Все части, дислоцированные в Берлине, выказывали теперь признаки разложения. Человек, который вел записи в журнале бронетанковой дивизии «Мюнхеберг», записал 28 апреля: «Все больше признаков разложения и отчаяния, но К. (Кейтель) привез новость, что американские моторизованные дивизии идут на Берлин и появятся в районе рейхсканцелярии». Потом, словно говоря о другом мире, продолжил:
«Нервные расстройства от артиллерийского огня... В нашем секторе появились летучие военные трибуналы — генерал Муммент потребовал, чтобы такие трибуналы не посещали наш сектор: дивизия, в которой столько награжденных боевыми орденами, не заслуживает, чтобы ее солдат судили эти юнцы... блондины, фанатики, среди которых вряд ли есть хоть один награжденный боевыми орденами. Он пообещал лично расстрелять любой военный трибунал, который попадется ему на глаза».
29 апреля в 22 часа фон Мантейфель позвонил Хайн-ричи и сказал, что стал свидетелем сцены, какой не видел с 1918 года: 100 тысяч его солдат, половина дивизии, и все подсобные части ушли на запад. Можно почти не сомневаться, что Хайнрнчи, будучи реалистом, одобрил это бегство ради спасения жизни своих людей. Вскоре он был снят с командования.
Генерал Вейдлинг, как говорили остряки в его частях, защищал свою тающую на глазах «горячую сардельку». 3-я гвардейская танковая армия Украинского фронта двигалась на Кюрфюрстендамм, где располагались большие магазины, которые необычно для этого времени года были полны народу, но это были не ночные покупатели, а сборище солдат различных немецких частей. Сердце города находилось здесь, но Украинский фронт нацелился, как и предполагалось, на рейхстаг, где не было огромного препятствия в виде реки Шпрее и моста Мольтке, с которыми предстояло столкнуться Чуйкову. Но пока 3-я армия очищала магазины, Чуйков отдал приказ атаковать мост Мольтке, и эта атака началась в 2 часа ночи 29 апреля.
У станции Лертер река Шпрее, поворачивая на север, образует кажущийся непреодолимым изгиб, над которым нависают Красная ратуша и министерство внутренних дел— так называемый Дом Гитлера. Войска Чуйкова только что освободили из тюрьмы Моабит около семи тысяч заключенных и, усталые от этой схватки, несколько часов атаковали массивные сооружения моста Мольтке. Мост был не полностью взорван его защитниками. Иначе здесь полегло бы еще несколько тысяч солдат. В 7 часов утра 150-я дивизия штурмовала министерство внутренних дел, но потребовался целый день на то, чтобы с помощью 674-го стрелкового полка подавить в конце концов сопротивление его защитников. Следующим препятствием была Красная ратуша, где имело место еще одно серьезное столкновение.
Тем временем 32-й корпус и 9-й корпус теснили части СС, продвигаясь к Имперской канцелярии.
Советские артиллеристы втащили свои орудия на верхние этажи и на крышу Красной ратуши, и почти 90 орудий были подняты на крышу министерства внутренних дел, чтобы помочь подавить сопротивление в доме «Опера Кролль», другого массивного, укрепленного здания. А Зейдлинг в это время пытался убедить Гитлера сдать город. Впоследствии он писал: «Поскольку фюрер не отказался от своего решения оборонять Берлин до последнего человека и пожертвовал всеми, кто сражался в этом городе, ради безумной идеи, катастрофа была неминуема... В этом сражении не было никакого смысла».
Незадолго до полуночи 29 апреля Гитлер запросил Объединенный генеральный штаб: «Где Венк? Где 9-я армия?» И получил правдивые ответы, если не учитывать того, что никто не знал масштабы разгрома 9-й армии. В действительности Буссе пытался уйти с 30-ю тысячами своих солдат, остальные из его 200 тысяч исчезли, не произведя ни одного выстрела для защиты города. Из этих 30 тысяч только три или четыре тысячи сумели вырваться и присоединиться к армии Венка и уйти на запад, чтобы сдаться войскам западных союзников.
