Маркус шёл последним, сразу за Питером с Сасси. Влей он в себя не так много алкоголя этим вечером, поехал бы спокойно домой, проспался — и все дела. Но Маркус оказался слишком пьян, чтобы поступать разумно. Они уже спустились на первый этаж, когда он резко развернулся и устремился обратно, бросив:

— Поезжайте без меня.

— Маркус? — удивлённо переспросила Сасси.

— Я забыл кое-что в офисе. Поезжайте.

— Но такси…

— Я закажу новое, — нетерпеливо протараторил он уже с лестничного пролёта. — Не ждите.

Ханнес всё так же в одиночестве собирал остатки еды. Видимо, он тоже сегодня не пожалел спиртного для себя любимого — иначе не звенел бы так бокалами. Не задумываясь, Маркус по-хозяйски зашёл в гостеприимно открытую дверь и взгромоздился на стол. Ханнес посмотрел на него и спокойно поприветствовал, почему-то даже не удивившись: «С Рождеством», — после чего как ни в чём не бывало продолжил заниматься своим делом.

— С Рождеством, — заученно ответил Маркус и помотал стоящую рядом бутылку из-под какого-то ликёра, с любопытством наблюдая за Ханнесом. — Тебе помочь?

— Да мне только еду в холодильник запихать и бокалы в посудомойку. Грязную посуду народ перед уходом за собой убрал, а столы в понедельник обратно расставим. — Ханнес родился и вырос явно не во Франкфурте: в его речи слышался очень приятный еле заметный мягкий акцент. Северная Германия? Маркус не был уверен.

— А чего тебя все бросили?

— Ну, не так уж и бросили. Еду убрать несложно. Я сам вызвался: мне спешить некуда. А у всех семьи, дети. Олаф, вон, на свидание торопился.

— Олаф? — Маркус скинул куртку и начал закатывать рукава рубашки.

— Мой партнёр, — улыбнулся Ханнес. — Левиоанн.

— М-м-м… — промычал Маркус, следя за тем, как Ханнес закрыл посудомойку и направился к нему. — А ты, стало быть, Шнайдер*.

— Стало быть. — Оперевшись бёдрами на стол напротив него, Ханнес засунул руки в карманы брюк.

— Маркус Кох.

Немного помолчав, Ханнес невпопад спросил:

— Что, так заметно?

Наверное, это прозвучало глупо, но Маркус сразу понял, о чём речь.

— Да нет, не сказал бы, — пожал он плечами. — Не знаю, как догадался.

— Потому что сам в этом по уши.

Это был не вопрос. Честное слово, Ханнес явно оказался пьянее, чем выглядел, потому что — Маркус не сомневался — ни за что не заговорил бы об этом, соображай хоть немного лучше. Да и за самого Маркуса явно думал алкоголь, иначе он бы никогда не ответил:

— Да. — Выпивший человек должен запираться на семь замков, отключив все средства связи до тех пор, пока не протрезвеет. Но и этого не делает, потому что ничего умного он сделать не в состоянии.

Найти кого-то, кто может разделить с тобой неприятный секрет, кому так же плохо, как и тебе… Почему-то это стало огромным облегчением. Именно поэтому Маркус не заткнулся, как стоило бы, а спокойно спросил:

— Как тебя угораздило?

— Видимо, так же, как и тебя. — Ханнес мотнул голов… всем телом и лучезарно улыбнулся. — Хреново быть однолюбом.

Маркус неожиданно даже для себя рассмеялся:

— Это точно.

Ханнес улыбнулся шире:

— Мы с тобой два неудачника.

Наверное, у него отбоя не было от клиентов. Даже сейчас, пошатывающийся, нетвёрдо стоящий на ногах, он излучал этакую спокойную уверенность, основательность. Ему хотелось доверять. Он не был красив в классическом смысле этого слова: слишком крупный подбородок, кривоватый нос и небольшие прищуренные глаза, как будто их обладателю всё время приходилось смотреть на солнце, вряд ли позволили бы ему попасть на обложку журнала. Даже густые тёмные волосы без намёка на седину не особо спасали положение. Но что-то неуловимое, мужское заставляло оборачиваться ему вслед. Пожалуй, Маркус находил его даже привлекательнее красавца Олафа.

— Наверное. — Маркус спрыгнул со стола и подошёл к Ханнесу. Тот только дёрнул уголком губ, прищуриваясь ещё сильнее. Почему-то Маркуса это ужасно заводило. Да, они два неудачника — Ханнес не ошибся. И теперь они разделили свою неудачу на двоих. Ни о какой логике и речи не шло. Просто эта ситуация, сегодняшние новости, огромное количество алкоголя, сам Ханнес и его дыхание с запахом вина и сигарет — всё это сорвало Маркусу тормоза. И, видимо, не только ему.

