— Рыжий, — охотно поведала Леночка. — Руки грязные. Свистит. Еще плюется далеко. И ругается.

— А ты слышала? — насупился Костя.

— Слышала. И девочки говорили. А еще курит.

— Да что же о нем раньше не было разговору, если это такая выдающаяся личность? — удивился Аркадий Федорович.

— А раньше и его самого не было, — опять охотно пояснила Леночка. — Он у бабки своей, что ли, жил. А теперь к матери приехал. Они в первом подъезде живут, на восьмом этаже… Такой хулиган!

— Тебя послушать — только в милицию его тащить. — Косте хотелось сгладить впечатление от рассказа сестры. — Обыкновенный мальчишка. Справедливый. И смелый. И ябед, вроде тебя, не любит.

— Это кто ябеда? — Леночка, сжав кулаки, пошла на брата. — Я что ли, ябеда?

— Ну-ну, молодежь! — Аркадий Федорович встал между ними. — Только без войн. Сейчас в мире принято все решать за столом переговоров.

Когда Леночка сказала, что Гринька Швырев спрашивал о нем, и добавила насчет шелобанчиков, Костя мог бы и не разыгрывать возмущения.

Шелобанчики! Было время — и на щелчки играли. Верно. Только теперь этакой ерундой не занимаются. Теперь дела посерьезней. Даже не сравнить. О, такие дела! Волю, например, закаляют. Само собой понятно: тайна это. Ни родители, ни Ленка и знать ничего не знают. Вот царапина на пальце. Для всех обыкновенная царапина, ерунда, в общем. Только никакая это не царапина, а настоящий шрам. Родители думают: нечаянно поранился, когда деревянную саблю строгал. Как бы не так! Рану нанес себе сам. Специально. Взял острое шило и… на глазах онемевших ребят чиркнул по пальцу: Кровь так и брызнула. Конечно, сердце в пятки ушло, но зато потом так приятно было, хотя и больно. Ребята весь день смотрели на него с уважением, как на героя. На другой день и Симка хватанул себе палец. И тоже нарочно на правой руке. Потом целую неделю письменные уроки не делали.

Да, это не шелобанчики. Не ерунда. А главное, и винить некого. Проиграл — бери шило.

Интересно, что Гринька придумает сегодня?..

Но перед тем как выйти во двор и встретиться с Гринькой, Костя целых пятьдесят пять минут просидел над уроками. Учебник географии раскрыл ровно в одиннадцать.

Что ни говори, а приятного мало, когда приходится подавать на подпись дневник, в котором за неделю понаставили такую кучу двоек. Еще и по английскому могла бы прибавиться, да Зоя Николаевна пожалела. Сказала, что двойкой марать дневник не будет, но зато в следующий раз непременно вызовет. И за то спасибо. Стояли бы четыре двояка — совсем беда. Тогда бы отец, наверно, и про шуточки забыл. Мог бы и по-настоящему разозлиться. Вполне имел право. А он сдержался. Человек! Правда, и от шуточек его не очень весело, но все-таки это лучше, чем брань да нотации.

Костя снова на двести тридцать четвертой странице раскрыл учебник: «Влияние на климат поверхности Земли». Пробежал с десяток строк. В самом деле — ерундовая ж тема! Нет чтобы в прошлую среду посидеть да почитать. Тогда бы вместо этой дурацкой пары наверняка четверочка красовалась, а может, даже пятерка. И географ не расстраивался бы. Добрый он человек, Василий Васильевич. Просто жалко его, когда выставляет кому-нибудь плохую оценку, так вздыхает, что всему классу слышно. И отец не волновался бы. И вообще… Да-а, таких неприятностей с учебой раньше у Кости не случалось. Тем более в последней четверти…

Вслед за географией занимался английским. А потом совсем разошелся — два алгебраических примера одолел. И главное (не чудо ли!) с первой попытки ответы сошлись!

Под желтой нейлоновой курточкой с карманами на молниях Костину грудь распирала гордость. Пусть через неделю отец посмотрит дневник! А то сразу — «рабочая династия Киселевых»! Будто этими несчастными двойками он в самом деле опорочил и деда Федора, искусного кузнеца, молот которого даже в музее как экспонат выставлен, и дядю Игната, доменщика магнитогорского завода, и самого отца — старшего вальцовщика прокатного стана «2000».

