Допросы Баура, который тоже подвергался пыткам голодом и холодом и который делил камеру с агентом «Б-III»,также содержат некоторые интересные моменты. Баур страдал обмороками и депрессией, но в общем оставался «слишком спокойным». Тем не менее он рассказывал, что «узнал о смерти Гитлера от Геббельса и Бормана, когда трупы уже были сожжены в саду. Его ничто не удивило, кроме того, что вождь застрелился из обычного армейского пистолета, а не воспользовался своим прекрасным личным оружием». (Читатели припомнят, что на полу лежали не один, а два прекрасных личных пистолета «вальтер»; никто до этого не упоминал армейский пистолет.)
Советские следователи отнеслись весьма подозрительно насчет «банальностей в рассказе о том, как он прощался с Гитлером», особенно имея в виду, что Баур не только не подошел к телу, но и не попрощался ни с кем, не стал расспрашивать других свидетелей в Берлине и даже в советских лагерях, что же в действительности случилось с Гитлером, — факт, который они сочли «странным безразличием». Они считали ответ Баура, что он намеревался выяснить все после того, как спасется из бункера, очевидной ложью, учитывая то, что они знали от своих агентов, помещенных среди заключенных. Они были уверены, что его реакция является следствием чувства вины, и неоднок ратно предлагали своим начальникам в НКВД «признать тот факт, что Баур так невозмутим, потому что он знает, что это все обман».
Бесконечные часы перекрестных допросов свидетелей не приблизили следователей к истине. Серов приходил в отчаяние, но он уже подготавливал арену для нового раунда жульничества.
ПОСМЕРТНЫЙ ПОДЛОГ № 3
В мае 1946 года — через год после произошедших событий — в Берлине воссоздали бункер так, словно все это произошло только что и ранее не было никакого расследования. Был составлен план расположения мебели, причем разыскали и восстановили ту мебель, которая была увезена.
Такая реконструкция производила впечатление, но к 1946 году бункер оказался затоплен более чем на 30 сантиметров — холодная черная вода хлюпала в помещениях, о которых шла речь, оставляя на полу слизь, влажный затхлый воздух способствовал появлению на стенах грибка, от которого они почернели. Восстановление событий носило фарсовый характер. И Линге, и Баур, от которых потребовали, чтобы они воспроизвели свои движения, чувствовали себя после этого эксперимента гораздо увереннее, чем до него. Стоит ли этому удивляться!
14 мая Линге привели в комнату Гитлера и потребовали, чтобы он подтвердил местоположение письменного стола, дивана и буфета. Как утверждают, он это проделал. Только тогда все встало на свои места. В московских архивах зафиксировано, что «все следы крови и брызги на диване и на стене были измерены и записаны, а части дивана и его обивки взяты для анализа. Со стен взяли обрывки обоев».
Доклад НКВД утверждает, что после исследования 1946 года профессор Семеновский выразил уверенность, что «кровь на стене и на диване имела своей первопричиной выстрел в голову объекта., сидевшего в правом углу дивана». Это утверждение заслуживает внимания, поскольку очень важный отчет Семеновского весьма примечательно не вошел в число дополнительных свидетельств.
Как станет ясно позднее, весьма маловероятно, что Семеновский давал такие комментарии до того, как из Москвы пришли результаты анализов обрывков обоев. Это категорически противоречило бы его профессиональному чутью. На этом этапе Семеновский скорее всего ожидал подтверждения, являются ли эти следы кровью, принадлежит ли эта кровь человеку и какой она группы. Не стал бы он ничего комментировать, не зная результатов анализа группы крови в обильных следах крови, обнаруженных на постели в спальне Гитлера.
Результаты анализов крови говорят сами за себя. НКВД сообщал о них, словно защищаясь, и будет полезно проследить причины этого замешательства.
