Вскоре пришел Шарль.

— Ну? — в голосе Шартена звучало явное нетерпение.

— Что–то ничего не нахожу.

— Не может быть! — Шартен быстро схватил газеты.

Действительно, он не увидел ни одной заметки о своей пьесе, однако наткнулся на материал, смысла которого не мог, конечно, понять Шарль. Это была обыкновенная фактическая справка, в которой шаг за шагом, дата за датой, факт за фактом воспроизводились темпы и пути продвижения советских войск в Европе. Рядом была помещена такая же справка о войсках союзников, начиная с их высадки в Нормандии, включая злополучное наступление в Арденнах, когда весь десант союзников сломя голову бежал от двух запасных гитлеровских танковых дивизий, и до конца войны.

Шартен разозлился. Всю его работу хотят свести на нет, выставить его дураком, нет, хуже — жуликом, подтасовывающим истинные факты. И как ловко, тщательно и хладнокровно это сделано — ни малейшего упрека в извращении правды.

Сын глядел на него встревоженно.

— Я не заметил там ничего неприятного, — сказал он.

— Потому что ты дурак, — вскипел Шартен. — Читай! Понятно тебе?

Шарль прочел, и лицо его потемнело от гнева.

Официант принес завтрак — три желтых глазка яичницы, американский джем и кофе. В дверь постучали.

На пороге появился краснощекий адъютант генерала Стенли. Американец просил Шартена оказать ему честь своим посещением.

Это было сказано тоном такого снисходительного превосходства, что Шартен чуть не послал адъютанта к черту, но вовремя сдержался.

— Подожди меня в номере, — приказал он сыну, — быть может, мы еще сегодня уедем домой. Осточертел мне этот Берлин.

Шарль только пожал плечами. В последнее время отец стал часто нервничать.

Через полчаса Анри Шартен был уже в просторном доме генерала Стенли, на южной, очень зеленой и живописной окраине Берлина — в Целендорфе. Писатель ждал этой встречи с волнением. Что там ни говори, а от генерала Стенли зависела. судьба многих людей вЕв–роле. Шартен ожидал встретить блестящего военного, но увидел перед собой тощего, как жердь, очень веселого и совершенно лысого человека лет пятидесяти, в легком сером костюме, в рубашке с открытым воротом. Всем своим видом генерал старался подчеркнуть неофициальность этой дружеской встречи, — Шартен понял это с первого же его слова.

Беседы с писателями и актерами были для генерала Стенли делом непривычным — он не знал, какого тона с ними держаться, и потому в глубине души чуть–чуть беспокоился. Все–таки, что ни говори, а эти самые писатели описывают для истории подвиги выдающихся полководцев, к которым Стенли причислял и себя, считая, что имеет для этого все основания. Следовательно, прежде всего необходимо заручиться дружеским расположением этого Шартена, а потом уже просить его взяться за полезную для американской армии работу. Было бы весьма неплохо, если б эта затея удалась, — в наше время имя такого писателя иной раз действует сильнее, чем несколько дивизий.

Внешний облик Шартена произвел на генерала не слишком приятное впечатление — хмурый взгляд, мясистый нос, копна всклокоченных волос с ясно обозначенным кружком от тугого ободка берета. Смотрит настороженно и подозрительно, словно ждет какого–то подвоха. Но это пустяки, сейчас мы развеем эту настороженность.

Разумеется, досадно, что при первой же встрече сразу придется заговорить о деле, но, может, так будет даже лучше. Все эти французы, даже самые знаменитые, не могут уразуметь великих задач, стоящих перед американским командованием в Европе. Что ж поделаешь, им всегда недоставало чувства ответственности перед историей и понимания американских масштабов. Даже удивительно, как они сумели когда–то у себя в Париже устроить эту знаменитую революцию? Об этом надо будет подумать как–нибудь на досуге.

