоже, я встречал тебя на улице, но теперь ты выглядишь получше. Почему? Потому что этого больше нет, не видно проклятой дыры, никто не догадается, что она была вообще. С Новым годом, дружище, вот что это значит, с Новым годом!

Он ходил и ходил по небольшой своей квартире, улыбался кому-то, с кем-то раскланивался, но все не решался открыть дверь и явить себя миру. Он снова подошел к зеркалу, скосил глаза, рассматривая в профиль человека, который подошел к зеркалу с другой стороны, и все время улыбался, потряхивая новой шевелюрой. Потом, все еще усмехаясь, сел в кресло-качалку, усмехаясь, попытался читать «Еженедельник Дикого Запада» и «Удивительный мир кино», но все никак не мог унять свою правую руку: она то и дело робко вползала по лицу, чтобы потрогать завитки новых волос.

– Разреши-ка угостить тебя, дружище!

Открыв обшарпанную аптечку, он три раза глотнул прямо из бутылки. Глаза увлажнились, и он совсем было собрался отломить жевательного табаку, но вдруг застыл, прислушиваясь.

Из коридора донесся шелест, словно мышка пробежала по истертому ковру.

– Мисс Фрэмуэлл, – шепнул он зеркалу.

В одно мгновение парик очутился в своей коробке, словно он сам спрятался там, испугавшись. Эндрю Лимен захлопнул крышку, лоб покрылся испариной – и все это от одного звука женских шагов, легкого, как лепет летнего ветерка.

Покраснев, он на цыпочках подошел к заколоченной двери в стене, прижался к ней своей изуродованной головой. Он слушал, как мисс Фрэмуэлл отпирает свою дверь, как притворяет ее за собой, как легко ходит по своей комнате среди колокольчиков китайского фарфора и перезвона ножей в обычной предобеденной круговерти. Потом он отступил от двери – закрытой, захлопнутой, запертой и забитой четырехдюймовыми стальными гвоздями. Ночами Лимен часто вздрагивал в своей постели: ему казалось, что он слышит, как мисс Фрэмуэлл тихо вытягивает один гвоздь за другим, как отодвигается задвижка, скользит вбок язычок замка… Вот это чудилось ему в преддверии сновидений.

С час или около того она шелестела чем-то в своей комнате. И сгустилась тьма. И взошли звезды и воссияли. И он подошел к ее двери, и ему подумалось, что она, наверное, сидит на крыльце или гуляет в парке. Там она могла бы распознать его третий глаз, слепой и всегда открытый, только на ощупь, пробежав пальцами по его лицу, словно по азбуке Брайля. Но маленькие белые пальцы никогда не протянутся к этому шраму через тысячи миль. Он ей так же безразличен, как оспины на лунном диске. Эндрю Лимен споткнулся о корешок «Удивительных научных рассказов». Фыркнул. Возможно, если она вообще когда-нибудь подумает об этой ране, ей представится, будто давным-давно прилетел метеор, ударил его, и исчез там, где нет ни кустика, ни деревьев, есть только необъятное пространство, прозрачное на миллионы миль. Ведь читала же и она что-нибудь в этом роде. Он снова фыркнул, помотал головой. Может быть, может быть. Как бы то ни было, он никогда не посмеет показаться ей при свете солнца.

Он подождал еще час, время от времени сплевывая табачную жвачку в душную летнюю тьму.

Половина девятого. Пора.

Эндрю Лимен открыл дверь в коридор, на мгновенье задержался на пороге, глядя на коробку, где лежал чудесный новый парик. Нет, не стоит прикрываться.

Он подошел к ее двери, такой тонкой, что, казалось, будто из-за нее доносится биение сердца мисс Наоми Фрэмуэлл.

– Мисс Фрэмуэлл, – вздохнул он.

