Как бы впоследствии Черчилль ни изображал дело так, что руководил конференцией, он должен был бы выказать тогда свое раздражение и предотвратить катастрофу. Вместо этого он плелся за событиями, а потом еще напыщенно заявлял, что хотя Невил Чемберлен совершил ошибку, доверяя Гитлеру, он, Черчилль, не считает, что ошибался в отношении Сталина.
Церебральный атеросклероз головного мозга не улучшался, болезнь Рузвельта образовала негласный провал в союзном командовании и в согласии между союзниками. Сталин воспользовался этой пустотой. 23 марта 1945 года Рузвельт читал мрачный доклад Аверелла Гарримана, своего посла в Москве. «Аверелл прав, — сказал Рузвельт. -Мы не можем иметь дело со Сталиным. Он нарушил все обещания, которые давал в Ялте».
А Черчилль тем временем с тревогой наблюдал за советским продвижением в Польше и за судьбой этой страны, где обещанные в Ялте свободные выборы явно срывались. В телефонном разговоре с Рузвельтом Черчилль предложил, чтобы именно западные союзники взяли Берлин: «Я считаю чрезвычайно важным, чтобы наше рукопожатие с русскими состоялось как можно дальше на востоке».
Тем не менее, несмотря на это понимание, 3 апреля Черчилль, Рузвельт и Сталин заключили соглашение, по которому почти обанкротившаяся Англия должна была немедленно поставить Советскому Союзу 1000 истребителей, 300 танков, 240 тысяч тонн авиационного топлива и 24 тысячи тонн автопокрышек, в дополнение к которым США обязывались передать СССР 3 тысячи самолетов, 3 тысячи танков, 9 тысяч джипов, 16 тысяч самоходных орудий и 41 тысячу грузовиков. И это в то время, когда имелось множество доказательств того, что Советы продают другим странам полученное ими оружие, более того, когда Черчилль сказал Рузвельту, что война в Европе продлится не более одного месяца!
Факт остается фактом: они вооружали Советскую армию, с которой собирались встретиться на Эльбе, но это не уменьшало беспокойство западных союзников, которое стало особенно острым, когда стремительность их продвижения по Южной Германии давала им возможность взять не только Берлин, но и Прагу и даже Вену. В свете таких возможностей удивляет отсутствие документов, которые свидетельствовали бы об обсуждениях между Черчиллем и Рузвельтом подлинных целей войны у обеих сторон. Недоверие, вызванное действиями Черчилля в отношении Балкан, за которые он отказался извиниться, когда Рузвельт предоставил ему такую возможность, во многом способствовало тому, что два эти государственных деятеля не сумели сотрудничать и определить свои цели. Этому в немалой степени помогло и то обстоятельство, что состояние здоровья Рузвельта было под большим сомнением, США фактически оказались без лидера, и потому командовал всем Черчилль.
Если между Англией и Америкой имелось очевидное несогласие, то отсутствие доверия и высмеивание вооруженных сил Свободной Франции становились еще сильнее. В конце концов по последнему вопросу они договорились. Черчилль предложил Идену («для вашей информации и строго секретно»), чтобы он посоветовал американцам окружить немецкие атомные установки, которые, как предполагалось, находились в районе Штутгарта, раньше, чем их захватят французы.
Недоверие, существовавшие между союзными лидерами, имело место и в Верховном командовании союзных войск, и раскол между ними стал гораздо хуже и мелко-травчатее, к вящему смущению генерала Омара Брэдли, командовавшего наступавшими американскими войсками. 24—25 марта британские и канадские войска успешно форсировали Рейн, и это чрезвычайно возбудило и подбодрило английского фельдмаршала Монтгомери, который 26 марта телеграфировал командующим трех своих армий, сообщая им, что намерен двигаться между Дорстеном и Бохольтом, направляясь прямо к Эльбе. Он прекрасно знал, что это идет вразрез с отданным накануне приказом Эйзенхауэра, Верховного командующего союзными войсками, очистить всю Рейнскую область от возможных очагов сопротивления, прежде чем продвигаться на восток.