Прошло еще шесть часов, пока Гитлер не запросил генерала Вильгельма Монке, который теперь командовал охраной Имперской канцелярии, где в данное время находятся русские. В ответ он услышал, что советские части заняли станцию метро «Фридрихштрассе» и отель «Адлон» на Вильгельмштрассе. Ему доложили, что русские подходят к Имперской канцелярии по Воссштрассе. Этот ответ имел своей целью убедить Гитлера, что у него не осталось времени для бегства, потому что это было вопиющее вранье. Советские войска в это время заняли станцию «Анхальтер», но не захватили станцию «Фридрихштрассе» и ни с какой стороны не подступали так близко к Имперской канцелярии.
Завершающая берлинская операция была начата Жуковым на востоке прорывом оборонительной линии Одер - Нсйссе и броском на Зесдовскис высоты. Западные союзники расположились на Эльбе, таким образом предоставив Жукову и Коневу возможность захватить германскую столицу
Заключительный штурм Берлина в конце апреля 1945 года сократил территорию, контролируемую немецкими войсками, до узкой полоски, откуда вели возможные пути бегства. Бросок частей Конева должен был ограничиться южной стороной железной дороги, однако сверх ожидаемого армия все наступала и наступала, причем в наступление включились и части Жукова на северо-западе, что обратило в бегство немцев
30 апреля массированный артиллерийский огонь, начавшийся в 13.00 по рейхстагу и рейхканцелярии, стих. Не было видно ответного огня противотанковых орудий, как ожидали. Вместо этого советские солдаты оказались под огнем зенитных орудий, стоявших на гигантских башнях, оставшихся незахваченными. Как только стемнело, Имперская канцелярия подверглась атаке со стороны пехоты, но еще до этого советские солдаты сделали 30-мет-ровый рывок и минометами пробили дыру в двери рейхстага. Они проникли внутрь здания. В 14.30 можно было видеть сержанта пехоты Мелитона Кантария, который размахивал красным флагом со второго этажа рейхстага. В 18.00 штурмующая группа была усилена. В полной уже темноте группа солдат со специально приготовленным флагом Военного Совета Ударной армии Белорусского фронта пробралась на крышу здания. Красный флаг взвился над рейхстагом за семьдесят минут до наступления дня Первого мая.
Для большинства советских солдат битва была закончена, хотя схватки еще продолжались.
Стоит вспомнить, что битва за Берлин вообще была не обязательна, а с военной точки зрения — просто бессмысленна. Если бы между союзниками было доверие, если бы в Ялте были достигнуты правильные соглашения и, наконец, если бы не было символической нужды объявить о взятии Берлина на майском параде, этой битвы вполне могло бы и не быть.
Относительная рассудительность немецких генералов Хайнричи, Буссе, Штайнера и других указывает на то, что хотя германской армии потребовалось немало времени, чтобы осознать реальность, она, безусловно, предпочла бы сдать своего беспокойного, злопамятного фюрера, смахивающего на Чарли Чаплина, победоносным державам. Если нация сдает такого вождя, этот акт сам по себе исключает всякую возможность возрождения мифа о нем.
Вместо этого мы все-таки заполучили слишком затянувшийся миф о Гитлере, несмотря на тот факт, что, решив атаковать Берлин и ткнув пальцем в рейхстаг, Сталин одновременно подчеркнул тем самым слабость Гитлера, грубо демонстрируя его истинную роль как военного руководителя.
Что действительно доказала битва за Берлин, так это способность человека к самообману. В особенности это служит трагическим подтверждением того, какая цена может быть заплачена за умственное расстройство одного человека.
К тому моменту, когда 2 мая в 15.00 советские орудия прекратили канонаду, погибли 125 тысяч берлинцев и советские войска потеряли (по крайней мере по их собственным данным) 304 887 человек — самые тяжелые потери, которые были понесены в какой-либо битве на протяжении Второй мировой войны. Но ни один солдат не был убит при штурме бункера.