Большая зарплата — средство удержать партийных бюрократов от сомнений в справедливости дела, которому они служат. Их истинное назначение — быть изоляционным материалом между олигархией и народом. И пока этот предохранительный пояс достаточно прочен, надежен, правящей элите нечего беспокоиться: глухое недовольство, ропот, поднимающийся снизу от масс, не затронут спокойствия и благополучия господствующего класса. А любое распоряжение, указание, спускаемое сверху, каким бы абсурдным и бессмысленным оно не было, неизменно найдет и исполнителей и жертву.
Могут быть обоснованы и многочисленные — с позиций коммунистического класса — привилегии и почести, даруемые партийным работникам. Советская олигархия стремится, чтобы ее функционеры все свои помыслы, стремления, чувства и время отдавали ей. И она в благодарность освобождает партократию от многочисленных забот, которые отравляют жизнь "простого человека". Такая политика — верная и надежная гарантия против социальной диффузии.
Но совсем другое дело, если партфункционера осаждают заботы, которые невозможно одолеть с помощью высокой зарплаты. Совесть, например, которую не удается усыпить поблажками и подачками; она — недостаток, нетерпимый в среде коммунистов. Партократ должен быть похожим на баклана, которого используют в рыбном промысле: вокруг шеи птицы завязывают веревку, которая позволяет ей дышать, но мешает заглатывать рыбу. И птица послушно приносит рыбу в лодку хозяина. Время от времени, в часы кормления, веревку на шее птицы ослабляют, и тогда она может захватить рыбку-другую для себя.
Предполагается, что и партфункционер может отхватить кусок, который ему формальным правом не положен: солидную взятку (влиятельный советский чиновник, не берущий взятки, подозрителен), то есть "проглотнуть" и нечто сверх установленного ему рациона "питания" — зарплаты и привилегий. Может он даже быть на содержании у ловких подпольных дельцов, даже должен, иначе он не сможет таскать "рыбку" для своих хозяев. Но главный принцип остается священным и незыблемым: питаясь и кормясь из двух источников (государствен-гой казны и черного бизнеса), обязан быть предан одному господину — коммунистической системе, обязать боготворить ее бесконечно и служить ей беспредельно, повиноваться безоговорочно. Следовательно, принадлежность человека к коммунистическому классу вовсе не предполагает, что ему надлежит исполнять каждое предписываемое ему решение. Но, решая тот или иной вопрос, каждый ответственный советский бюрократ обязан исходить из интересов господствующей олигархии. Так что значительная часть явлений, связанных с коррупцией и социальным разложением, выступает как функция советского партийно-государственного устройства. При этом, однако, не просто судить о размерах прибыли партократа, зная только размер зарплаты и объем привилегий, предоставляемых ему. Не все здесь скажут огромные капиталы, стекающиеся к партийным деятелям из подпольного бизнеса. Но эти доходы, по крайней мере, можно как-то систематизировать и верифицировать.
Секретарь городского райкома партии собирает суммы, во много раз превышающие его зарплату. Его нелегальные доходы складываются из подношений и взносов с предприятий (их число колеблется от 30–40 и выше), из податей учебных заведений и отчислений милиции, суда, прокуратуры. Поборы секретаря сельского райкома не меньше. Постав-тики те же, да еще он обирает колхозы и совхозы.
Так что величину всех доходов районных секретарей трудно вычислить и определить — цифры неизменно будут относительны и несовершенны. Важен облик района, его география, традиции, состав населения. В столичных городах районному партийному руководству перепадает меньше: над ним нависает мощное разветвление городского, областного, республиканского начальства, страждущего, требующего, рвущего свою долю. Имеет значение, имеется ли на территории района университет или какое-нибудь другое высшее учебное заведение. Если есть — значит подношение увеличивается. Если район курортный или интегральная часть промышленного центра, стало быть, имеются гостиницы, рестораны, зрелищные предприятия, и от каждого из них ежемесячно следуют отчисления секретарям. Кроме того к активу, определяющему величину дохода секретаря, относятся разовые, но весьма прибыльные операции, такие, как назначение новых директоров, управляющих, заведующих. Они случаются не каждый месяц, но в каждом месяце что-то секретарю перепадает: то намечается очередная реорганизация и высвобождаются новые доходные вакансии, то подходит время распределения квартир в новом доме, а то — прием в вузы. И ни одна из этих операций не проходит без утверждения райкома. А санкции партийного руководства в СССР стоят много денег. Необходимы, конечно, осторожность и предусмотрительность, но после отчисления соответствующих сумм вышестоящему партийному руководству у секретарей райкомов остается гарантированный ежемесячный доход, не идущий ни в какое сравнение с заработной платой — он перекрывает ее в 10–20 раз.
На каком основании мы выводим столь огромные суммы неформальных доходов секретарей райкома? Прежде всего на материалах уголовных процессов (время от времени случается в СССР судить секретарей райкомов: взяли больше, чем положено, или, погрязнув в гордыне, не сочли необходимым поделиться с вышестоящими). На отчетах партийных комиссий, рассматривающих персональные дела партийных чиновников. Но главное — мы исходим и принимаем во внимание покупательно-продажную стоимость должности первого секретаря райкома: это всегда много десятков тысяч, в южных и восточных республиках — сотни тысяч. Таким образом, становится очевидным, что мы не только не завысили прибыли секретарей, но даже занизили их. В СССР существует негласное правило: стоимость ответственного "места״ не должна превышать годовой доход, "снимаемый" с него. А в несколько лет должность должна перекрыть и вложенный в него капитал — дать по крайней мере 200–300 процентов накопления. И это естественно, ибо судьбу партийного работника не представляется целесообразным (возможным) планировать на срок больше одной каденции.
В пользу данного утверждения говорят и факты советской уголовной хроники 70—80-х годов. Ректор Тбилисского медицинского института — обладатель многих званий и титулов: член ЦК грузинской компартии, депутат Верховного Совета, заслуженный деятель науки, профессор, доктор и т. д. — брал (получал) от желающих поступить в мединститут 40 тысяч рублей. Можно было, разумеется, не давать, но без взятки нельзя было поступить в институт. Когда преступление ректора вскрылось, у него обнаружили наличными 15 миллионов рублей. Он проработал в этой должности 7 лет: чистая прибыль в год 2 —־ миллиона 150 тысяч. Не требуется большого воображения, чтобы представить, каковы были прибыли секретаря районного комитета партии, курировавшего мединститут. Во всяком случае, доходы его были более чем солидными, ибо зачисление студентов в институт санкционируется и контролируется райкомом.
География взяток в советской стране сложна и неоднозначна. В Грузии, Азербайджане, Армении, Узбекистане — таковы вековые традиции — дают и берут "барашка" в бумажнике многие, считая такое явление вполне законным (пока, разумеется, не доходит дело до других законов). В Российской Федерации не имеется столь могучего черного капитала, как в закавказских или среднеазиатских республиках. И ставки-взятки там в медицинских институтах поменьше: в Москве — 15–20־ тысяч, хотя и там возглавляют медицинские институты ученые не менее именитые, чем их коллеги в Грузии. (Ректор Московского стоматологического института Алексей Белоусов являлся заместителем министра здравоохранения СССР.) В Калинине — городе западнее Москвы — поступление в мединститут стоит "всего" 5 тысяч, а в Риге, расположенной западнее Калинина, — только 5 тысяч. А вот на восток от Москвы — в Ташкенте, цены за поступление в мединститут самые высокие в СССР. Они приравниваются к зарплате врача за сорок лет работы.