«8 мая сего года сотрудники нашей почты нашли на железнодорожном мосту, пересекающим Инвали-денштрассе, солдата... Военное удостоверение в его кармане гласило, что он Людвиг Штумпфеггер. Предполагая, что покойник был вашим мужем, я сообщаю вам эту печальную новость и выражаю вам свое соболезнование.
Ваш муж был похоронен вместе с другими погибшими солдатами в Альпендорфе в Берлине на Инва-лиденштрассе, 63. В настоящее письмо я вкладываю фотографии, найденные в кармане покойника. Его военное удостоверение было впоследствии уничтожено».
Письмо это было немедленно использовано семьей Штумпфеггера как доказательство его смерти. Похоже, никому не пришло в голову попытаться найти таинственного Берндта, хотя списки берлинских почтмейстеров найти не составляло труда.
В этом примечательном письме не упоминается труп Бормана, который, согласно показаниям Аксмана, должен был лежать рядом с трупом Штумпфеггера. Никакого такого же письма не было послано семье Бормана. А ведь следует предположить, что если труп Бормана действительно был обнаружен рядом с трупом Штумпфеггера, то с ним должны были обращаться точно так же и похоронить должны были в том же месте.
В 1964 году немецкий журнал «Шпигель» провел расследование, результатом которого было опубликование статьи 14 февраля того же года. «В действительности, — сообщал журнал, —труп Штумпфеггера был найден. Но не было обнаружено никаких следов Бормана, труп которого, как говорили, должен был лежать рядом».
Но тогда, в 1965 году, когда фон Ланг начал свой крестовый поход с желанием доказать смерть Бормана, человек по имени Герберт Зайдель, член Гитлерюгенда, знакомый фон Ланга, рассказал ему, что в мае 1945 года в возрасте 14 лет, рыская вместе с приятелем в поисках пищи на товарном дворе станции Лертер, он видел «два мертвых тела» на левой стороне железнодорожного моста. И хотя «юноша» признавал, что там было много трупов и что он не был знаком с Борманом, фон Ланг принял это свидетельство как абсолютно достоверное.
Но еще до того, как объявился Зайдель, чех по имени Ярослав Дедич, утверждавший, что был угнан в Германию и работал там как раб, в 1945 году написал письмо в пражскую газету «Земеделске новины», в котором заявлял, что он командовал похоронной командой под началом советских офицеров. Один из трупов, которые они захоронили, был опознан иностранными рабочими как Мартин Борман. Каким образом они узнали Бормана, который, как признает сам Зайдель, «был совершенно незнаком немецкой публике», никак не объяснялось. Однако Дедич утверждал, что труп был обнаружен на некотором расстоянии от Инвалиденштрассе и был захоронен на кладбище в Восточном Берлине.
Последний из свидетелей фон Ланга пытался установить удивительную связь с предполагаемым почтмейстером Берндтом. Альберт Крумнов оказался болтливым берлинцем семидесяти лет, обладавшим необыкновенной памятью. Он утверждал, что служил почтальоном и находился в той похоронной команде, которую упоминал «почтмейстер Берндт» в 1945 году в письме жене Штумпфеггера.
Он и двое его коллег, Багенпфуль и Лоозе, получили задание похоронить трупы, лежавшие около станции Лертер. Багенпфуль похоронил Штумпфеггера, а Крумнов похоронил другого мужчину, которого они не опознали, но — с помощью хорошей подсказки — теперь он думает, что это «мог быть Борман». К их удавлению, высокий мужчина (Штумпфеггер) был только в новом белом белье, а тот, что покороче (Борман), был в серой армейской форме без знаков различия.
Ни Багенпфуля, ни Лоозе найти не удалось, как не удалось и установить, что таковые служили на почте, но Крумнов выдал еще более полезное воспоминание. Он утверждал, что те два трупа были похоронены отдельно от других мертвецов, однако не мог объяснить, почему это случилось. Далее он утверждал, что могилы тех двух трупов были точно обозначены. Крумнов утверждал, что закопал того, что был покороче (тогда он его не опознал), у маленькой рощицы серебряных тополей, которую он специально выбрал, чтобы запомнить это место!
Фон Лангу не пришло в голову задать себе вопрос насчет удивительной предусмотрительности, проявленной молодым почтальоном, который в тот день похоронил более двадцати трупов. Такая работа, особенно когда имеешь дело с трупами, пролежавшими шесть дней, вызывает отупение у могильщиков, которые привыкают к своей работе и обычно не проявляют себя настолько творческими натурами, чтобы запомнить чью-либо персональную могилу.
