Не так уж много было герцогов в Лесовии, я пытался понять, кто же это? И что ему он меня нужно?

— Сейчас… — сказал красавец-герцог, — брат Антоний, пройди-ка до окна.

Я прошел.

— А теперь назад.

Я вернулся.

— Теперь походи взад-вперед по комнате. Смелее. Плечи расправь!

Я распрямился.

— А теперь снимай свой балахон, — сказали мне.

— Зачем?!

— Снимай, — повторил воин грозно.

Если б не крайняя серьезность на всех лицах, я подумал бы, что надо мной просто издеваются. Но дело явно было непростое, я разделся. Мое исподнее было смято и, чего скрывать, давно не стирано. Выглядел я ужасно и ничуть не лучше себя чувствовал.

— Ну что ж, — проговорил мой мучитель, — есть над чем поработать. Хотя для монашка ты сложен еще прилично. Одной капустой что ли питаешься?

— Нет. Хлебом. И сыром.

— Ясно. Ты меч когда-нибудь держал в руке, праведник?

— Нет, — сказал я и попятился, я думал, что речь пойдет о каком-нибудь письме, а уж никак не об оружии!

— Эй, ты куда? — усмехнулся герцог, — чего ты испугался? На-ка возьми… попробуй!

И он протянул мне свою бриллиантовую роскошь — короткий обоюдоострый меч.

— Нет, — повторил я, холодея, но твердо.

Тогда он уже нахмурился, черные брови так и столкнулись грозно над орлиной переносицей.

— Что нет?

— Я никогда не возьму в руку меч. Никогда. Я монах, а не воин.

— Возьмешь.

Я всё пятился.

— Ни за что…

— Упрямый, — заметил до сих пор молчавший герцог Фурский.

Этот воином не был, просто придворный щеголь с холеным бритым лицом и по-женски изнеженными ручками. Его я как-то не боялся.

— Куда он денется! — мрачно отозвался могучий красавец, он-то страху мог нагнать на кого угодно, — ты ведь знаешь о том, — обратился он снова ко мне, — что мы уже три года воюем с Триморской империей?

Вопрос был риторический, я не ответил, только еще больше насупился от нехороших предчувствий.

— Разве тебе всё равно, кто победит в этой войне?

— Нет, — сказал я, — мне не всё равно.

— И долго ты собираешься отсиживаться в келье?

Прямо как брат Клавдий!

— Долго, — сказал я, — разве от меня что-то зависит?

— А если зависит?

Герцог смотрел так серьезно, как будто я и впрямь что-то из себя представляю! Мне бы даже роль шпиона была не по зубам, не то, что наемного убийцы! Неужели отец Бенедикт не сказал им?! Неужели они не видели этого сами?!

— Я что, Бриан Непобедимый? — усмехнулся я тогда, — или Лаэрт Отважный?

Моя спина уже уперлась в закрытую дверь. Дальше отступать было некуда. Воинственный герцог подошел ко мне, посмотрел сверху вниз с высоты своего роста, приподнял мой подбородок, долго всматриваясь мне в лицо, потом сказал:

— Бриан убит. А ты — его копия, овца божья… бывает же такое!

И я вообще-то поначалу отупел.

Сначала меня потрясло известие, что Бриан Непобедимый убит! Он был великим человеком: простой крестьянин, который заткнул за пояс и короля и всех герцогов, который объединил всю страну и почти освободил ее! Он начал с маленького отряда, а закончил грозной объединенной армией, удача была на его стороне, и до сих пор он казался мне, как и многим другим, просто бессмертным.

Вслед за потрясением пришла досада: Лесовия действительно оставалась без своего вождя и единственного человека, который думал о ней, а не о своих потерянных владениях! У него их никогда и не было! Да, я огорчился, я расстроился, я сник, я даже захотел крикнуть, что это неправда, но до меня уже дошла вторая половина фразы.

Мое внешнее сходство с Брианом меня, мягко говоря, удивило. Я представлял его скорее похожим на этого красавца, чем на меня, тем более, на меня теперешнего, отощавшего на хлебе и капусте. Я весь был средний: среднего роста и среднего цвета, мое лицо легко могло затеряться в толпе. Я не был ни аристократом, ни крестьянином, ни красавцем, ни уродом, и тут нечто среднее… неужели великий Бриан был таким?!

И уже в последнюю очередь до меня дошло самое главное — что всю эту кашу, которую заварили король Эрих с герцогами и император Мемнон Первый, придется расхлебывать мне. Получалось, что так!

"Господи! Ты слышишь меня?" — возопил я мысленно, — "я же просил совсем о другом! Я покоя просил и забвения! Нет у меня сил на такие подвиги! Почему я, Господи? Да кто я такой?! Какой из меня воин?! Ты же знаешь, мне претит мысль о кровопролитии, я не тщеславен и не горд! Да и не достоин я, если уж на чистоту! Почему я, Господи?!"

Там, откуда я родом, Бога не почитали, всё больше колдунов и мастеров, я так и не научился правильно молиться. Наверно, поэтому Бог меня и не слышал.

Герцог наблюдал на моем лице все четыре фазы осознания факта. И даже последнюю, пятую — обреченность.

— Как вы себе это представляете? — спросил я, убирая от лица его руку, — я понятия не имею о военном деле.

И он уже понял, что я согласен.

— Бриан — это символ. Достаточно уже того, что он есть. А для военного дела существуют полководцы. Принимать решения буду я.

— А вы…

— Лаэрт Отважный, герцог Тиманский.

Хоть в нем я не ошибся! Тот самый герой! Напарник Бриана! Первый из герцогов, поддержавший крестьянскую войну. Я почтительно склонил перед ним голову. Я был готов слушать его во всем.

— Простите, ваше сиятельство, но раз я — символ, я должен всегда быть впереди.

— Конечно, — кивнул он, — в белом плаще, на белом коне.

— И меня убьют в первом же бою. Я не воин.

— Ты им будешь.

"Господи! Ну, почему я?!"

— Вы… вы даже не подозреваете, насколько я слаб, — сказал я виновато.

— Так ли уж? — усмехнулся Лаэрт и похлопал меня по плечу.

— Я слаб не физически. Я… не смогу убивать. Поймите! Я даже замахнуться не смогу.

Этого он понять, конечно, не мог. И вряд ли нашелся бы кто-то, кто бы меня понял.

— А ты постараешься, — заявил он.

Я вздохнул обреченно:

— Что ж, если так угодно Богу, я постараюсь.

— Ему угодно, — услышал я, — не зря ж он тебя, такого, вылепил!.. Бывают же чудеса!

Его спутники, все трое, закивали и стали высказываться. Тут до меня дошло, что этот молодой человек в сером дорожном костюме и в пышном нарядном берете на самом деле дама, молодая и очень красивая женщина. Тут мне уж совсем стало нехорошо.

— Я могу теперь одеться? — напомнил я.

Лаэрт кивнул небрежно.

— Да. Одевайся.

Дама эта тщательно меня разглядывала, впрочем, вполне благосклонно.

— Это хорошо, что у него длинные волосы, — сказала она, — я боялась, что он брит как все монахи. Дикую прическу Бриана я ему обеспечу!

Я тоже в душе порадовался, что Бриан не был лысым.

— Но у него темные волосы, — с некоторым сомнением сказал епископ.

— Сразу видно, что вы не посещаете дамские салоны, ваше преподобие, — улыбнулась она, — эту мелочь я берусь исправить за полчаса. Труднее будет его откормить!

И она засмеялась, показывая ровные белые зубки.

— Тебе ведь это по силам, дорогая, — улыбнулся герцог Фурский и поцеловал ее руку, — хорошо хоть не надо учить его манерам. Что тот был — деревенщина, что этот.

— Да нет, этот не такой. Он, поди, и писать умеет! Смотри, руки в чернилах.

— Значит, придется забыть, раз умеет, — фыркнул герцог, — тот только две буквы знал: "Б" и "Н".

"И еще знал, как освободить Лесовию", — подумал я, но ничего не сказал этому надменному щеголю.

— Так ты грамотный? — спросила меня дама, его жена, как я понял.

Я стоял, опустив глаза. Я три года не видел женщин.

— Я переписчик.

— Бедный, — усмехнулась герцогиня, как будто прочла мои мысли, а я почувствовал, что краснею.

— Подойди ко мне, брат Антоний, — сказал епископ Маленский, — я рад, что ты всё правильно понял. Не только молитвой можно послужить Лесовии. Иногда требуется и дело. Твой час пробил. Подойди, сын мой, я тебя благословлю.