Утопия? Да! Но духовными отцами ее были не люди, не гуманоиды; возможно, поэтому она и состоялась.

На первый взгляд Ратон являл собой бесконфликтное общество, которое регулировалось не верховной властью, а общепринятыми традициями и нормами поведения, безусловно исполняемыми каждым. Эта самоуправляющаяся система функционировала без сбоев, предоставляя людям, своим крошечным элементам, тот максимум свободы, который возможен лишь в истинно цивилизованном социуме. И Блейд, уроженец несчастной, полуголодной и раздираемой противоречиями Земли, прекрасно понимал, что это значит.

Только большое богатство давало большую свободу; настолько большое, что проблемы дележа, справедливого или нет, просто не существовало. Все социальные и экономические системы Земли в конечном счете предлагали ту или иную модель этого проклятого дележа: сколько - рабочим, сколько крестьянам, сколько - капиталистам, и сколько - гомосексуалистам. Коегде удавалось добиться относительной стабильности, но рано или поздно приходили люди с ружьями - из соседнего дома или из соседней страны - и заявляли: все - наше. Этого всего было настолько мало, что едва ли сотая часть населения Земли могла не беспокоиться о завтрашнем дне. Причем речь шла не о безопасности, а лишь о куске хлеба и крыше над головой.

Ратон же был безмерно богат. Богат знаниями, полученными некогда в дар и приумноженными за столетия. Блейд не сумел разобраться в технической стороне дела, но понял одно: здесь овладели неисчерпаемыми источниками энергии и неиссякаемыми ресурсами сырья. Где-то в горах, на севере и востоке континента, находилось то, что он счел огромными рудниками и гигантскими заводами, полностью автоматизированными и не требовавшими человеческого присмотра. Действительно ли там добывалась руда, выплавлялись сталь и алюминий, производились трубы, рельсы, прокат? Или же он мыслил привычными земными категориями, не имевшими отношения к делу? Возможно, здесь получали сырье прямо из оливинового пояса планеты; возможно, осуществляли трансмутацию элементов...

Как бы то ни было, ни в чем не ощущалось недостатка. Гдето паслись стада и зеленели плантации; где-то шумели бескрайние леса, дарившие дичь, древесину и свежий воздух; гдето бесчисленные подземные фабрики извергали потоки обуви, тканей, одежды, консервированных продуктов, бытовой техники, сборных конструкций - ровно столько, сколько нужно, и еще чуть-чуть сверх того. Это хозяйство не требовало больших забот и было отдано на откуп молодежи, подросткам, еще не созревшим для более великих свершений.

Чем же занимались остальные? Разведением роз? Художественной вышивкой? Дрессировкой кокер-спаниелей? Размышлениями о вечном?

Этого Блейд пока не знал. Но организация, в которой он сейчас пребывал - в неопределенном положении не то курсанта, не то стажера, - занималась внешней охраной страны.

* * *

- Не понимаю, - Блейд откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, как может сочетаться столь безмерное могущество со столь позорным бессилием!

Он сидел в кабинете Клеваса, историка. Его наставник расположился по другую сторону круглого стола, на котором поблескивал серебристый экранчик для чтения книгофильмов и соблазнительно розовел графин с вином. Клевасу было под сотню лет, но выглядел он, со своей испанской бородкой и усиками шнурком, словно веселый и язвительный Мефистофель в полном расцвете сил.

- Драгоценный мой, - у историка была довольно своеобразная манера выражаться, - можете ли вы, к примеру, убить человека?

- Ну, - Блейд приподнял веки, - если какой-нибудь тип будет сильно настырничать...

- Вот-вот, вы его - как муху! - Клевас прихлопнул ладонью по ручке кресла. - А я так не могу. И никто в этой благословенной стране на сей подвиг не способен

- Но вы же охотитесь!

- Да, и получаем от этого удовольствие! Я сам, в ваши года, был не прочь пустить стрелу-другую в оленя. Ну и что?

- Значит, сама идея убийства живого существа не вызывает у вас протеста?

- Но, юноша, есть же разница между оленем и человеком!

- Из оленя вытечет куда больше крови, - буркнул Блейд.

- А из человека - мозгов, - отхлебнув вина, Клевас заговорил медленно и спокойно, словно объяснялся с ребенком. - Каждый человек личность. Разумная личность! Он носит в себе целый мир - свои надежды, страхи, свою радость и боль, свое представление о Вселенной, неповторимое и уникальное. Убивая его, вы уничтожаете эту единственную в своем роде Вселенную. Только вдумайтесь, Эльс, - Вселенную, со всеми звездами, что горят в его душе! Как вы сможете потом жить? Сможете ли забыть тускнеющие глаза человека, у которого отняли величайшее сокровище?

- Обычно я стараюсь защитить свои сокровища от посягательств посторонних, - заметил Блейд. - Но в принципе я согласен, что убивать дурно. - Он выпрямился и тоже пригубил вино. - Давайте же теперь, наставник, рассмотрим такой случай. Вот дикарь с Понитэка, - странник сдвинул в центр стола свой пустой бокал. - А это, - он поставил рядом бокал Клеваса, - ваша дочь... нет, внучка, - поправился он, вспомнив о возрасте собеседника. - Итак, внучка или правнучка - юная, прекрасная, чистая... Дикарь же - грязный и страшный, и никакие звезды в его душе не горят. Он хочет зверски изнасиловать вашу дорогую родственницу, а потом разделать ее на филей... или проткнуть в интересном месте вертелом - так, для развлечения... Ну, и что же вы, - Блейд постучал ногтем по графину, будете делать?

Он сильно ошибался, полагая, что поймал историка в ловушку; воинственно выпятив треугольник бородки, тот заявил:

- Вы, мой милый, предложили ситуацию нелепую и неправдоподобную. Истинная мудрость заключается в том, чтобы избегать таких крайностей. Как ваш дикарь доберется до меня и моей... гмм... внучки?

- А если доберется?

- Тогда пустим в ход пневматический метатель с хорошим зарядом сонного газа. И никаких убийств!

- Если оный метатель окажется при вас... - пробормотал Блейд.

Они не могли понять друг друга. Клевас, несмотря на свой возраст и несомненные знания, не представлял, как одно разумное создание может лишить жизни другое. Возможно, старый историк априори считал всех двуногих и безволосых разумными, но Блейд придерживался иного мнения. Он не мог привести более веских аргументов, выходящих за пределы опыта Рахи, а потому не пытался продолжать спор. Но, беседуй они на равных, ему было бы что сказать!