От основания Сумгаита — с 1947 года — тяжело ранено 11 тысяч 208 человек. Украдено или разбито легковых автомашин больше, чем их производит в год Московский автозавод малолитражных машин. Насильственной смертью погибло за эти годы в своих квартирах или на улицах больше людей, чем их родилось в 1972 году — 6 тысяч человек.

Насилие сопутствует этому городу со дня основания — его строили в испепеленной солнцем Апшеронской долине заключенные, сейчас их кровь, словно взывая к возмездию, ударяет в головы циничным, осторожным или хладнокровным гражданам. При закладке города на ударной молодежной стройке — в первой послевоенной сталинской пятилетке — загублено 48 тысяч жизней заключенных. Вместе с первыми парками и садами в Сумгаите выстраивались вышки тюрем и исправительных колоний — их было в 1950 году 11.

Ежегодно 78 человек погибает в Сумгаите по недоразумению: кто-то в ком-то ошибся.

Ахундов усмехнулся, вспомнил заголовки газет: Сумгаит вызвал Севастополь на социалистическое соревнование — бороться за звание образцового коммунистического города. Хорош город, без театров, без вузов, лишь несколько забегаловок и шашлычных, да два-три кинотеатра.

Ахундов не любил Сумгаит. В нем не погас страх, пережитый там в 1964 году.

…Сумгаит плавал в истоме жаркого лета. Тысячи рабочих собрались на центральной площади у горкома партии — они лежали и стояли, скандируя: «Хлеба, мяса! Мяса! Хлеба!» Они требовали нормального снабжения. А как его наладить, если даже в Баку продовольствия не хватало!

Милиция не расположена к шуткам — бросилась на возмущенных, рассекая толпу: сотни людей были тяжело избиты, десятки арестованы. При «нормальном советском мышлении» люди должны были разбежаться. Но они стояли, не рассыпаясь, как бывало. Замелькали неистовые лица, вскинутые, сжатые кулаки. Вот сшибли милиционера, опрокинули другого. Людские волны накатывались, переворачивая милицейские автомашины. Кто-то выбросил над головой портрет Сталина — вырезанную из старого журнала литографию. Почему Сталина? Какие сентиментальные чувства или человеческие симпатии могли питать азербайджанцы к параноику, опоганившему их землю 380 тысячами расстрелянных, сосланных, репрессированных? Но, к сожалению, не все подчиняется арифметике. Меряя жизнь степенью своей неосведомленности, люди полагали: что было — лучше того, что есть.

На краю болотистой равнины при въезде в Баку — тысячи ветхих лачуг из глины, жести и досок. Забрат, Беногоды, Сабунчи — целые поселки с детьми, страдающими малокровием от недоедания. (По данным Минздрава АзССР за 1970 год, дневной рацион для половины азербайджанских детей — 1200 калорий, а необходимо 2000. Их организмы получали 59 белков — нужно 100).[15]

Еще факты и доказательства? Сколько хотите. Во время медицинского обследования в Закатальском, Шамхорском, Пушкинском, Саатлинском районах республики установлено: 13,8 процента детей на грани слепоты из-за недостатка в организме витамина А, а гамма-глобулины в крове оказалось меньше, чем у детей, живущих в соседнем Иране.

В Бильгях, в непосредственной близости от роскошных правительственных дач и великолепных вилл, где устраивались приемы, обходящиеся в тысячи тысяч рублей каждый, было обнаружено, что от недоедания страдает 41 процент жителей. У некоторых развилась дистрофия.

Бедность — удел каждого второго пожилого человека в СССР, ушедшего на пенсию. Средний размер пособия по старости, как показали социологические обследования, проводившиеся Институтом конкретных социологических исследований АН СССР в 1971 году в Архангельской, Волгоградской, Саратовской и Чкаловской областях, составляет 59–62 процента минимального прожиточного минимума. Это — если городские жители, для сельскохозяйственных работников было еще ниже — 47 процентов от прожиточного минимума.

Сельские рабочие ютятся в деревянных домишках без водопровода и коммунальных услуг, площадки перед которыми подобны навозным ямам. Обитатели лачуг страдают от кишечных заболеваний, почти у 80 процентов граждан разрушены зубы. На каждом углу пьяницы, которые за один-два рубля напившись, пытаются выскочить из «светлого подобия коммунизма». Постоянно проис־ ходят жестокие драки, слышны проклятия отчаявшихся женщин и тяжелые удары избивающих их мужчин.