В советских лабораториях с легкостью идентифицировали группы крови, взятой в мае 1945 года у двух трупов — «Евы» и «Гитлера». Однако в отчетах НКВД их авторы избегали ссылаться на эти определенные в лабораториях группы крови, хотя в то же время выражали негодование тем, что ни Линге, ни Баур не могли вспомнить группу крови Гитлера. Нежелание сотрудников НКВД, чтобы их схватили за руку, объясняет, вероятно, их неспособность определить группы крови обоих трупов.
Отчет утверждал, что следы крови на диване и на кровати принадлежат группе А2 (несмотря на трудности в определении группы). НКВД не упоминал в своем отчете об анализе следов крови на стене, которые были явно неубедительны из-за того, что стена была мокрая.
Примечателен тот факт, что НКВД не сумел снабдить Серова объяснением противоречивых свидетельств, ибо группы крови трупов не совпадали с группами крови на диване и на кровати.
Сотрудники НКВД должны были осознать, что, кто бы ни истекал кровью на диване, истекал ею и на кровати, но эта кровь не принадлежала ни трупу предполагаемого Гитлера, ни трупу предполагаемой Евы Браун.
Если мужской труп, попавший в руки советских следователей, принадлежал Гитлеру, тогда, несмотря на то, что кровь на диване и кровь на кровати не были кровью этого трупа, это могла быть кровь Гитлера.
И точно так же если женский труп не был трупом Евы, то кровь на диване и на кровати могла быть кровью Евы.
Все это вызывает смущение? Сотрудники НКВД, конечно, были смущены. Попробуем поставить себя на их место.
Теперь совершенно ясно, почему они настаивали на том, что кровь на диване и на стене принадлежала человеку, сидевшему в правом углу дивана, но они не уточняли, что эта кровь принадлежала мужчине. Они знали, что не принадлежала!
Сотрудники НКВД теперь решили, что кровать излишне усложняет дело. Они не могли понять, зачем нужно было переносить труп с дивана в спальню и укладывать его на кровать, и уж тем более не было никакой необходимости переносить труп с кровати на диван. Эти проблемы они решили, отказавшись от упоминания кровати.
Однако их всеобъемлющее расследование становилось все более абсурдным. Как мы теперь видим, они не только извратили проблему, связанную с несовпадением групп крови, и сознательно опустили упоминание о следах крови на кровати, они вдобавок солгали насчет следов крови на стене и исказили как мнение Семеновского, так и подлинный характер следов крови на диване.
Дело в том, что мы располагаем независимым свидетельством о характере следов крови в бункере — свидетельством, исходящим от полковника Джона Маккозна, офицера британской разведки, который после первого неофициального посещения бункера в 1945 году получил официальный приказ полковника Дика Уайта вновь посетить бункер в сопровождении английского офицера, говорившего по-русски, взяв с собой достаточно сигарет, чтобы советская охрана кашляла от них до самозабвения, пока Маккоэн будет обыскивать бункер.
Помимо случайной находки под кроватью Гитлера бутылки из-под виски «Дьарз», осмотр, осуществленный Маккоэном, оказался не только уместным, но и полностью подтверждался фотографиями помещений внутри бункера, которые были сделаны фотографом Уильямом Вандивертом; эти фотографии были опубликованы 23 июля 1945 года в журнале «Лайф». Дело в том, что трое сотрудников «Лайфа», одевшись в армейскую форму, проникли в бункер, используя такую же канцерогенную взятку, как и Маккоэн. Фотографии Вандиверта и описание посещения бункера, сделанное его коллегой Перси Паутом, являются нашим вторым свидетельством.
Фотографии центра Берлина, сделанные Вандивертом, очень точно передают атмосферу тех дней — гигантский портрет товарища Сталина, нависавший над главной улицей Берлина — Унтер- ден-Линден, совершенно не по делу окантованный мещанской рамой светлого дерева. Вход в бункер был освещен не так хорошо, но фотография показывала, что стальная дверь была сорвана советскими саперами, использовавшими автогенные аппараты (разрушая, таким образом, миф о том, что первыми в бункер вошли советские женщины-врачи).