Советский историк Лев Безыменский утверждает, что за неделю до того, как Гитлер покончил с собой, Борман направил телеграмму доктору Гельмуту фон Хаммелю, своему экономическому советнику, в которой было сказано: «Я согласен на предлагаемое заморское плавание в южном направлении... Борман».

Письма, которые Борман написал своей жене 5 апреля 1945 года, подтверждают, что он использовал фон Хаммеля, начальника группы Шб в Департаменте экономических и социальных проблем, для организации безопасного переезда своей жены, финалом чего был приказ от 24 апреля 1945 года о подготовке двух хижин на восточном склоне высокой горы неподалеку от Берхтесгадена и запасах там провизии для беглецов. В последнем телефонном разговоре с женой 29 апреля Борман якобы сказал ей, чтобы она во всем полагалась на фон Хаммеля; сам он свяжется с ней, как только появится такая возможность.

Безыменский цитирует из советских архивов материалы, фотокопии с которых стали доступны. Эти документы говорят об уверенности советских властей, что телеграмма фон Хаммелю свидетельствует, что Борман намеревался искать убежище в Южной Америке. Безыменский высказывает свое мнение, что Борман пересек границу с Италией 16 августа 1947 года. Это его мнение основано исключительно на советских архивных материалах, отражающих продолжающиеся поиски Бормана русскими. Никаких деталей, подтверждающих это мнение, не приводится.

Безыменский пытался расспросить фон Хаммеля, но тот отказался разговаривать с ним, правда, позднее стал уверять, что слова «заморское плаванье в южном направлении» часто использовались для обозначения переправки документов в Мюнхен. «Заморское» — не что иное, как Юберзее-Штраубинг, транзитная станция на железнодорожной линии Мюнхен — Зальцбург.

Агенты американской военной контрразведки получили задание организовать укрытие для Герды Борман, жены Бормана, которая была смертельно больна раком. Она жила под именем фрау Бергман с фальшивыми документами, ее итальянский врач сообщил о ней английскому майору Адламу, который организовал для нее, как для больной раком, лечение в больнице в Мерано. Американцы действовали так в ложной надежде, что Борман может вернуться. Герда Борман умерла 22 марта 1946 года. Ее муж так и не появился.

ПЕРВЫЕ СООБЩЕНИЯ О БОРМАНЕ

Самым важным первым свидетелем того, что Борман жив, стал Генрих Лайнау, который утверждал, что в июне 1945 года он ехал вместе с Борманом в поезде, следовавшем на Фленсбург, расположенный на границе с Данией, после своего освобождения из концлагеря Заксенхаузен. По словам писателя Ладислава Фараго, датский врач по фамилии Преусс утверждал, что примерно в это же время его друг-нацист просил у него деньги на то, чтобы помочь Борману выехать из Дании.

Советские власти объявили тогда, что в мае 1945 года офицер 5-й Ударной армии нашел в кожаном пиджаке у мертвого немца, лежавшего около выведенного из строя танка, дневник Бормана. Поскольку труп был явно не Бормана и пиджак тоже не мог принадлежать ему, русские решили, что Борман сунул свой дневник в пиджак убитого немца, чтобы оказаться одним из «шейнтот», мнимых покойников, которых тогда расплодилось довольно много.

Спустя примерно тридцать лет, чтобы опровергнуть эти советские утверждения, журнал «Штерн» разыскал двух немецких свидетелей, которые утверждали, что в кожаном пиджаке был найден французский рабочий, а дневник был найден отнюдь не в кармане пиджака, а — в вощеной бумаге — под трупом Мартина Бормана на мосту Лергер. На трупе были шерстяные кальсоны и жилет. Никто не мог объяснить, откуда они узнали про этот интересный, хотя и запоздалый факт, а также как же случилось так, что французский рабочий Морис Дашу, когда его выследили репортеры из «Штерна», ничего не знал о предполагаемом инциденте. Либо «Штерн» неумышленно помог распространению дезинформации, либо мы должны представить себе несколько нелепую картину: труп в подштанниках лежит на своем дневнике, завернутом в промасленную бумагу!

