Мери, задыхаясь от триумфа, облегченно воскликнула:

— Удалось, Рей! Отпускай!

«Акробатическая» группа распалась, и обе женщины склонились над ребенком. Его крик, постепенно замирая, перешел в бормотание, а вскоре и в посапывание. Мать держала его у своего плеча и нежно гладила.

Рей автоматически достала из кармана сеточку и стала укладывать волосы.

— Привет, — почти беззвучно прошептала она, заметив Гибсена.

Тот осторожно вошел, пытаясь прикрыть свои сверкающие побрякушки от летающих капель слюнообразной жидкости.

— Как здесь грязно. Ну что; все в порядке?

— Уже да. — Рей помогала Мери прикреплять ребенка к плавающим в воздухе ремням. — Он наконец-то срыгнул. Но я терпеть этого не могу.

— Ты же сама напросилась, — фыркнул штурман и, взглянув на ребенка, иронически добавил: — Колонист!

Колонистами были сорок один человек из находящихся на корабле, и они имели все основания совершить это путешествие.

На протяжении семи лет круглый металлический шар, служивший «Первопроходцу П» силовой установкой, плевался в пространство из магнитной топки тонкими и быстрыми электронными пучками и был похож на старомодную жестяную детскую игрушку.

В целом корабль представлял собой неприглядное зрелище со сферической силовой установкой, мерцавшей дурацкими выхлопами, с длинными стальными тросами, соединявшими силовую установку с кораблем. Да и сам он формой напоминал скорее консервную банку с торчащими и переплетающимися под всевозможными углами и в самых неподходящих местах проводами. Кроме того, при нем были две челночные ракеты. Во время полета они находились внутри корабля, занимая жилую площадь, и неуклюже прикреплялись к корпусу, так, как, например, кукла крепится к руке ребенка, держащего ее за пятку.

И еще имелись сорок три специальных радара, радиоантенны, радиационный датчик, а для визуального слежения — перископы. Из носовой части корабля торчал прицепной агрегат.

Просто не верилось, что такая неуклюжая и угловатая конструкция способна двигаться. По идее, она сразу же должна разлететься вдребезги. Если даже предположить, что по фантастическому стечению обстоятельств эта махина не развалится, то потоком воздуха в атмосфере непременно оторвет все торчащие из нее части.

Но все было отнюдь не так.

С момента сборки «Первопроходец П» никогда не летал в воздушных пространствах, он не был для этого предназначен. Корабль также не был рассчитан на ускорения, могущие вызвать чрезмерную перегрузку, и на маневры вблизи какого-либо астрономического тела, чья сила притяжения может вызвать повреждение систем. Он мог позволить себе выглядеть неуклюжим и быть таковым. Ведь в открытом космосе за неуклюжесть никакое наказание не предусмотрено. Однако «Первопроходец П» мчался в космической пустоте с максимальной скоростью, равной половине скорости света. Так быстро, что масса ежеминутно возрастала и уравнение М = М в степени 11 уже не соответствовало действительности. Но при этом сила ускорения чувствовалась не больше, чем похлопывание любящей руки.

На корабле был свой капитан, добрый малый по имени Сэррелл, хотя это и не имеет особого значения. Он взялся доставить силовую установку с кораблем в нужное место — на планету, открытую девятнадцать лет назад.

Название планеты (на самом деле это был спутник, который вращался вокруг космического тела — планеты размером с Юпитер) — Алеф Четыре. Где-то на ее поверхности находилась опорная база, во всяком случае, так считали. Наконец, там пребывали три человека из первой экспедиции, ожидавшие прибытия следующей.

Итак, капитан справился со своей задачей. Теперь единственное, что от него требовалось, — это наблюдать, чтобы не запутались тросы, удерживать «Первопроходец П» на орбите и ожидать возвращения разведывательной ракеты. Кроме того, проследить за высадкой колонистов со всем имуществом на поверхность планеты, находившейся за сто тысяч миль от корабля, окутанной толстым слоем облаков и чертовски плотной ионосферой, не пропускающей даже радиоволны.

Это все, что требовалось.

