Все свое свободное время я был с Еленой. Она — третья, кого взял Энтони. Елена была из приюта, как и я. Энтони часто занимался благотворительностью и ездил к сиротам, чтобы лечить их в нелегкое время. Там он встретил ее. Еще бы год и бедняжку постригли в монахини, отправив куда-то очень далеко. Елена рисовала. Очень много. Все свои картины прятала от старших, воруя краски, которыми писали иконы, из мастерской. После встречи с ней он стал чаще приезжать в этот приют, привозить ей вещи и книги. А позже просто забрал, когда понял, что не может без нее.

— Ее лицо было очень грязным, в пятнах, а волосы коротко пострижены. Когда Госпожа приехала, мне показалось, что хозяин привез мальчика, — говорил Иоши, когда я тайком сбегал из комнаты и пробирался к нему на кухню. Просто так он говорить со мной не хотел, поэтому я соглашался помогать ему с вечерними приготовлениями. — Но дело в том, Джим, что при правильном обращении и уходе даже самый мерзкий сорняк может превратиться в прекраснейшую розу.

Я пожимал плечами, раскладывая серебряный сервиз в полумраке кухни:

— Мне бы тоже хотелось стать прекрасной розой, но мне уготовлена судьба обычного садовника. Что я могу сделать?

— Однажды и к твоему имени добавят приставку «Господин».

Я был четвертым, кого принял Энтони. Когда речь шла о растениях, я делал все с замиранием сердца. Каждое прикосновение к лепестку руками или ножницами вызывало у меня чувство того, словно я прикасаюсь к подобному мне человеку. Каждый отрезанный листок озвучивался гулкой болью в моих шипах и отростках. Когда Господин проходил мимо, то он говорил:

— Ты станешь хорошим садовником. Я уверен, что не ошибся в тебе. Надеюсь, ты никогда меня не предашь.

Спустя три года пребывания здесь мое тело начало покрываться большим количеством листьев, особенно к весне и к лету. Шипы становились редкими и мелкими. Я до сих пор чувствовал боль, когда их срезали. Но то делала Елена. А делала она это нежно, неторопливо, трогая волосы на загривке. Ее руки сотню раз гладили каждую рану от аккуратно срезанных побегов. Это была та боль, которую я очень хотел испытать тысячу раз, лишь бы еще побыть в ее окружении.

Особо одинокими вечерами, когда не спалось, мы с Еленой пересекались в холле, где садились на широкий диван и смотрели на бескрайне красивое небо через большие окна. Она искала в нем вдохновение для новых картин, а я искал ее. Мы говорили о книгах и об Энтони. А иногда говорили ни о чем, но обязательно молчали о чем-то одном, общем. Она стала для меня не просто другом или старшей сестрой. Я увидел в ее больших зеленых глазах свое отражение, и был готов показать все места, в которых мы с ней были похожи.

Спустившись в холл, я увидел, что Елена там не одна. Ее губы сплелись с губами Энтони, они горячо обнимались на диване, тяжело дыша. В какой-то момент я почувствовал, что шипы стали расти у меня прямо на легких, касаясь острием сердца и других внутренних органов.

Часть 3

— Сегодня важный для Господина день, — говорит Иоши, поправляя ленту под воротом рубашки. Сейчас мне четырнадцать, и я уже изучил придворный этикет и знаю, что некоторые розы после цветения оставляют плоды. Все знания я записываю в отдельные тетради, подаренные Господином. Джонатан хвалит меня за то, что та часть сада, за которой ухаживаю я — самая красивая.

— И чем же он важен? — интересуюсь, когда он заканчивает возиться с одеждой. В небольшой комнате, освещенной парой тусклых ламп, дворецкий готовит меня к большому приему Ее Высочества. Точнее, на вечер приглашен только Господин. Меня, Елену и Мэри он берет только для того, чтобы мы увидели другой мир.

— За последний год Господин провел множество важных исследований. Ее Высочество заинтересована в развитии науки и образования, — он отходит, вздыхая. — Собственно поэтому многие сторонники церкви не любят королеву.

— Почему?

Иоши посмотрел на меня как на тупого:

— Потому что одно тормозит развитие другого.

Энтони никогда не ходил в церковь, в отличие от Елены. Она воспитывалась в приюте, похожем на мой, только для девочек. Мы немного говорили о Боге, но если и говорили, то в отсутствии Господина. Пару раз она возила меня в церковь, забинтовав с ног до головы. При свечах я увидел ее белое, овальное лицо необычайно прекрасным, похожим на цветок, который я бы очень хотел вырастить в саду. Ее глаза были закрыты, руки сложены на коленях. Она пела вместе со всеми. Бархатный голос сливался с другими голосами, создавая удивительную мелодию. Я же не знал слов и не умел петь, поэтому просто открывал рот, и с этим самым открытым ртом глазел по сторонам, ища в расписных стенах и витражах изображение святой, на которую была бы похожа Елена.

— Господин не верит в Бога, а ты веришь, — говорил я, сидя в мастерской, когда она рисовала, — то какая между вами любовь, раз у вас совершенно разные взгляды на очень важные вещи?

Она замерла, отложила кисть, а потом мило улыбнулась:

— Человек не обязан верить в Бога, чтобы ты любил его.

К слову, о любви я знал мало и думал, что, как и пишут, «упасть в страстных объятьях на кровать» — пик этой самой любви. Я пытался разобраться в их отношениях, одновременно похожих и резко отличающихся от отношений в книгах.

Не ясно, зачем я это делаю.

— Карета ждет, — Иоши вырывает меня из мыслей. Мотаю головой, еще раз окидывая себя взглядом в зеркале. Выступающие квадратные скулы, широкая горбинка носа, темные глаза, загорелая кожа и черные короткостриженые волосы. Костюм в тон волос: пиджак, брюки, ботинки, лента… только рубашка светлая.

— Почему Елену официально не пригласили?

Иоши замирает в дверях:

— Потому что она не была и никогда не будет из высшего света. Многие считают ее забавой Господина. А в высшем свете Господин с его новыми для старого общества взглядами — человек забавный.

— А сам Господин из высшего света?

Иоши разворачивается ко мне, вздыхает:

— Никто точно не знает, но ходят слухи, что его родители были очень богаты и почитаемы, — после чего он вновь собирается уходить, но замирает, взявшись за ручку. — Но лично я о его родных не нашел ни единой записи.

***

Дом, где нас принимают, оказывается размером в десять домов Энтони. Елена поясняет, что это «летний замок» и он куда меньше основного. Потолки кажутся бесконечными, упирающимися в небо. От яркой росписи и изобилия золотого первое время рябит в глазах. Количество слуг сбивает с толку. Я держу руку Мэри, которая лепечет о том, что она хотела бы выйти за принца и жить тут.

Прием начинается с того, что гостей поочередно приветствует королева. Ей вручают подарки, она объявляет о каких-то наградах, а я смотрю на Господина, думая, достанется ли какая-то награда ему.

Мужчина, читавший список, называет только Энтони, но за ним следом выходим и мы.

— Рада всех вас видеть, — после поклона я поднимаю глаза и вижу королеву. Мне становится приятно от ее небольших теплых глаз, бардового платья и длинных каштановых локонов, лежащих на открытом декольте. На вид ей чуть больше сорока, она полновата, а от улыбки на ее лице появляются две ямочки.