Если ухудшение физического состояния Гитлера было очевидным для его последователей, то для его врачей оно было совершенно явным.

Профессор Вернер Хаасе, высокий, выглядевший больным, худой и седой, который был частым врачом персонала Имперской канцелярии еще в 1933 году, благодаря своему старшинству был призван в последние недели в бункере наблюдать Гитлера. Хаасе был потрясен состоянием Гитлера, но о его диагнозе мы знаем из вторых рук, из свидетельских показаний профессора Эрнста-Гюнтера Шенка, у которого была операционная в подвале Имперской канцелярии, рядом с бункером. Судя по всему, Хаасе диагностировал болезнь Паркинсона и с этим диагнозом Шенк был полностью согласен, хотя по-настоящему он осматривал Гитлера лишь однажды, 30 апреля 1945 года. Стоя в метре от фюрера, он разглядывал его взглядом клинициста:

«Я, конечно, знал, что это Адольф Гитлер, а не его двойник. Он был без фуражки, в привычном, когда-то безупречно чистом сером френче, зеленой рубаш ке и черных брюках, в простенькой форме, которую он носил с первого дня войны. На левом грудном кармане виднелись золотой партийный значок и Железный крест Первой мировой воины. Но личность, упакованная в эту влажную, испачканную едой одежду, была другим человеком. Я стоял навытяжку в шаге от него, выше на одну ступеньку. Когда я глянул вниз, то увидел сгорбленную спину Гитлера, его опущенные плечи, которые, казалось, дергались и дрожали. Было такое впечатление, будто его голова, как у черепахи, спряталась между плечами. Я подумал, что он похож на Атласа, держащего гору на спине. Эти мысли пронеслись у меня в голове за какиенибудь тридцать секунд, не больше. Пауза возникла из-за того, что Гитлер никак не мог справиться с двумя листками, на которых было написано его приветствие к нам.

Его глаза, хотя он смотрел прямо на меня, не могли сфокусироваться. Они походили на бледно-голубой фарфор, тусклые, скорее серые, чем голубые. Они были подернуты пленкой, похожей на кожицу винограда. Белки налиты кровью. На его вялом, неподвижном лице я не мог различить никакого выражения. Тяжелые черные мешки под глазами выдавали постоянную бессонницу, хотя Гитлер был не единственным человеком в бункере, страдающим от этого недомогания.

Сейчас (в 1970-х годах) я все еще вижу его, хотя вся сцена заняла всею лишь четыре, от силы пять минут. Глубокие складки пролегали от его мясистого, довольно крупного носа к уголкам рта. Рот был крепко сжат, губы нервно сомкнуты. Его рукопожатие, холодное как рыба и вялое, было равнодушным. Это был какой-то судорожный рефлекс, хотя предполагалось дружелюбие. Когда он невразумительно пробормотал свою благодарность, я не смог ответить ему что-то внятное. Потом он извинился, что вызвал нас в столь поздний час. Я должен был пробормотать что-нибудь тривиальное, вероятно, «благодарю вас, мой фюрер».

Я был по-настоящему потрясен и реагировал, полагаю, как реагировал бы любой доктор, не без симпатии. Однако было уже слишком поздно: ни один смертный врач не смог бы ничего поделать. В пятьдесят шесть лет фюрер был парализованный, физически разрушившийся человек со сморщенным лицом, похожим на маску, всю желтую с серым. Я был убежден, что этот человек совершенно одряхлел».

Пожалуй, самой убедительной фразой Шенка об этом эпизоде были слова: «Теперь я знал, что для Адольфа Гитлера никогда не будет острова Святой Елены... Эго — разрушенный остов человека, ему осталось самое большее год, два, может быть, три. Он должен чувствовать это, как это часто бывает с людьми, пораженными смертельным недугом».

Судя по доступным нам свидетельствам, ясно, что физическая дегенерация Гитлера стала весьма заметной в последние два года войны. Его безнадежное физическое состояние было неизбежно очевидным, а сложности в общении с другими людьми весьма значительными. Общее впечатление должно было быть именно таким, как описывает его Шенк. И тем не менее, хотя он явно был полностью недееспособен, Гитлер оставался у власти— но в изоляции, абсолютно необходимой, чтобы его состояние не было раскрыто.