Что касается генерала Стенли, то в последнее время он был переполнен чувством ответственности. И, по правде говоря, было бы даже странно, если б человек, которому подчиняются не только города и провинции, но и целые народы, не испытывал такого чувства. Прав–да, теперь это стало сложнее, чем в первые послевоенные годы, но все же немцы безропотно подчиняются любому его приказу. Конечно, не следует забывать, что немцы — великий народ, потенциальной силой которого никоим образом нельзя пренебрегать, поэтому все приказы должны быть основательно продуманными, чтобы какой–нибудь Шартен, работая над биографией генерала, мог с полным правом поставить имя Арвида Стенли рядом с именами не только полководцев, но и выдающихся дипломатов. Так будем же приветливы и любезны с этим современным летописцем. Говорят, будто работа писателя целиком зависит от вдохновения. Весьма возможно, хотя, что такое вдохновение, трудно себе представить. Очень вероятно, что некоторое влияние на эту психологическую категорию оказывают деньги. Генералу доводилось слышать, что за деньги, правда немалые, удавалось купить вдохновение знаменитых актеров. Неизвестно, как относятся к этому писатели, а в частности этот колючий Шартен, и, очевидно, не стоит заговаривать о деньгах, хотя, вообще говоря, такой подход Стенли считал самым правильным. Что ж, пока затеем приятную беседу на, так сказать, нейтральной почве. Если разговор на высокие литературные темы окончится упоминанием о значительной даже для такой знаменитости, как Шартен, сумме, это произведет хорошее впечатление и создаст приятную атмосферу.

А сейчас надо предложить ему выпить — это старое испытанное средство и неплохое начало для дружеской беседы.

— Я чрезвычайно рад знакомству с вами, господин Шартен, — весело произнес генерал и осторожно и почтительно взял гостя под руку, помогая пройти в двери. — Прошу сюда. В такое время дня стаканчик вина никак не может повредить беседе джентльменов.

Они сели за стол на просторной веранде. Старинные витражи, вставленные вместо стекол в окна и двери, бросали на все фантастические разноцветные блики. Шартен, будучи знатоком старинного искусства, с первого же взгляда определил, что эти витражи, изображающие библейские сюжеты, перенесены сюда из древних немецких церквей. Генерал поставил на стол несколько бутылок, тарелочки с цедрой, сахаром, корицей и еще какими–то приправами, большую хрустальную вазу, наполненную кубиками льда, и блестящий «шэкер» — сосуд для смешивания коктейлей.

— Вы какой предпочитаете? — спросил Стенли таким тоном, словно это и являлось главной темой их разговора.

— Если разрешите, я буду пить чистый коньяк, — у меня старомодный желудок, с утра он не переносит современных взрывчатых смесей.

— Мой вкус! — весело засмеялся генерал, наполнив рюмки золотистой жидкостью, произнес: — За блестящий успех вашей пьесы!

Шартену на секунду показалось, что генерал над ним смеется. Он пристально взглянул на Стенли. Лицо генерала было приветливым и серьезным, без тени насмеки. Шартен успокоился и выпил.

— Этот блестящий успех непременно нужно закрепить, — сказал генерал, и Шартен не понял, относятся ли эти слова к коньяку или к новой пьесе.

— Вы о чем?

— Я думаю… — Генерал немного помолчал, подняв свою рюмку, выпил коньяк и продолжал: — Я думаю, вам следовало бы сейчас же написать еще одну пьесу, а мы поставим ее не только в Берлине, но и в Америке.

— Какую же? — спросил Шартен, рассматривая витраж, с которого толстощекий святой подмигивал ему синевато–красным глазом.

Генерал огорченно подумал, что удачное начало разговора испорчено окончательно. Зря он поторопился заговорить об этой проклятой пьесе: надо было еще минут пятнадцать побеседовать на всякие отвлеченные темы — об искусстве, о разрушенном Берлине и так далее. Как же теперь перейти к этой будущей пьесе?

— Видите ли, мой дорогой метр, — напряженно, стараясь точнее выразить свою мысль и улыбаясь уже машинально, заговорил генерал, — эта последняя война, и наша победа привели к великим и, будем говорить откровенно, немножко неожиданным последствиям. Наш свободный мир значительно уменьшился в размерах. От него отпали страны Восточной Европы, отпал Китай, — словом, произошло немало перемен, и вы поняли и отлично показали их подлинный смысл в своей пьесе, поставленной в Небель–театре. Вы также открыли корень зла, его первопричину и указали его местонахождение. Сейчас нам очень хотелось бы, чтобы вы занялись дальнейшим развитием и разработкой этой темы уже на нынешнем ее этапе, учитывая все перемены и противоречия, появившиеся в нашем мире.