- Мы не будем стрелять, - заявил Одиллон Барро, поворачиваясь к полковнику де Болвану и его линейному полку, который, как читатель, вероятно, помнит, выстроился позади национальной гвардии.

- В таком случае задайте-ка им жару штыками, - сказал полковник, страшно выругавшись. - Вперед, corbleu! {Черт подери! (франц.).}

В этот миг с самым ужасающим воем, какой только слышал свет, национальная гвардия у всех на глазах сломя голову ринулась на врага. Дело в том, что каждый из солдат линейного полка, стоявшего позади них, выбрав себе жертву, ткнул штыком между фалдами мундира национального гвардейца, и эти воины ринулись вперед с невероятной быстротой.

Ничто не могло противостоять могучей стремительности этого маневра. Он разметал Ирландскую бригаду, как ветер - солому. Принц Бэллибеньонский едва успел проткнуть Одиллона Барро шпагой, как его самого умчал этот поток. Ирландцы рассыпались во все стороны и бежали без остановки двадцать миль. Принцы Доннегальский и Коннемарский были взяты в плен; но хотя они предложили в качестве выкупа векселя на сто тысяч фунтов сроком на три месяца, это предложение было отклонено, и их отправили в тыл; когда принц Немурский узнал, что это ирландские генералы, у которых его подчиненные, взявшие их в плен, отобрали всю наличность, он приказал накормить их плотным завтраком и дал им денег взаймы. Как щедры бывают люди, когда им улыбнется счастье! Принц Орлеанский был восхищен героизмом своей национальной гвардии и преисполнился уверенности в победе. Он отправил в Париж нарочного с коротким сообщением: "Мы встретили врага возле Тура. Национальная гвардия выполнила свой долг. Армия претендента обращена в бегство. Vive le Roi!" {Да здравствует король! (франц.).} Не приходится сомневаться, что это послание появилось в "Журналь де Деба" и редактор, который еще утром того же дня называл Генриха V "величайшим принцем и августейшим изгнанником", мгновенно переименовал его в убийцу, наемника, вора, головореза, жулика и бандита.

Глава VI

Англичане под началом Дженкинса

Но принц не учел, что позади обращенной в бегство Ирландской бригады есть еще эшелон английских войск. В пылу схватки, радостные и раскрасневшиеся, пыхтя и отдуваясь после быстрого бега и забыв в упоении победой пустячные уколы штыков, погнавшие их в атаку, победоносные гвардейцы вдруг наткнулись на войско Дженкинса.

Они остановились, сбившись в кучу, как стадо баранов.

"За мной, мои солдаты, вперед, на врага!" - с этими памятными словами на устах герцог Дженкинс, взмахнув своим жезлом, указал в сторону противника, и дюжие сыны Англии с оглушительным криком ринулись вперед! Валились наземь плюмажи и треуголки, валились капралы и капитаны, бакалейщики и портные под ударами дреколья неукротимых английских пехотинцев. "За Дженкинса, за Дженкинса!" - взревел герцог, нанося удар, которым перебил орлиный нос знаменитого астронома майора Араго. "Святой Георгий да хранит Мэйфэр!" - кричали его сторонники, устилая свой путь трупами. Ни один из национальных гвардейцев не ушел живым; они падали как подкошенные.

- А ведь эти желтоплюшевые англичане, право, храбрецы, - сказал принц Немурский, наблюдая за ними в театральный бинокль. - Жаль, что все они будут изрублены в какие-нибудь полчаса. Баклажан! Ведите своих драгун и уничтожьте их!

- Вспомните Ватерлоо, ребята! - сказал полковник Баклажан, подкручивая усы, и тысяча клинков сверкнули в воздухе, - это отважные гусары приготовились атаковать англичан.