Стремление фон Ланга доказать смерть Бормана заразила Рихтера, который, в свою очередь, убедил Бауэра попробовать эксгумировать труп Бормана. Прежде чем осуществить такую попытку, предстояло преодолеть множество трудностей, среди которых не последней было то, что в 1961 году как раз через то место, где мог быть похоронен Борман, прошла Берлинская стена.
В мае 1945 года этот район был большей частью разрушен, но основная топография осталась. Если Борман был похоронен на кладбище к востоку от Инвалиденшт-рассе, как утверждал Дедич, тогда для вскрытия могилы требовалось согласие восточногерманских властей. Между тем внимание Бауэра сконцентрировалось на маленьком участке Западного Берлина, где Аксман, Зайдель и Крумнов показали Бауэру точное место, где они видели предполагаемые трупы Штумпфеггера и Бормана и где, как утверждал Крумнов, произошло захоронение.
В это время некий Хорст Шульц из Берлина, связанный с журналом «Штерн», стал утверждать, что труп Штумпфеггера действительно был найден, но похоронили его на кладбище для военных, погибших в боях, в Берлине-21, на Вильснакерштрассе.
Реакция фон Ланга на это утверждение весьма интересна. Вместо того чтобы попытаться идентифицировать останки Штумпфеггера с помощью эксгумации, он затребовал протоколы о перенесении их на это военное кладбище, а также запросил похоронную фирму «Шредтер» дополнительные записи о перезахоронениях. Из этого следует, что фон Ланг решил, что расплывчатые свидетельства Крумнова более достоверны, чем гораздо более точные показания Хорста Шульца. Будь он посерьезнее, то наверняка в первую очередь исключил бы записи о первоначальных захоронениях.
19 июля 1965 года старший прокурор Вильям Мецнер и прокурор Йоахим Рихтер в сопровождении фон Ланга и Крумнова искали серебристые тополя, упомянутые Крумновым. Во всей округе осталось только два тополя, но тщательные бумаги парка указывали точное место, где стояли три тополя, которые описывал Крумнов. На следующее утро туда двинулась процессия, возглавляемая бульдозером и Рихтером, у которого был опыт археологических раскопок и выкапывания мумий в Египте. Наступил жаркий летний день, целое кольцо полицейских, репортеров и любопытных берлинцев смотрело, как бульдозер вырывал яму в том месте, где якобы были захоронены трупы. Большую компанию из журнала «Штерн» возглавлял фон Ланг, который зарезервировал страницы журнала для сенсационного материала. Рабочие перекопали кучу песка, но работа целого дня так ничего не принесла.
Статья Нила Ашерсона в «Таймс» была уничтожающая: «На пустыре рядом с аркой моста голубой полицейский бульдозер медленно ездит взад и вперед. Он ревет я стонет и каждый раз занимает очередную кучу желтого прусского песка. Шесть или семь полицейских в рабочих комбинезонах укрываются от дождя под двумя деревьями и склоняются над вырытой землей. Они ищут кости Мартина Бормана. Ничего не нашли. Под слоем пепла песок выглядит твердым и никем не потревоженным».
Фон Ланг теперь просил, чтобы ему разрешили нанять бульдозер и перекопать весь участок, а не только то место, которое покончило со всеми этими историями и свидетелями. Он в унынии уверял, что, «если бы мы даже нашли кости, идентифицировать их было бы чрезвычайно трудно».
Чарльз Уайтинг писал: «Великая охота «Штерна» в поисках пропавшего рейхслейтера позорно выдохлась. Личная охота Ланга в поисках Мартина Бормана, начавшаяся так давно в те отчаянные дни мая 1945 года, закончена».
Однако Уайтинг поторопился. 7 декабря 1972 года, через несколько дней после публикации в «Дейли экспресс» сообщения Ладислава Фараго об обнаружении Мартина Бормана, власти земли Гессен объявили, что они совершенно неожиданно нашли, как они подозревают, череп Бормана и некоторые его кости; эти кости лежали рядом с костями более крупного мужчины, предположительно Штумпфеггера. Было объявлено, что находка была сделана совершенно случайно рабочими, которые копали всего в 13 метрах от того места, где целенаправленные поиски 60-х годов ничего не принесли. Прокурор Рихтер сказал, что это «поразительное совпадение».