В прихожей тухлая вода доходила до лодыжек, ковры хлюпали под ногами. Противогазы, неиспользованные патроны, истлевшая военная форма отмечали продвижение, а на поверхности воды плавало множество бумаг. В прихожей вошедшие обнаружили свидетельства того, что немцы в последнюю минуту перед бегством пытались поджечь помещение: картины на стенах сгорели, однако стулья и столы были различимы в темной комнате.

Совещательная комната Гитлера являла собой картину полного хаоса: бумаги, разбросанные по полу, засаленные столы, лампа для чтения, телефон, деревянный диван с обитой материей спинкой, — но никаких следов крови.

Когда вошли в спальню Гитлера, то увидели картину XVI века — Мадонну с младенцем, — украденную когда-то из Миланского музея. Сейф был вскрыт автогеном и стоял в ногах кровати, дверца сейфа висела, матраца на кровати не было. На фотографиях этой комнаты видны темные пятна на деревянном боку кровати, там, где кровь медленно капала с матраца и скапливалась у боковой деревянной панели. Кровь не протекла на пол — американцы не обнаружили на полу ее следов. (Хотя пол был залит водой, кровь должна была свернуться еще до появления воды и вряд ли ее бы смыло.)

Не без волнения вошли журналисты в гостиную Гитлера, где, как предполагалось, было совершено самоубийство. Перси Наут был одним из первых репортеров, которые интервьюировали Кемпку, офицера, отвечающего за транспорт Гитлера, и записал первоначальный устный рассказ Кемпки о происшедших событиях. Кемпка тогда утверждал, что Ева, сидевшая в правом углу дивана, придвинутого к самой стене в 45 сантиметрах от угла комнаты, застрелила себя в сердце. Гитлер, сидевший рядом с ней, выстрелил себе в правый висок; на его голове была видна только маленькая капля крови, а сам он наклонился вперед, голова его лежала на коленях.

Памятуя об этой картине предполагаемого двойного самоубийства, корреспонденты «Лайфа» с помощью фонаря внимательно осмотрели диван, стену и пол в поисках следов крови. Они безуспешно искали их на стене выше дивана, ничего не обнаружили и на полу, хотя предполагалось, что фюрер наклонился вперед, и вообще не нашли в комнате никаких следов крови, кроме следов на полу справа от дивана.

Фотографии Вандиверта показывают, что свидетельство Наута о «стоячей воде, хлюпающей у нас в ногах», было вполне точным в отношении остальной комнаты и каменного пола около кресла, стоявшего в полутора метрах от дивана с мокрой газетой, облепившей одну из его ножек, но около дивана вода тогда еще не затопила, и любые следы крови можно было бы различить.

Показания Маккоэна тоже совершенно определенно указывают, что единственные следы крови на полу были справа от дивана. Не припоминает он и никаких следов крови на стене над диваном. Оказавшись в бункере раньше, чем команда из «Лайфа», он, однако, сумел снять окровавленные кусочки материи с матраца в спальне Гитлера; следы крови, которые он обнаружил рядом с кроватью, «около внешнего края — лужица крови диаметром в девять дюймов, которая протекла сквозь матрац». Хотя Мак-коэну не удалось найти какие-нибудь следы крови на полу комнаты Гитлера, он обнаружил «несколько капель крови примерно в двух метрах от двери спальни». Его доклад и окровавленные кусочки материи были немедленно отправлены к его шефу, Дику Уайту.

Диван в гостиной был сделан из дерева, причем весьма прочного, деревом была обшита его передняя часть и ручки. На тяжелом бархате с белым рисунком явственно проступали кровавые пятна, как и на светлом дереве. Маккоэн утверждал, что «на ручке дивана были две лужицы застывшей крови, одна чуть больше другой. Большая лужица пролилась на пол».

Фотографии Вандиверта не показывают поверхность правой ручки, но по ним видно, что на задней части ручки имеется с полдюжины струек, одна из которых просочилась струйкой шириной в 2,5 сантиметра на внутреннюю сторону ручки и протекла по ней, не затронув сиденья.