Однако были деятели, такие, как Геринг и Гиммлер, которые не только посмеивались над физическим бессилием Гитлера, но и, как в случае с Гиммлером, активно искали себе выгоду из плохого состояния здоровья фюрера.

ЗНАХАРСКАЯ МЕДИЦИНА

Гиммлер давно уже спрашивал своих врачей, доктора Карла Брандта и профессора Карла Гебхардта, об истинной природе болезни Гитлера. Гитлер был явно одержим проблемой сифилиса — почти целая глава в «Майн кампф» посвящена этому вопросу, — а когда в начале 30-х годов его начал наблюдать доктор Теодор Морелл, так называемый специалист по венерическим болезням, у которого стены кабинета на Курфюрстендамм были увешаны не дипломами или аттестатами, а фотографиями с автографами его клиентов — киноактеров и других знаменитостей, которым помогло его лечение, — Гиммлер более чем заинтересовался.

Первые же расследования его обнаружили, что мать Гитлера дважды рожала мертвых детей, что с медицинской точки зрения предполагает возможный врожденный сифилис. Такой сифилис иногда имеет внешние проявления, хотя у Гитлера ничего подобного не наблюдалось, но это не удовлетворило любопытство Гиммлера. Когда у Гитлера начали появляться симптомы невралгии — скованность при ходьбе и при вставании, трясучка, — интерес Гиммлера снова вспыхнул, и он занялся новыми расследованиями о жизни Гиїлера в период его молодости, когда он бродяжничал в Вене и его не слишком примерный образ жизни мог подвергнуть его риску подхватить сифилис от проституток. Гиммлеровс-кие сыщики добыли результаты анализов крови, которые делал доктор Морелл в 1936 году, особенно серологические анализы на предыдущие заболевания сифилисом. Эти анализы крови стали основой для всех последующих слухов и интриг.

Врожденный сифилис может проявиться у взрослого человека, получившего его в наследство, но симптомы его характерны и их легко распознать. Нет никаких свидетельств, что у Гитлера проявлялись такие симптомы. Благоприобретенный сифилис, полученный в результате прямого сексуального контакта, тем не менее весьма заботил врачей Гитлера, и такую возможность следовало исключить, поставив точный диагноз заболевания Гитлера.

До изобретения сульфонамидных антибактерицидных лекарств (в 1930-х— 1940-х годах) и наступления эры антибиотиков благоприобретенный сифилис развивался обычным образом, и иногда состояние больного улучшалось благодаря лечению сурьмой и тому подобными средствами, но в большинстве случаев болезнь оставляла свои следы на половых органах и в ужасном наследстве — впоследствии это назвали «общим параличом разума». Если Гитлер заразился благоприобретенным (не унаследованным) сифилисом в молодости в Вене, то спустя двадцать лет — примерно в начале 30-х годов — он стал жертвой поздних симптомов этого заболевания.

В настоящее время очень мало людей, включая врачей и психоневрологов, имеют хоть какое-то представление о разновидностях неврологических синдромов, которые могут проявляться, когда сифилис поражает нервную систему. Однако осталось множество отличных описаний диагностирования, в частности, свидетельства старых врачей, которые имели дело с подобными случаями. Не без основания говорили, что сифилис мимикрирует другие неврологические заболевания, он как джокер в диагностической колоде. Врачей в 40-х годах учили: «Подумай об этом, подумай о том, потом подумай о сифилисе».

Здесь следует объяснить, что анализ крови, дающий положительный результат на сифилис, не означает, что болезнь прогрессирует: положительный результат может получиться даже в том случае, если сифилис был диагностирован ранее и успешно вылечен. Человек, которого ждет паралич мозговой деятельности, мог десятилетия назад иметь положительный результат анализов и с тех пор не испытывать никаких симптомов этой болезни.

Сегодня случай Гитлера рассматривался бы прежде всего как болезнь Паркинсона, даже если бы анализ на сифилис дал положительный результат, потому что нет никаких причин, почему эти две болезни не могут сопутствовать друг другу. Никаких причин—я могу поспешно добавить, — кроме политических. Потому что лишиться рассудка от венерической болезни, с политической точки зрения, недопустимо — даже для фюрера. Гиммлер и другие прекрасно это понимали, и анализы крови были мощным оружием в политической борьбе в рейхе.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: