Сентиментальный Байбаков не забывал Азербайджан — внеплановые фонды и дефицитное оборудование широким потоком шли в республику, а его душа и дом постоянно были открыты для «милых» бакинцев. Сменялись в Азербайджане министры, приходили и уходили партийные секретари, но каждый из них считал необходимым представиться Байбакову, пополнить его коллекцию антиквариата каким-либо новым экспонатом, и обязательно самым дорогим: каждый гость был честолюбив.
Предвижу вопрос: зачем такие барские подношения, откуда брались средства?
Эта проблема выходит за рамки отношений между отдельными людьми, за пределы одной республики, ее объем — весь Советский Союз.
Чтобы подняться до номенклатуры ЦК или Совмина, необходима пробивная напористость, изворотливость. Чтоб удержаться у власти — беспринципность, холуйство.
Любое обобщение, конечно, условно. Память вырисовывает и людей честных. Один из них — немногих — Курбан Алиев, министр высшего и среднего специального образования Азербайджана. Долгие годы присматривался к нему — не мог понять, как этот профессиональный партработник мог оставаться непричастным к коррупции и казнокрадству, захлестнувшим район 26 Бакинских комиссаров, где он был первым секретарем, и систему высшей школы, которую он возглавлял позднее. Пытался убедить себя — хитрит, принципиальность лишь оболочка, за которой скрывается умный хищник, ждущий своего часа. Но жизнь опрокидывала мои подозрения — он так и остался в моем сознании рыцарем малых добрых дел… Но о массе партийных и советских работников следует сказать: они идентифицируют в себе больше испорченных душ, чем праведных, ибо особенность советской социально-хозяйственной структуры такова, что ни одно преступление не совершается в одиночку. Иерархические связи захватывают в преступный круг тысячи людей — от кладовщика до министра, от бригадира до секретаря ЦК КПСС.
Советский мир перестал быть пластичным — застыл, окостенел. Из него уже стало невозможным, как это было когда-то, лепить нравственные формы. И люди, не чувствуя себя участниками общего дела, но лишь отчужденным его результатом, стали отталкиваться от него. Ничто не удержит отныне человека от сделки с совестью: идеалы осмеяны, слова, оторванные от понятий, лишены содержания. Единственная реальная ценность — деньги, в них сублимирована насильственно отъятая от человека возможность — достоинство, стабильность. И советское общество, разорванное на 250 миллионов одиночек, потенциально готово преодолеть барьер, отделяющий закон от беззакония. Реально встает дилемма: нищета (на зарплату просуществовать невозможно. По очень осторожным подсчетам советских экономистов, фактический прожиточный минимум 92 рубля 50 копеек, средний доход по Союзу на человека — 53 рубля) или же сытая жизнь в достатке, но через правонарушение. И многие, смотря на окружающих, вставших на путь преступления, склоняются к последнему.
Ученый произвел несложный эксперимент. Его мог бы повторить каждый живущий в СССР: изучена деятельность обычного советского предприятия — цеха, рядовой клетки в советском экономическом организме, исследованы движение товара, поведение людей, участвующих в производственном процессе, и объективно складывающиеся производственные отношения. Время действия — 1970 год. Место — город Баку. Начальник цеха — Даждамиров, производство — изготовление красок…
Схема преступления оказалась банальной: компоненты изготовляемой краски — белила и растительное масло — заменялись некачественными суррогатами — мелом и ассидо-лом, стоимость которых, кажется, в 30 раз меньше. Так была найдена предпосылка преступления. Другое условие — люди, готовые и способные преступить закон. В нашем примере действуют начальник цеха Даждамиров и зав. складом Осипов.
Один из них периодически выезжал на предприятия, вырабатывающие полуфабрикаты, в частности, на Ярославский химический комбинат. Небольшая взятка в 2–3 тысячи рублей — и вместо положенных по фонду 200 тонн ассидола и белил отгружалось и доставлялось в Баку 500 тонн.