Судя по показаниям сотрудников журнала «Лайф», на внешней части ручки кровь стекала совершенно одинаково, ее оказалось достаточно, чтобы оставить следы на материи и стечь на пол.

Раскрытые недавно московские архивные материалы включают фотографии дивана, сделанные советскими специалистами. Они полностью совпали с американскими фотографиями и описаниями Маккоэна о конструкции дивана. На советских фотографиях обивка была содрана со спинки и с ручек, обнажая обивочный материал. На этой обивке на спинке дивана не видно было никаких следов крови. Не оказалось их и на внутренней обивке правой ручки, кроме как на соединении ручки с сиденьем. Крепление в этом месте было отломано, и на фотографии было ясно видно, где широкая струя крови просочилась сквозь обивку внутрь ручки и дотекла до сиденья, оставив маленькую каплю крови на нижней обивке. Видимо, крови оказалось недостаточно, чтобы она просочилась сквозь обивку в других местах.

Американские и советские фотографии и показания англичанина полностью совпадают. Они свидетельствуют о медленной потере крови, образовавшей по капле две отдельные лужицы с четко обозначенными краями на обивке и на полу. Это типичное излияние крови, которое бывает от порезов на запястье или на обоих запястьях. Кровь на кровати указывает на то, что, кто бы ни был этот человек, истекающий кровью, капли около двери подтверждают, что между комнатами имело место движение.

Доклад серовского НКВД выглядит теперь явным подлогом, преднамеренной попыткой скрыть истину. Не существовало абсолютно никаких доказательств наличия пулевого ранения, но найти такую рану стало первой задачей Серова.

Вид крови всегда производит драматический эффект на непрофессионалов. Команда «Лайфа» решила, что кровь каким-то образом подтверждает, что Ева стреляла себе в грудь и после этого перегнулась через ручку дивана, хотя диван стоял всего в 45 сантиметрах от боковой стены и такое количество крови вряд ли могло вытечь из подобной раны. Даже Маккоэн счел возможным допустить, что фюрер застрелился на кровати, а кто-то другой был убит на диване.

Возвращаясь к затруднениям, которые испытывали НКВД и Серов, становится очевидным, что реакция профессора Семеновского на восстановление драматических событий в бункере ничего не дала с политической точки зрения. Он не был готов высказать какое-либо суждение немедленно и уж тем более поддержать серовскую версию имевших место событии. Вместо этого Семеновский потребовал эксгумации трупов.

В московских архивах зафиксировано, что начальник госпиталя Берлин-Бух получил специальный приказ от военного коменданта Берлина генерала Синева: «Имея в виду необходимость провести специальное медицинское расследование, приказываю освободить помещение для патологоанатомического обследования, которое будет осуществлять профессор Семеновский». Вместе с этим приказом в архивах сохранился приказ по НКВД разрешить доступ к останкам «Гитлера» и «Евы», которые первоначально были захоронены в магдебургском госпитале на территории штаба СМЕРШа.

Однако СМЕРШ не торопился передавать останки, злясь на следственную команду, которая в 1945 году признала причиной смерти отравление цианистым калием. 30 мая командование СМЕРШа направило телеграмму с требованием, чтобы генерал Абакумов (который тогда был министром государственной безопасности) лично дал такое разрешение. Начальник контрразведки советских войск в Германии генерал-лейтенант Зеленин категорически отказался предоставить останки следственной комиссии, по-видимому, в отместку за недоверие и критику расследования, проведенного СМЕРШем в 1945 году.

Теперь развернулась напряженная борьба на самом верху разведывательных органов, ставящая под серьезную угрозу эффективность расследования Семеновского и подвергавшая его даже более сильному давлению, чем его предшественников.

Не имея в своем распоряжении никакого трупа или черепа, которые он мог бы исследовать, Семеновский благоразумно отказался строить догадки. Он не мог позволить, чтобы его профессиональное мнение разнилось с мнением его предшественников. Он должен был согласиться с укрепившимся теперь в советских медицинских кругах мнением, что оба трупа не подверглись отравлению цианистым калием, а ампулы с цианидом были вложены в рот трупам, у которых не было никаких следов пулевых ранений в черепе.