Берта виделась с Лоуренсом и Холденом только за ужином. Но портреты предупредили ее, что не стоит им рассказывать о долгих беседах в гостевом крыле. Она предпочитала сидеть молча, уткнувшись в свою тарелку. Лоуренса это вполне устраивало, никто не отвлекал его от рассказов о себе и своих делах. А Холдену если и не нравилось ее поведение, то он просто молчал и делал вид, что не замечает происходящего с Бертой. Ханна же прекрасно видела, что молодая хозяйка замка сильно изменилась. Хотя Берта и раньше была не слишком разговорчива, теперь же добиться от нее и одного слова было невозможно. Ханна с тоской вспоминала те прекрасные вечера, которые они проводили в библиотеке, пока Лоуренс был в отъезде.

Экономка подозревала, что Берта серьезно больна, и даже сообщила о своих подозрениях Лоуренсу. Но тот только отмахнулся, успокоив Ханну не слишком правдоподобной, на ее взгляд, отговоркой, что Берта до сих пор никак не придет в себя после болезни.

Ханне казалось, что дело тут совсем в другом. Она заметила, что Берта все меньше внимания уделяет тому, что ей раньше нравилось. Она совсем забросила чтение и прогулки. Подготовка к свадьбе ее тоже не интересует. Все больше времени она проводила в гостевом крыле. И тяготилась присутствием любого, когда была в картинной галерее.

Экономке очень хотелось узнать, что же происходит в душе ее новой хозяйки, но она была слишком хорошо вышколена, чтобы приставать к Берте с личными разговорами.

В конце концов, решила Ханна, если ей захочется поговорить со мной, я всегда буду рада выслушать ее. А сейчас из-за полного безразличия Берты к собственной свадьбе у меня только прибавилось дел!

До обручения, которое должно было состояться в Мэллори-холле, оставалось меньше недели. Но Берта была все так же безучастна. Она механически, как кукла, примеряла роскошное атласное, шитое речным жемчугом платье, соглашалась со всем, что предлагала ей Ханна, даже когда ее предложения противоречили друг другу, — лишь бы примерка закончилась быстрее!

Каждый час, проведенный вне общества картин, казался ей пыткой. Берте так хотелось снова посмеяться с предком Лоуренса, который жил во времена Французской революции и лично знал Робеспьера. Или обсудить свадебный наряд с дочерью первого Лоуренса Мэллори. С самим основателем рода Берта не решалась даже поздороваться. Его портрет висел в самом конце галереи, и она предпочитала не ходить туда. Основатель рода был очень похож на своего потомка, но в его глазах проглядывали не ирония и холодность, как у Лоуренса, в них светилась жажда обладания, столь сильная, что по коже Берты тут же начинали бегать мурашки, если она случайно видела его лицо.

Все портреты были рады тому, что их род возродится и Берта будет стоять в основании нового поколения графов Мэллори. Но только старая графиня, в честь которой и была названа Тереза Мэллори-Спенсер, проявляла недовольство этой свадьбой. Она постоянно напоминала Берте о семейном проклятии. Ведь только ей удалось умереть в своей постели в здравом уме и без мук от болезни, которая никогда не будет излечена, — от старости.

Но Берта предпочитала отмахиваться от этих предупреждений. Ей казалось, что она стала частью этой семьи. Теперь она хотела закрепить свой статус официально. К тому же Берта видела, что все ее новые друзья хотят увидеть наследника рода Мэллори.

Минуты просветления становились все реже и реже. Берта уже и сама перестала понимать, где ее фантазии, а где реальность. Ей начало казаться, что в ее беседах с портретами нет ничего ненормального. А когда представители рода Мэллори стали выбираться из своих золотых рам, чтобы прийти к ней ночью и прогнать ее страхи, Берта окончательно убедилась, что она просто может то, чего никогда не добиться другим.

Теперь ей не надо было ходить в гостевое крыло. И Берта почти весь день сидела в своей комнате, тупо уставившись в одну точку и шевеля губами. Но портреты заботились о ней и постоянно предупреждали, когда следует замолчать, когда приходит время ужина.