Ханнес и не подумал сопротивляться, когда Маркус встал между его ног и, положив ладонь ему на затылок, привлёк для жёсткого поцелуя. Никто из них не собирался нежничать: они обменивались укусами, не уступали друг другу, практически сражались за доминирование. Ханнес больно стиснул задницу Маркуса и притянул к себе, так что они теперь прижимались друг к другу стояками через одежду. И, чёрт побери, это было почти неприятно! Именно то, что требовалось.

Маркус так увлёкся, вылизывая рот Ханнеса, что не заметил, как оказался прижат к столу, на котором недавно сидел, а на животе выступили мурашки от холодного воздуха: его рубашку с футболкой Ханнес уже вытащил из джинсов и теперь грубо проходился ладонями по обнажённой коже спины. В этих прикосновениях не было ничего завлекающего или эротичного, но у Маркуса от них потемнело в глазах и болезненно заныл член. А может, из-за того, что Ханнес, протиснув колено между его ног, сильно надавил на ширинку, дёрнул Маркуса за волосы, заставив откинуть голову назад, и укусил за шею, наверняка оставив след.

— У тебя есть смазка? — В наступившей тишине, нарушаемой лишь монотонной, почти неслышной рекламой, гоняемой по радио, хрипловатый голос Ханнеса прозвучал особенно громко, неуместно, будто неосторожно оповещая всех о том, что здесь происходило.

Маркусу понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить:

— Нет, только презервативы в куртке.

— У меня тоже нет, — чуть отодвинулся Ханнес. Было даже обидно, что он так легко собирался пойти на попятный.

— Ты предлагаешь нам остановиться? — не поверил Маркус.

— Нет. — Ханнес растянул губы в неприятной улыбке. — Я предупреждаю, что трахну тебя на сухую.

И Маркус был совершенно точно не в себе, потому что только нетерпеливо притянул Ханнеса ближе:

— Давай уже!

— Повернись, — приказал Ханнес, разворачивая Маркуса спиной к себе и вынудив упереться ладонями в стол.

Он быстро расправился с ширинкой на джинсах Маркуса и стянул их вместе с боксёрами вниз, заставляя того поёжиться. Маркус буквально чувствовал, как у него встают дыбом волоски на заднице, потому что в комнате стоял собачий холод, мать твою! Даже всё выпитое за вечер спиртное не согревало — наверное, Ханнес давно отключил отопление. А тот не терял времени зря: снова задрав и придержав одной рукой рубашку, провёл ногтями по ягодице Маркуса. Тот сконцентрировался на неприятной царапающей боли и резко выдохнул, представив, как на его коже скоро набухнут красные длинные полосы.

— О да… — услышал Маркус шёпот, а потом Ханнес отпустил рубашку, и та снова немного сползла, окутывая теплом. Коротко вжикнула молния, раздался шорох одежды, еле слышно зашуршала рвущаяся упаковка презерватива — невидяще глядя в стену, Маркус впитывал эти звуки, абсолютно неуместно и асексуально сопровождаемые очередной рождественской песенкой. Пахло вином, луком и немного пылью. Вот Ханнес грубо развёл его ягодицы, и провёл по ложбинке между ними обтянутым латексом членом, неприятно холодящим, влажным — то ли от смазки, то ли от слюны, — немного надавил, предупреждая, замер на мгновение и резко толкнулся вперёд, сразу проникая на всю длину. Маркус ненадолго затаил дыхание, после чего, несколько раз глубоко вдохнув, шевельнул бёдрами, и Ханнес сорвался в быстрый дерганый ритм, причиняя боль им обоим. Одной рукой он сильно оттягивал волосы Маркуса, а другой жёстко держал за бедро, не давая уйти от своего напора.

Маркус уж точно не был против и боли, и грубости — только выгнулся так, чтобы член Ханнеса не попадал по простате: пожалуй, это было бы слишком. Он быстро дрочил себе, не думая о том, когда там собирается кончать Ханнес, и уплывающим сознанием фиксировал какие-то совсем неважные вещи: рваное дыхание, трёп ди-джея на радио, календарь перед глазами, ритмичный стук стола о стену, тёмные доски ламината в коридоре… Они оставили открытой дверь! Он сильнее сжал пальцы и закрыл глаза, отдаваясь сокрушительному оргазму.