… Капитан Сэррелл (хотя все, что он делал, уже не имеет значения) стоял в рубке управления и вращал перископ, пытаясь увидеть то, чего он и не мог увидеть. Он искал какие-либо сигналы с разведывательной ракеты. Если фантастически повезет, а им фантастически не везло, то, может, и удастся услышать в наушниках голос, и закодированные сигналы поступят в неискаженном виде. Ну правда, почему бы ему не увидеть там какие-нибудь сигналы или вспышки ракетных двигателей?

Капитан держался пальцем ноги за уголок стола и курил сигарету. Вентиляторы работали, но он автоматически двигал сигаретой взад-вперед, взад-вперед. Это был привычный жест космического волка, привычка, приобретенная пребыванием в невесомости, когда неподвижная сигарета тухнет от своего собственного СО2, когда маленькие вентиляторы висели только над койками и день и ночь дули в лицо.

Это было еще до первого контакта с гормонами, после которого оборудование кораблей претерпело значительные изменения. Сэррелл тогда еще не был капитаном, а всего лишь молодым штурманом и новичком в космосе.

Сейчас дела обстояли иначе. Воздух перегонялся сотнями точно установленных вентиляторов, однако проблемы остались. В частности, проблема с гормонами.

Первый контакт с ними состоялся совсем в другом секторе Вселенной, за ним был второй, потом кровавые третий и четвертый. Невозможно было представить, что это из-за них вот сигналов с разведывательной ракеты — так капитан Сэррелл убеждал себя. На ракете находились пять человек, а ответа все не было. Не было даже искаженных радиосигналов, да и сама ракета не возвращалась.

Даже в голову не приходило, что гормоны могли там находиться. Первая экспедиция наверняка обнаружила бы их.

Но даже если они там и есть, совсем не просто отдать приказ на спуск второй ракеты.

Наконец, последним из трех был Говард Брэбент. Доктору было тридцать восемь лет, он невысок, не совсем привлекательная внешность. Он — член экипажа, а не колонист, и, к тому же, психолог по профессии. А зачем нужен колонии психолог? Тем не менее, Брэбент подумал над этим, когда решил примкнуть к команде.

Теперь вряд ли кто-либо пошел бы на это. Возможно, и колонии больше не будет. «Первопроходец» прилетел с небольшим опозданием. … Брэбент, потея больше, чем его пациент, строго заметил:

— Мне наплевать на вашу боль, Марн. Улыбайтесь! Если вы не можете улыбаться, то хотя бы держите рот закрытым.

Лейтенант безучастно смотрел на него. Брэбент приготовился и резко дернул сломанную руку Марна.

Лейтенант неопределенно хрюкнул, застонал и потерял сознание. Брэбент промокнул ему лоб. «Все в порядке, пусть лежит без сознания, так даже лучше. В таком состоянии он не будет кричать, а это может помочь. А может, и нет». У доктора не было времени следить за своими мыслями, перед ним был сложный перелом, а он в этом не очень-то разбирался.

Брэбент дернул еще раз, и зазубренный конец белой кости скрылся в плоти. «Неплохо. Это уже кое-что». Он осторожно пощупал мягкую ткань руки на месте перелома. Насколько психолог в этом разбирался, концы сломанной кости стали на место. Конечно, не было никакой возможности обследовать руку рентгеновскими лучами, но на ощупь все было в порядке. Срастались же сломанные кости и без рентгеновских лучей, и это длилось на протяжении многих веков до открытия Рентгена! Они просто обязаны были срастаться.

Брэбент нашел антибиотик, посыпал порошком рану и взялся за утомительное дело — накладывание шины и бинта. Да, Марну не повезло с рукой, но он был не в самом худшем положении, если сравнить с остальными членами экипажа разведывательной ракеты. Крешенци и Клайтс уже мертвы; де Джувенел и он сам — живы (пока). Возможно, это было хуже всего, так как им не посчастливилось потерять сознание. К тому же они были не одни в этой крохотной запущенной комнатушке. Здесь еще находились зрители, следившие за каждым их движением. Они отмечали все, что считали подозрительным. Правда, зритель был всего один, но в голове Брэбента он приобретал ужасающие размеры. Психолог покосился в его сторону, но сразу же отвел глаза.