Однажды ночью Берта проснулась и поняла, что в ее комнате никого нет. Она очень огорчилась — ведь старый граф приветствовал ее каждый раз, когда она просыпалась, и рассказывал какой-нибудь новый исторический анекдот. Все же он жил в очень интересную эпоху.

Берта сначала обиделась на своих новых друзей, но потом решила, что их могло что-то задержать. Она же не все знает о жизни портретов! И Берта решила сейчас же выяснить, почему рядом с ней никого нет.

Она встала и пошла в гостевое крыло. До рассвета еще было несколько часов, а небо затянули хмурые грозовые тучи. Берта в длинной ночной рубашке была похожа на привидение. Она неслышно шла по коридорам и переходам замка и удивлялась тому, что раньше боялась его. Ведь это самое милое место, тут жили очаровательные люди, пусть даже от них и остались одни лишь портреты.

Длинные волосы Берты были рассыпаны по плечам и в темноте казались черными, а лицо сливалось в своей белизне с кружевом рубашки. Огромные глаза, бывшие при солнечном свете синими, стали похожи на два огромных бездонных провала. Ее щеки алели лихорадочным румянцем, а губы потрескались оттого, что ей не хватало воздуха и приходилось дышать ртом.

Истончившимися за время болезни руками Берта открывала одну дверь за другой. Она не трудилась закрывать их за собой. Больше всего ей сейчас надо было узнать, почему к ней не пришли ее друзья.

Берта, задыхаясь, вбежала в картинную галерею. Началась гроза. Море шумело за стенами замка, обрушиваясь на соленую башню тоннами черной воды. Вспышки молний проникали в стрельчатые окна галереи, выхватывая замершие в молчании картины и тонкую, дрожащую от холода фигурку в белом одеянии, так похожем на саван.

— Почему вы не пришли? — тихо, едва шевеля губами, спросила Берта. Но ей ответил лишь раскат грома. — Почему вы молчите? — Она напряженно прислушалась. Но ни один звук не потревожил галерею. — Почему вы молчите?!

Природа бесновалась за окном, перед глазами Берты все плыло, в голове шумело. Но она упорно продолжала кричать портретам, требуя от них ответа:

— Где же вы!

Обессилев, Берта упала на колени. По ее щекам текли слезы. Она уже не могла кричать, она тихо шептала хриплым голосом:

— Не бросайте меня, вы мне так нужны. Я боюсь этого человека, он так похож на Лоуренса! Без вас я не смогу здесь жить. Не оставляйте меня!

Берта упала на холодный каменный пол, судороги сводили ее тело. Она билась как выброшенная на песок рыба, конвульсивно изгибаясь и ловя открытым ртом воздух. Он казался обжигающим. Она скребла пальцами пол, обламывая ногти и сдирая нежную кожу с подушечек.

— Берта, Берта! Придите в себя! — кричал у нее над ухом чей-то знакомый голос.

Сквозь шум и грохот до нее доходили лишь обрывки слов. Кто-то звал ее, но ни один портрет так не разговаривал с ней. Берта замерла на секунду и приоткрыла глаза.

Над ней нависала огромная фигура. Мужчина держал ее в своих руках, крепко прижимая к груди. От неверного и резкого света молний Берте показалось, что лицо его вырезано из камня. Она отчаянно принялась вырываться из кольца его рук. Но он не хотел отпускать свою добычу.

Берта кричала и извивалась. Она царапала его и пыталась пустить в ход зубы, но он лишь прижимал ее все крепче к своей груди и шептал что-то успокаивающее. То, что обычно говорят матери своим детям, проснувшимся ночью в слезах.

Она чувствовала, что силы на исходе. Берта просила портреты помочь ей, но они все так же молчали, бросив ее на произвол судьбы.

— Чудовище! Помогите! Уберите его от меня! Чудовище! — В свой крик она вложила последние силы, но из скрученного жаждой горла вырвался лишь хрип, который потонул в грохоте очередного громового разряда.

Сил больше не осталось. Она затихла в его руках и потеряла сознание.

— Слава Богу, вы очнулись! — услышала Берта, когда открыла глаза. — Я так испугалась, когда Холден принес вас без чувств из картинной галереи. Ну зачем вам понадобилось туда идти ночью?! Да еще и одной!