После этого эксцесса я категорически сдаю на хранение все, что вношу в магазин. Однажды даже стал требовать принять у меня газету

“Коммерсант”, только что приобретенную в киоске. Бета покачивает головой: мол, совсем ты сбрендил. Приемщица ей подыгрывает, брезгливо притыкая мою газетку где-то сбоку: не помещать же ее в отдельную ячейку! Но что дальше? Гуляем мы по этому храму торговли и видим журнально-газетный стенд, где ровно тот самый “Коммерсант” имеется и, конечно, подлежит оплате на выходе. Я всего-навсего соблюдаю все правила, для своего же удобства и спокойствия – зачем же меня за это идиотом считать?

Магазины – ладно, в них я предпочитаю в одиночку ходить. Но другой пункт гораздо серьезнее. Беатриса не признает правил уличного движения и постоянно переходит дорогу на красный свет. Вынужденный за нею следовать, я иногда сдержанно выражаю свое недовольство: мало того что в науке она все время играет в русскую рулетку – она и на проезжей части жизнью рискует. Сержусь. Так что и я не такой уж сахарный. Не говоря уже… Нет, об этом мы не только говорить, но и думать не станем.

Через некоторое время снова спрашиваю Виту о муже. Не верится, что только его “рявканье” к разрыву привело. Должна быть более веская причина. За что бы тебя еще потрогать, чтобы ты призналась?..

– Ой, щекотно! И что ты пристал, как банный лист к жопе! Ну, была у него еще такая скверная привычка – залезать на меня, когда я не в настроении. А я люблю это только тогда, когда именно я хочу. И вообще, лучше, чтобы начиналось по моей инициативе…

– Как интересно! Отлично, что ты это мне сказала. А то я бы мог страшных ошибок понаделать, неуместную инициативу проявить.

– Не мог бы. Я встречаюсь с тобой только тогда, когда хочу. И хочу именно тебя.

Вот как! Оказывается, мне принадлежит отнюдь не вся Вита, а только ее определенная часть. Разом припомнились все встречи наши. В отличие от молчаливой Вики эта красавица всегда за мгновенье до полной близости словесно выражает свое согласие. Часто оно обозначается сверхкоротко: “Соскучилась!” или “Любимый!”, но всегда в начале слово бывает. Реже – развернутое предложение. Однажды после страстных и повсеместных поцелуев Вита так взволнованно, голосом, поначалу приподнятым, но тут же осипшим, севшим от эмоционального напряжения, провозгласила: “А теперь я хочу, чтобы ты меня по.бал…”

И это совершенно меня тогда не шокировало, только ее искренность подчеркнуло…

Но… С той же искренностью она чуть ли не при каждой встрече мне добродушно и спокойно напоминает: “Замуж бы за тебя я не пошла никогда”. Сначала я думал, что это у нее поза такая, а потом почувствовал, что нет. В разных мы живем пространствах и временах. И какая это радостная случайность, что нашлась точка соприкосновения наших жизней! Что за астроном ее вычислил и нам указал? Не знай мы этой точки – ничего бы не было. Просто жизни было бы меньше у обоих…

Черт, вдруг я только притворяюсь добрым? А на самом деле я волк в овечьей шкуре, вампир, сосущий кровь сразу из нескольких женщин?

Бета, быть может, страдает не только из-за профессиональных проблем, но из-за моих похождений? Пусть я хорошо замаскировался, но кто-то все наши грехи видит и меры принимает жестокие. Причем не ко мне, грешному, а к самому дорогому для меня существу. Такой у него способ воздействия, такая кара.

Вика молодец: поняла, что от меня ей один убыток, и удалилась. Вита

– она просто большая очень: еще не ощутила, сколько я от нее отъел.

Почувствует – тоже убежит. А ты, что ты там думаешь по моему поводу?

Неужели и тебя я скушал, как волк Красную Шапочку? Вспомнил вдруг твои слова: “Мы дали друг другу именно то, чего каждому из нас не хватало”. Придерживаешься ли ты до сих пор этой версии? Ведь только в ней возможное оправдание…

Вот говорят, что молодежь теперь очень работящая. Не знаю, не знаю.

Мне порой кажется, что именно наше поколение слишком упертое. Так охотно поменяло оно мягкий советский хомут на жесткий рыночный!

Вкалываем, как бобики, а все равно ведь не успеем заработать – ни на дачу, ни на машину, ни на пенсию удовлетворительную. Зачем же так уродоваться пять дней в неделю, а потом двое суток у телевизора с пивом очухиваться?

