Кроме названных лиц главной пружиной этого предприятия был англичанин Даниель Д. Юм, женатый на сестре жены Бутлерова.[29]

Избрав ремесло медиума, Юм достиг в нем немалого профессионального совершенства. На сеансах этого искусника духи приносили с собой не только горшки с цветами, но даже живых угрей и раков! В протоколах лондонского кружка спиритов, где председательствовали профессора Баррет и Лодж, значилось, что «мистер Юм, сидя на стуле, поднялся на воздух при лунном свете, вылетел в одно окно и влетел в другое на высоте семидесяти футов от поверхности земли». (Этот рекорд, впрочем, был тогда же побит другим медиумом — г-жой Геппи, которая, по словам ее поклонников, «в бессознательном состоянии была перенесена психической силой по воздуху» из квартиры в Хайбери-хилл в восточном Лондоне за три мили в другую квартиру на Лэмбз-Кондьюит-стрит, 69!)

Кроме спиритических аттракционов Юм предсказывал также будущее, «ясновидел» предметы в запечатанных конвертах и шкатулках, читал мысли на расстоянии и проделывал еще многие другие штуки.

Великий наш мыслитель-материалист Николай Гаврилович Чернышевский в своей работе «Антропологический принцип в философии» так писал о Юме:

«Почему вы знаете, что, например, г. Юм, наделавший у нас в Петербурге такого шума, в действительности только фокусник и не может в самом деле знать будущего, знать тайн, которых ему не сказывали, читать книг и бумаг, которые не находятся у него перед глазами? Вы знаете это вот почему: если б он мог знать будущее, он был бы сделан дипломатическим советником при каком-нибудь дворе и рассказывал бы министерству этого двора все, что произойдет… И если бы он мог читать книги, не находящиеся у него под глазами, тогда правительства и ученые общества не стали бы посылать ученых на Восток отыскивать древние рукописи, а обратились бы с просьбою к нему, и он из Парижа прочел бы и продиктовал бы им какого-нибудь неизвестного нам теперь древнего греческого писателя, список которого уцелел в каком-нибудь сирийском захолустье. Этого нет, г. Юм и его собратья по искусству не открыли ровно ничего ни дипломатам, ни ученым… Потому они и не имеют той способности, которую приписывают им легковерные люди. О всех таких случаях не довольно сказать: мы не знаем, существует ли известный элемент; нет, рассудок обязывает нас прямо сказать: мы знаем, что этого элемента нет. Если б он был, то происходило бы не то, что происходит…»[30]

Высадившись на берегах Невы в 1871 году, Юм расположился по-родственному в бутлеровской квартире. И именно там стали демонстрироваться «необычайные явления», которые, по словам Бутлерова, «потрясли» его и навсегда сделали адептом «медиумизма» и «психизма». Среди этих необычайных явлений были, например, такие. «Мы уселись, — пишет профессор Вагнер, — впятером за столом: Бутлеров, его тетка, профессора Данилевский, Якобий и я». И после того как за столом расположился Юм, «не прошло и пяти минут», стол крякнул, затрещал и двинулся…

— А ноги ваши где? — спрашиваю я Юма.

— Вот они! — говорит он и кладет обе свои ноги, закутанные пледом, на мою правую ногу и смотрит на меня в упор. А стол продолжает подвигаться… Таково было первое наше знакомство с медиумическими явлениями».[31]

Затем Бутлеров присутствовал при «полных поднятиях стола вне прикосновения рук присутствующих», а в другой раз «ясно чувствовал, как мою руку нежно гладили и ощупывали маленькие детские, теплые руки». С бутлеровского пальца однажды в темноте было «снято кольцо и обратно надето на палец». Двигались различные предметы — «гармоники, колокольчики, платки». Снимался не раз академик Бутлеров и на фотографиях вместе с духами. Съемки велись для большей научной солидности стереоскопической камерой, причем на обоих стереоснимках рядом с Бутлеровым ясно очерчивалось таинственное пятно — след духа! Было много еще и других чудес, «неподдельность которых, — писал Бутлеров, — не подлежит для меня ни малейшему сомнению». И так вот, «волей-неволей, постепенно и медленно, но неотразимо я приведен был к признанию реальности медиумических явлений. Причина этого признания заключалась для меня в том, что с фактами не спорят» (подчеркнуто Бутлеровым. — В. Л.)