Рослый Дженкинс, который, опираясь на свою дубину, созерцал опустошение на поле битвы, мгновенно угадал вражеский маневр. Его солдаты были поглощены делом, очищая карманы национальных гвардейцев, и успели неплохо поживиться, когда великий герцог, достав из кармана колокольчик (в его войске колокольчик заменял дудку или сигнальную трубу), быстро собрал своих рассыпавшихся по полю воинов. "Возьмите мушкеты национальных гвардейцев, приказал он. Они повиновались. - Постройтесь в каре и будьте готовы отразить кавалерию!" Когда подоспел полк Баклажана, его встретило каре, ощетинившееся штыками, за которыми надежно укрылись британцы.

Полковник не стал пытаться прорвать этот огромный четырехугольник. "Стой!" - приказал он своим людям.

"Оогонь! - возопил Дженкинс с быстротой молнии; но поскольку ружья национальных гвардейцев не были заряжены, выстрелов, разумеется, не последовало. Гусары язвительно расхохотались, но атаку, однако же, не возобновили и, завидев по соседству кавалерию легитимистов, приготовились напасть на нее.

Судьба этих салонных рыцарей вскоре была решена. Полк "Полевые цветы" сразу бросился врассыпную перед гусарами Баклажана; драгуны из "Розовой воды", пришпорив своих кровных рысаков, умчались с такой скоростью, что вражеской кавалерии было за ними не угнаться; уланы полка "Одеколон" все как один попадали в обморок, а кавалеристы Баклажана, развивая наступление, добрались до самого принца и его адъютантов, но тут подоспели духовные лица, отважно окружив национальный стяг, и под завывания фаготов и труб так громко заголосили псалмы, анафемы и отлучения, что кони Баклажановых драгун в испуге шарахнулись в сторону, и эти храбрые воины, в свою очередь, обратились в бегство. Как только они повернули назад, вандейские стрелки открыли огонь и перебили их: упал отважный Баклажан; рухнул наземь и его майор, бестрепетный, хотя и малорослый Корнишон; Артишок был ранен a la moelle {В позвоночник (франц.).}, а жена свирепого Огурца стала в тот день вдовой. Да упокоятся в мире души этих храбрецов! В поражении или победе, где может найти солдат более достойное место успокоения, чем славное поле кровавой битвы? Лишь немногие павшие духом кавалеристы из разгромленного полка Баклажана добрались под покровом ночи до Тура. А ведь только накануне они выехали оттуда, тысяча сплоченных и исполненных боевого духа воинов!

Зная, какое сокрушительное оружие являет собой штык в руках британца, бесстрашный Дженкинс решил развить свой успех и обрушил на легкую пехоту де Болвана (которая теперь оказалась перед ним) холодное оружие. Французы дали залп, одна пуля угодила в кокарду Дженкинс а, но скрестить оружие так и не пришлось. "Француз умирает, но не сдается", - сказал де Болван, отдавая свою шпагу, а весь его полк был изрублен, растоптан или взят в плен. Кровь англичан взыграла в этой горячей схватке. Их ругательства были ужасны; их храбрость - беспредельна. "Вперед! Вперед!" - хрипло кричали они; путь им преградил второй полк, но и он был раздавлен, искрошен в свирепой, сокрушающей схватке. "За Дженкинса! За Дженкинса! - по-прежнему ревел отважный герцог. - Святой Георгий да хранит Мэйфэр!" Английские пехотинцы по-прежнему издавали свой ужасающий боевой клич: "Ура, ур-ра-а!" И мчались все вперед. Они истребляли один полк за другим, пока наконец французские войска, напуганные одним видом наступающих воинов, в страхе не обратились в бегство с отчаянными воплями. Собрав вокруг себя горстку отставших пехотинцев, Немур решился на последнюю отчаянную попытку. Но тщетно: колонны сошлись, и в следующий миг всесокрушающая дубина герцога Дженкинса выбила жезл из руки принца Орлеанского; этим же оружием были перебиты ноги его коня. Заржав в предсмертной агонии, благородное животное рухнуло наземь. Рука Дженкинса мгновенно ухватила принца за шиворот, и если б он тотчас не прошептал: "Je me rends" {Сдаюсь (франц.).}, - то задохнулся бы в этой ужасной схватке.