Сашка наш уже более-менее себя обеспечивает, но службы часто меняет и всякий раз очень критически взвешивает условия работы и оплату труда. Высоко ценит себя и свое время. Хочет, чтобы работодатель его заинтересовал, – и в этом он прав безусловно. Может, на его ровесниках мои модели стимулирования наконец подтвердятся? Эта проблема ведь и для Запада актуальна: европейцы расслабились вконец, на шею иммигрантам афро-азиатским сели. Дадут мне с моими товарищами

Нобелевскую премию задним числом… Вон физиков Гинзбурга и Абрикосова недавно отметили за ихние чуть ли не юношеские открытия.

Размечтался… Но на ком все мои теории трещат по швам – это на моей

Вите, большой и непредсказуемой. “Я ни к чему не стремлюсь, – спокойно так констатирует. – Мой идеал – весь день валяться в постели или разгуливать в розовом пеньюаре”.

Пеньюара подобного на ней не видел никогда, но представляю ее в нем легко. Такая она – ленивая, томная, даже сонноватая, но притом глубокая и влекущая – как Россия. И, припадая к ней, сильно заряжаешься…

А потом я это электричество неплохо использую – в том числе и для того, чтобы Беатрису поддерживать. У нее с книгой мучительная неопределенность: до осени бесполезно и трепыхаться насчет издания.

Да к тому же родители ее ох как одряхлели – все больше времени она проводит с ними на даче. Когда я за Бетой туда увязываюсь, начинаю ей навязчиво помогать, она иной раз меня обрывает: “Лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это свою собственную жизнь улучшить, укрепить. Тогда и мне легче станет”.

Вот я и укрепляю… Опять скажу: единая энергетическая система. Но получается так, что одно из трех звеньев всегда в миноре. Только

Бета приободрилась, как Вита дает сбой. У меня появился времени кусок, и у нее тоже – почему бы не встретиться? Ан нет: “Не могу. У меня депресняк”. – “Так давай я тебе помогу из него выбраться”. -

“Нет, потом как-нибудь…”

Ну и когда же это “потом” настанет? Хожу, как наркоман в ломке, стараюсь не вспоминать, не воображать сладких безумств, не замечать ничего круглого и колышущегося. Но куда там! Все вокруг наводит на одни и те же ассоциации. Любой светящийся плафон дразнит молочной чувственностью, любой газон, аккуратно подстриженный, напоминает о знакомой растительной дорожке в розовую бездну.

А вот на посторонних девушек смотреть не тянет совсем, хотя они сейчас такие летние, открытые, быстрые… Потому что ни с кем не хочется начинать разговор с нуля и новые отношения строить – продолжать хочется одну из трех нежных бесед. Дома ли с философом моим грустно-веселым, в Купчине ли с томной москвичкой-куртизанкой, ну и в старинном чудном городе есть у меня старинная страсть, над которой даже разрыв оказался не властен. Раз, два, три – все! Черта подведена.

Уже и прохладнее стало – в городе и во мне, когда вдруг нашу тишину домашнюю разрывает звонок-зов Виты. Надо же! Наконец-то эти длинные пальчики нащупали мой номер… “Я сейчас свободна. Приходи”.

Но меня-то не проведешь. Чувствую по голосу, что совсем не свободна она – и прежде всего от самой себя. Что-то изнутри ее терзает. И на меня сейчас что-нибудь недоброе выплеснется…

И пускай! Нужно мне и такой ее увидеть – не очень готовой к встрече, неуравновешенной, неблагополучной. А то уж слишком радостными были наши свидания. Настроим на одну волну свои души, вместе со всем, что к ним прилагается, сыграем веселый дуэт – и разбежимся. Ошеломляет, конечно, такая близость, но не хватает в ней полноты. Соприкасаемся только специально вымытыми и надушенными частями наших жизней.

Большего хочу!

Так что совсем не удивляюсь, когда она встречает меня на пороге слишком одетая. То есть шмоток-то на ней немного, по сезону: джинсовая юбка, розовая кофточка трикотажная, но и под юбкой, и под кофточкой все элементы имеются, сразу придающие нашему свиданию почти официальный характер. Никогда раньше два сладких чуда, ожидая меня, не облачались в лифчик. А вычурными кружевными трусиками Вита лишь первое время пыталась блеснуть, но, заметив, что они меня не впечатляют, стала просто забывать об этой детали туалета.