Приказ Эйзенхауэра тогда, как и сейчас, объяснить совершенно невозможно, потому что разведка союзников прекрасно знала позиции немцев, их силы и намерения: дешифровщики из группы «Ультра» узнавали все из средств связи германской армии. Когда генерал Курт Шту-дент пытался контратаковать из Мюльхаузена в направлении Айзенаха, там его встретили превосходящие силы, так как «Ультра» расшифровала приказы германского командования. Кроме того, было известно, что немцы испытывают нехватку горючего.
27 марта Монтгомери направил Эйзенхауэру сообщение, из которого его намерения стали еще более очевидны. Сообщение кончалось словами: «Я приказал 2-й и 9-й армиям немедленно продвигаться их танковыми частями вперед и идти к Эльбе как можно быстрее. Ситуация выглядит благоприятной, и в ближайшие дни события будут разворачиваться быстро».
Британское военное министерство прекрасно знало о предыдущем приказе Эйзенхауэра (SCAF 247), но оно было так поглощено открывшимися возможностями, что поддержало Монтгомери: «Не считайте себя слишком уж связанным приказом SCAF 247».
Эйзенхауэр отреагировал тем, что отобрал командование 9-й армией у Монтгомери и передал его Брэдли, приказав Монти обеспечить фланг Брэдли, когда Брэдли будет совершать бросок к Лейпцигу и Дрездену, после того как будет очищена Рейнская область. В своем личном дневнике Эйзенхауэр назвал предложение Монтгомери двигаться к Берлину «сумасшедшим».
Англичане, в свою очередь, были поражены открытием, что Эйзенхауэр — не Рузвельт, а его командующий армией — сносится со Сталиным и координирует с ним военные операции. В приказе SCAF 247 говорилось: «Мои настоящие планы, скоординированные со Сталиным, сводятся к следующим пунктам». Это, не было шуткой со стороны Эйзенхауэра — он действительно писал Сталину:
«Личное послание маршалу Сталину от генерала Эйзенхауэра. Мои ближайшие операции ставят своей целью окружить и уничтожить вражеские силы, защищающие Рур, и изолировать этот район от остальной Германии...
Я рассчитываю, что эта часть операции закончится в конце апреля (то есть через четыре недели) или даже раньше, и моей следующей задачей будет расчленить оставшиеся силы врага совместными с вашими войсками усилиями.
Что касается моих войск, то лучшим направлением для такого расчленения будет Эрфурт — Лейпциг — Дрезден. В этом направлении я намерен сосредоточить мои главные силы. Вдобавок, как только позволят обстоятельства, соединиться с вашими войсками в районе Регенсбург — Линц, предотвращая, таким образом, консолидацию сопротивления в цитадели Южной Германии».
Это сообщение наверняка убедило Сталина, что по той или иной причине американцы не хотят противостоять ему, и это развязывало ему руки.
Историки никогда не обращались к этой невероятной телеграмме. Была ли она отправлена потому, что Эйзенхауэр действовал в обстановке вакуума власти, вызванной бездействием президента? Но даже если он не получал указаний от Рузвельта, у Эйзенхауэра был свой начальник, к которому он не обратился. А должен был Эйзенхауэр доложить председателю Объединенного комитета начальников штабов генералу Джорджу Маршаллу, как отмечалось в телеграмме W 64244 от самого Маршалла. А Маршалл (телеграмма W 64349 Эйзенхауэру от 7 апреля) считал, что «лучше всего воспользоваться ситуацией на севере, с тем чтобы захватить Берлин раньше, чем там окажутся русские». Судя по этому, Рузвельт и американское верховное командование не соглашались с Эйзенхауэром, однако он проигнорировал даже Маршалла.
Похоже, что Эйзенхауэр, испытывая давление со стороны Монтгомери, не принимал никакой критики своих действий — даже от Маршалла — и был преисполнен решимости поставить Монтгомери на место. Этим можно объяснить его решение весьма значительно ограничить роль Монтгомери, сведя ее практически до функции наблюдателя. Эйзенхауэр, кстати, только что вернулся из поездки, когда его приветствовали его командиры дивизий. Все они, будучи в эйфории после форсирования Рейна, наперегонки выражали свою лояльность Эйзенхауэру и Брэдли перед лицом продолжающейся критики со стороны Монтгомери.