Всех опорочил! Может, еще и прадеда? Тоже, говорят, с железом дело имел: чугунные ядра для пушек отливал.

Ну и отец! Ведь скажет такое, придумает!..

Действительно, сказать-то Аркадий Федорович сказал, пожалуй, и неплохо сказал, крепко уязвил сынишку, а много ли в этом толку? Тут, видать, не слова нужны… Непонятное что-то происходит с Костюшкой. Эх, до чего раньше было с ним просто! Никаких тревог. Рос здоровым, общительным, не белоручкой и учился вполне прилично. А тут будто подменили мальчонку. Спору нет: этот «легендарный» Гринька Швырев не лучший подарок дворовым ребятишкам. Но все несчастья на него валить — тоже вряд ли правильно. Может, такой у Костюшки возраст начался? Недаром переходным называется. Вот он и дает себя знать, этот переходный возраст…

Аркадию Федоровичу пора было уходить: в двенадцать часов договорились встретиться с Галиевым — кандидатом технических наук. Важная встреча. Уже третий год вместе с большой группой специалистов прокатного дела они бьются над тонкой и сложной проблемой. Суть проблемы для Аркадия Федоровича была ясна и привычна, как то, что идет дождь или растет дерево. Но вот когда в прошлом году несмышленыш сын поинтересовался, что они там такое изобретают, то Киселев-старший и объяснить сразу не мог. Оказывается, язык технических терминов и понятий для этой цели пригоден не более, чем электронное устройство к обеденной ложке. Усмехнулся Аркадий Федорович, покрутил головой и, как мог, попытался растолковать:

— Лист на прокатном стане катаем. Понимаешь?

— Как это?

— Ах, боже мой! Представляешь: слиток раскаленной стали, ну кусок такой, как длинный матрас, выкатывается из печи попадает сначала между одними огромными валками, потом, другими, третьими и так далее. Что с матрасом делается? Вытягивается постепенно, худеет. И становится наконец листом. Так вот, чтобы сделать, положим, автомобиль, нужен лист ровный. А если он получится с морщинами, то не годится. Кто же купит такой «Москвич», у которого капот или дверца гармошкой!

— Таких и не бывает, — авторитетно заметил Костя.

— Оттого не бывает, что морщинистые листы на автомобильные заводы не посылают. Бракуют. А вообще-то бракованных листов получается немало. Государству, сам понимаешь, это невыгодно. Вот мы и ломаем голову, как сделать, чтобы брака было меньше или даже совсем не было.

— И когда придумаете? — спросил Костя.

— Больно ты быстрый! Во всех развитых странах ученые работают над этим.

— А ты разве ученый?

— Я прокатчик. Но одним ученым такая трудная задачка без нас, практиков, не по силам. Тут сотни вопросов, и один хитрей другого. Это так только говорится — катаем лист. А он летит со страшной скоростью.

— Как самолет?

— Ну, не совсем самолет… Вернее сказать, как курьерский поезд. Помнишь, ехали в Крым, к морю? Скорый поезд до Симферополя. Несется, только столбы мелькают! Вот так и наш стан работает.

— Я видел, — неожиданно сказал Костя. — По телеку показывали…

В тот раз Аркадий Федорович про себя решил, что обязательно сводит сына на завод, покажет свой известный на всю страну стан.

Да так и не собрался показать. Все некогда.

«Время, время… Где его взять?..» Аркадий Федорович посмотрел на часы. До встречи с Галиевым оставалось двадцать пять минут. Опаздывать было не в его привычках. Превыше всего ценил в людях точность.

«Вот так и получается, — невесело вздохнул Аркадий Федорович, — опоздать на деловую встречу считаю невозможным, а что сыну не могу уделить времени — это в порядке вещей…»

Да, что-то надо придумывать. Не годится так: видятся редко, разговаривают мало. Хотя велик ли толк в одних разговорах да внушениях? Костя и в школе их слышит достаточно. Дело. Прежде всего — дело. Интересное к тому же, чтоб могло зажечь. Эх, совсем в последние месяцы забросил кинокамеру! А напрасно. Сейчас Костя постарше стал, смышленей, можно бы и съемку доверить, и пленки вместе проявить, смонтировать… Так где там: и на кинокамеру времени не хватает. Куда уж дальше — за всю зиму ни разу на лыжах с сыном не вышел.