Дальше — проще: вместо необходимых по плану 300 тонн краски цех изготовлял 600 тонн (учтите при этом, что себестоимость краски была значительно ниже, ибо подавались некачественные, но очень дешевые заменители). Учетчик и лаборатория втянуты в преступление: зарегистрировали изготовление лишь официально запланированной краски — 300 тонн, и, как правило, еще 20–30 тонн как перевыполнение, достигнутое якобы ценой рачительного руководства и бережливой расфасовки. Для чего? Начальник цеха — член райкома партии, а кладовщик не первый год был депутатом местного совета. Изготовленные вне плана 300 тонн краски распродавались через разветвленную систему торговой кооперации. Часть выручки оседала у директора магазина, кое-что перепадало продавцам, другая, большая, до 70 процентов, — возвращалась в цех-изготовитель.
Сколько это составляло краско-рублей? Подсчитаем. Один килограмм краски продавался за 2 рубля, перемножьте на 300 тонн и вы получите 600 тысяч рублей.
Движение краски из цеха в магазин делало невозможным раскрытие преступления. Количество (в килограммах или тоннах) отгружаемой в магазины краски четко соответствовало цифрам в сопроводительных бумагах — накладных ведомостях, в них проставлялся номер и число — в полнейшем соответствии с инструкцией. Так что ни одна даже самая взыскательная проверка не выявляла нарушений. Однако уже после того, как очередная партия краски продавалась, накладные возвращались в цех, уничтожались, выписывались новые и за тем же номером, но уже под другим числом, сопровождали в магазин очередную партию товара. По тому же принципу реализовывалось масло. Продажа была магазинам выгодна: каждая тонна (не все масло, но лишь небольшая часть его) преподносилась как сэкономленная продукция, так что с каждого килограмма выписывались премиальные, растекающиеся, как правило, среди рабочих: начальство не было мелочным.
Все, что я описал на модели одного цеха, переведите в масштаб страны — тысячи и тысячи цехов, фабрик, заводов — и вы получите близкую к действительности картину гигантского организованного подпольного бизнеса. Меняется номенклатура товаров, география, технология производства, но структура преступления неизменна — подмена дорогих компонентов дешевыми или тайная скупка внефондового сырья, или то и другое одновременно. Та же в общих чертах и схема реализации.
Впрочем, есть еще и неучтенные возможности: на Ивановском текстильном комбинате ткут женские платки и шапки, пользующиеся добрым спросом в мире. В 1971 году выявлено: платки не соответствуют стандарту — на 18 квадратных сантиметров меньше, на 31 грамм легче (годовая продукция комбината — 800 тысяч штук.)
В Риге крупнейший в СССР радиозавод имени Попова. Обнаружено в 1970 году, что в транзисторах ВЭФ схема не соответствовала реальному количеству диодов — их было на один меньше. Мелочь? Стоимость одного диода 82 копейки. В год завод изготовлял 182 тысячи радиоприемников.
Всего одного камня не додавали в женские часики «Чайка» и в мужские часы «Полет» мастера московского Первого часового завода. Камушек стоит 42 копейки, в год изготовлялось 750 тысяч пар часов. Преступление вскрыли в 1970 году и замяли: советские часы — лучшие в мире. Товарищ Брежнев сказал: «Недалек тот час, когда мир будет сверять время по нашему, советскому времени».
Итак, сотни миллионов рублей сосредотачиваются в руках предприимчивых, ловких, умелых, находчивых коммерсантов. Кто они? Советские миллионеры? Миллионеры, конечно, есть, но не они. Грандиозные суммы денег в этих руках не остаются.
Доставка в магазины и реализация «левой» продукции — надежна. Значительно сложнее и опаснее хранение на складах нигде не зарегистрированного сырья — сотен и тысяч тонн. И еще — надо не привлечь внимания к сложному дефицитному оборудованию, приобретенному вне фондов, без лимитов. И, наконец, что делать, если рабочий прозреет и поймет, что он и его товарищи фактически производят в два, а нередко в три раза больше, чем фиксируется учетом? Можно, конечно, попытаться задобрить рабочих премиальными, дать лишнюю десятку, но опасно — протрезвеет, разболтает или, что еще хуже, начнет шантажировать. Проблема в том, как сделать разоблачение невозможным или, по крайней мере, маловероятным.