Фрау Талхаймер, жена мюнхенского врача, который в прошлом регулярно следил за здоровьем Бормана, уверяла, что в сентябре 1945 года она столкнулась с ним, одетым в кожаные шорты и рубашку, на улице Леонардо да Винчи в Мерано. (Таким образом, выходит, что Борман был в Италии двумя годами раньше, чем утверждали впоследствии русские.) Ладислав Фараго утверждал, что фрау Талхаймер была убеждена, что судья Хорст фон Глазенап, который занимался исследованием истории Бормана, получил заверения Хью Тревор-Ропера, в которых тот заявлял, что теперь он отказывается зерить в версию Аксмана о смерти Бормана на мосту Лергер.

В феврале 1952 года немецкий журналист Штерн, известный неонацист, начал распускать слухи, что Борман живет в Италии. Он опубликовал фотографию «брата Мартино», коренастого мужчины, который напоминал Бормана. Этот сюжет был интересен не сам по себе — подлог был совершенно очевиден, — а тем, что было причиной его так называемого откровения. Либо это была попытка получить деньги от легковерных людей — попытка, которая провалилась, — либо это была первая и наиболее откровенная попытка дезинформации.

В 1960 году другой «Борман» под именем Вальтера Флегеля был арестован в Зарате, городке, расположенном в ста километрах к северо-западу от Буэнос-Айреса. Чиновник посольства Западной Германии заявил агентству Рейтер: «Мы располагаем в нашем офисе отпечатками пальцев Мартина Бормана, и они находятся в распоряжении аргентинской полиции». Другая газета подтвердила, что, действительно, был срочный запрос этих отпечатков пальцев от германского полицейского управления в Висбадене, которое, по всей видимости, всерьез восприняло такую версию.

Все это должно было подтвердить другой подлог, другую намеренную дезинформацию. Фарсовый характер совершенно очевидного подлога и серьезность, с которой он был принят властями, свидетельствовали как о действенном обмане, так и о доверчивости прессы. Вся эта волна поднялась вскоре после того, как Адольф Эйхман, организатор нацистской программы истребления людей, был похищен в Аргентине. Профессор Тудай Фридман, руководитель организации, похитившей Эйхмана, утверждал, что у него имеется большое досье на Бормана, и заявил о своей уверенности в том, что Борман жив. Выступая в Х"айфе н то время, когда весь мир ожидал результатов смехотворной процедуры опознания, осуществленной в Буэнос-Айресе, Фридман, прекрасно знавший, что это чистый обман, твердо заявил: «В конце концов мы достанем его».

В мае 1961 года доктор Грегорио Тополовски, бывший аргентинский посол в Израиле, собрал пресс-конференцию. Явно рассчитывая на сенсацию, он заявил собравшимся журналистам, что аргентинская полиция знала о пребывании Бормана в Аргентине и о том, что Йозеф Мен-геле, бывший врач СС в Аушвице, одно время находился в их стране.

Когда Эйхман сидел в тюрьме в Израиле, он получил короткое послание: «Мужество. Мужество. Мартин». Это послание было немедленно воспринято как исходившее от Бормана — предположение, ни на чем не основанное, хотя тут же было объявлено, что это почерк Бормана.

Эйхман тоже заявил капитану Авнеру Лессу, молодому израильскому полицейскому, родившемуся в Англии, что Борман жив.

14 августа 1961 года на 114-м заседании суда над Эйх-маном в Иерусалиме его немецкий защитник доктор Сер-вациус подтвердил, что Эйхман считает, что Борман жив. Никто так и не выяснил, была ли это попытка сыновеі Эйхмана или его самого отвлечь внимание от вины Эйх-мана за массовое уничтожение евреев.

Ладислав Фараго утверждал, что пять магнитофонных записей интервью с Эйхманом в Аргентине — так называемые записи Сассена — содержат свидетельства о Бормане и что Биллем Сассен, бывший офицер абвера, который вел эти записи, сознательно не представил их трибуналу. Это утверждение Фараго не получило никакого подтверждения, поскольку Сассен отказался сотрудничать с кем бы то ни было.

Разоблачения продолжались. Николас Эйхман, двадцатипятилетний сын Адольфа Эйхмана, заявил, что Борман жив и что он «не так беден, как мой отец. Даже евреи со своими миллионами долларов не могут схватить его».