Но ужасают не масштабы бедности, поражает смирение бедняков — у них нет надежд. Дети смотрят безучастно. Скандалы, склоки — обычное обрамление их жизни. У них старчески умудренные лица. Они когда-нибудь взбунтуются… Взбунтуются? Кто еще не был в тюрьме — иди. Будешь паинькой.

… — Я даю вам десять минут, чтобы разойтись, — надрывно кричал на городской площади в Сумгаите полковник Рзаев. С сотней милиционеров он преградил дорогу молодым людям с портретом Сталина, рвущимся в горком партии…

— Десять минут, и спустим собак!

Каждый второй милиционер держал на длинном поводке здоровую немецкую овчарку…

Это был большой день для милиции и… собак. Собака — друг человека, но, к сожалению, не способна разобрать, друг ли человеку ее хозяин. 96 юношей в тот день были госпитализированы в республиканской больнице им. Семашко с тяжелыми укусами.

…Сумгаит застыл в ленивой полудремоте, словно на открытке: небо, как ему положено на юге, было голубым, деревья и ׳трава — зелеными. Все было так. И все было обманом. Город усеян остовами изувеченных машин, осколками бутылок, не успела высохнуть вода, которой из брандспойтов разгоняли толпу.

Вы думаете, наверно, что чекисты похожи на первобытных людей? Напрасно. Ничего страшного не было в майоре Оруджеве. Располагающая внешность преуспевающего господина. Болтливость доброго отца семейства. Откровенность человека, убежденного в своей правоте: «Вы возмущаетесь? Есть тяжело раненые? Сожалею. Погорячились ребята. Разберемся. Что? Кто-то ослеп? Жаль. Но этого мы не могли позволить: сегодня Сумгаит, завтра Баку. Догадываетесь, чем все это может кончиться? Неужели рабочие не понимают, что мы не станем либеральничать? А может быть, эти смутьяны не случайно взбунтовались? А кто за ними стоит?»

В голосе майора нет лицемерия. Совсем не страшен майор с благородной сединой на висках, с мягкою улыбкой и пухлыми губами. Но не он ли бил ремнем и топтал ногами ослепшего юношу?..

Начало мая следующего года принесло новые демонстрации и аресты. 9-го мая воинским парадом в Баку торжественно отмечали 20-летие разгрома фашистской Германии. На правительственной трибуне были гости из «братских республик». И вдруг толпа «смутьянов» прорвалась на площадь имени Ленина, надвинулась на трибуну. Генералы и министры бежали. Мэр города Лембиранский униженно уговаривал:

— Пожалуйста, разойдитесь… Разойдитесь. Пожалуйста, все претензии завтра — в горисполкоме…

Целый день, а затем и ночью, над городом раздавались озорные песни. Но очень скоро нашли «виновных», «мятеж» свели к разгулу уголовников, будто бы грабивших и громивших магазины.

Уголовники действительно были, но у головная стихия — лишь накипь на стихии ненависти, захлестнувшей Азербайджан в 1964-65 годах.

Проблемы Азербайджана — это прежде всего проблемы безысходной бедности, бесправия, отчаяния. В Азербайджане доход в среднем в 1,7 раза меньше, чем в Москве, а количество не квалифицированных рабочих в 1,8 раза больше. В три раза выше преступность, в 2–3 раза больше наркоманов, в 2 раза выше венерическая заболеваемость…

— Будьте благоразумны, Баку, Сумгаит, — упрашивал В. Гладышев, чрезвычайный эмиссар ЦК КПСС, на партийном активе. — Ведите себя смирно!

Бросают в глотки растревоженного Баку и неспокойного сиротливого Сумгаита почти вдоволь яиц, молока, мяса, колбасы. Надолго ли? Пройдут месяцы — два, три, четыре — и прилавки магазинов вновь опустеют. Москва не захочет поделиться. Хлеб не просят и его надлежит вырвать в борьбе.

Демонстрации в Баку и Сумгаите — майские зарницы? Придет ли вслед за ними жаркое лето? И вспомнят ли о них спустя десять лет? А может быть и не поверят. Как не верят студенту Азербайджанского индустриального института Н. Хазаряну, которого 12 дней морили голодом и избивали и подвалах Сумгаитской милиции, выпытывая, кто руководил бунтовщиками?