Иждивением Аксакова были выписаны в Россию еще и другие знаменитости — англичанин Чарльз Бредиф, француженка Сен-Клер и известный уже нам американец Слэйд (сильно конкурировавший с Юмом и потому публично назвавший его мошенником!). Сеансы некоторых из этих гастролеров иногда терпели фиаско — так было, например, когда Бредифа поймал за руку присутствовавший на сеансе врач Лихонин. Самому «гениальному Юму» (так отрекомендовал своего родственника академик Бутлеров) не повезло в аудитории университета, где его трюки были сразу же разоблачены присутствующими физиками. (Юму, в частности, неожиданно для него был приготовлен стол с прозрачной — стеклянной — верхней доской. «Гений» после этого объявил себя больным и «временно потерявшим медиумическую силу». К тому же, писал Бутлеров, стеклянный материал доски, «вероятно, должен был значительно ослабить явления…»)

Но реклама и сенсационный шум в газетах делали свое.

Столоверчение вышло далеко за пределы столичных гостиных (где подвизались толстовские Кругосветловы и Сахатовы) и стало распространяться в провинции. Вечерние собеседования с духами и телепатические сеансы заменили кое-где привычного подкидного дурака и преферанс. Тамбовский житель Н. Тулушев сообщал, например, что вечером 18 ноября 1887 года на Семинарской улице в собственном доме он и его знакомые «получили стуками сообщение от имени Анастасии Перелыгиной, просившей помолиться о ней». Просившая объяснила, что «отравилась спичками и умерла 17-го ноября». В местечке Шепетовка Киевской губернии квартиры местных обывателей начал посещать «призрак молодой женщины». «Несчастная (сообщал корреспондент «Петербургского листка») незадолго до этого бросилась в реку и утонула по причине несчастной любви». Еще в одном месте «стуки в дверь, мяуканье и сотрясение стен от неизвестной причины» приняли по ночам такие размеры, что «пришлось звать полицию».

Разумеется, не обошлось и без газетных ссылок на авторитет «нашего знаменитого ученого, академика А. М. Бутлерова», который «доказал, что сверхъестественные явления действительно существуют» и прочее.

Все это принимало уже характер подлинного общественного бедствия. И вот тогда вступила в борьбу непримиримая коллективная сила. Вышли вперед люди трезвой мысли, сделавшие во второй раз в истории (после парижской аферы Месмера) то, чего требовала от них совесть ученого, требовало достоинство науки.

Петербургский университет сформировал так называемую комиссию Менделеева.

Выступая 17 апреля 1875 года с призывом к профессорам и преподавателям университета, наш великий ученый писал:

«Пришло время обратить внимание на распространение занятий спиритическими явлениями в семейных кружках и среди некоторых ученых. Занятия столоверчением, разговором с невидимыми существами при помощи стуков, вызовом человеческих фигур посредством медиумов грозят распространением мистицизма, могущего оторвать многих от здравого взгляда на предметы и усилить суеверие, потому что сложилась гипотеза о духах, которые будто бы производят эти явления…»

Время пришло. И в комиссию, возглавленную Менделеевым, включились прежде всего русские физики — представители авангарда материалистического естествознания, чувствовавшие себя особо ответственными за судьбы науки. Там были Боргман, Краевич, Лачинов, Петрушевский, Гезехус, Фан-дер-Флит — люди передовых общественных взглядов, материалисты по убеждению, зоркие экспериментаторы, умевшие заглядывать внутрь эмпирической оболочки явлений. По учебникам Краевича училось не одно поколение дореволюционной русской молодежи. Петрушевский долгое время возглавлял русскую физическую школу. Профессор Иван Иванович Боргман в дни революции 1905 года стал первым выборным ректором Петербургского университета, другом революционного студенчества и предметом ненависти со стороны «белоподкладочников»,[32] черносотенцев, сыщиков в рясах и просто сыщиков.