Ему захотелось взять ее в ладони, словно маленькую беленькую птичку, и тихо говорить с ее молчанием. Смахивая со лба внезапно выступившую испарину, он задел свою рану и на один краткий миг испугался, что весь провалится в нее – с криком, вниз! Он приложил ладонь ко лбу, заслоняя эту пропасть. Все сильнее и сильнее прижимал он ладонь, пока ему не начало казаться, что отнять ее уже невозможно. Вдруг все переменилось. Теперь он уже боялся убрать ладонь со лба, боялся, что из этой дыры хлынет что-то ужасное, что-то тайное, и он утонет.

Другой рукой он прикоснулся к двери – пыль, и та оседает громче.

– Мисс Фрэмуэлл…

Еще ему казалось, что из-под двери бьет слишком сильный свет, что этот свет отшвырнет его, едва откроется дверь, отбросит со лба руку, откроет рану. Сможет ли она, словно через замочную скважину, уловить его мысли?

Из-под двери еле пробивался тусклый луч.

Эндрю Лимен сжал кулак и заставил его тихо постучать в дверь мисс Фрэмуэлл.

Дверь медленно распахнулась.

Позже, когда они сидели на крыльце, Эндрю Лимен нервно потея и едва унимая лихорадочную дрожь, искал нужные слова. Он хотел предложить ей руку и сердце. Луна была уже высоко, и шрам его выглядел так, словно на лоб упала тень от какого-то листка. Он мог бы не показывать его вовсе, повернуться к ней профилем, словно аверсом медали. Но сделай-он так, казалось ему, и половина из множества слов окажется несказанной, да и сам он ощутит себя лишь половинкой человека.

– Мисс Фрэмуэлл… – выдавил он наконец.

– Да? – Она смотрела на него, словно видела впервые.

– Мисс Наоми, я не уверен, что вы обращаете на меня внимание.

Она ждала. Он заставил себя продолжать.

– Вы мне нравитесь. Я совершенно уверен в этом. Буду говорить прямо, без долгих предисловий. Мы часто сидели вместе на этих ступеньках. Кажется, мы достаточно узнали друг друга. Конечно, вы на добрых пятнадцать лет моложе меня, но что нам мешает связать наши судьбы? Что вы думаете об этом?

– Большое спасибо, мистер Лимен, – быстро сказала мисс Фрэмуэлл. Она была очень деликатна. – Но…

– О, я знаю, – сказал он, подавшись вперед. – Я знаю! Все дело в моей голове, в этом проклятом шраме на лбу!

– О, нет, мистер Лимен, я даже не подумала о нем, я вообще никогда о нем не думаю. То есть я бы не прочь узнать что-нибудь об этом, но не думаю, что ваше ранение может быть помехой. Одна моя подруга, очень близкая, вышла замуж за человека с протезом ноги. Она говорила, что долгое время даже не знала об этом.

– Все эта проклятая дыра! – с горечью воскликнул мистер Лимен. Он достал плитку жевательного табака, рассмотрел ее, собрался было откусить, но потом раздумал и убрал в карман.

Сжав кулаки, он смотрел на них, словно это были два больших камня.

– Хорошо, я расскажу вам, как это произошло. Расскажу вам все.

– Не стоит, если вы не хотите.

– Я уже был однажды женат, мисс Наоми. Был, черт побери. И в один прекрасный день моя жена просто взяла молоток и ударила меня прямо в лоб.

Мисс Фрэмуэлл порывисто вздохнула, словно в темноте обо что-то ударилась.

Мистер Лимен ткнул кулаком горячий воздух.

– Да, мэм, прицелилась и ударила в лоб молотком. Честное слово, весь мир словно взорвался передо мной. Все обрушилось на меня. Это было так, будто весь дом обвалился в одну кучу, на меня. Маленький молоток похоронил, слышите, похоронил меня! Было ли мне больно? Не знаю, не помню.

Мисс Фрэмуэлл ушла в себя. Она закрыла глаза, думала о чем-то, шевеля губами.

– Она сделала это так спокойно, – недоуменно произнес мистер Лимен. – Просто подошла ко мне, когда я лежал на диване – был вторник, часа два пополудни – и сказала: «Вставай, Эндрю!» А когда я открыл глаза, стукнула меня молотком. О, боже…