— Кабыть, хозяин! — крикнул Иннокентий. Геологи схватили ружья. Но вместо медведя из кустов показался Кузя. Бедный пес тяжко дышал, видимо, он целый день догонял партию. Извиняясь за причиненный переполох, Кузя виновато повилял хвостом и с наслаждением растянулся в сторонке.

— Это твоя собака? — спросили у якута.

— Нет моя, — равнодушно сплюнул проводник. — Не знай чья. Так живи поселка, бегай.

Распределив ночное дежурство, поисковики улеглись вокруг костра. Первым дежурил Иннокентий. Он сидел, раскачиваясь всем телом, борясь с одолевающей дремотой. Из темноты к костру подошел Кузя и уселся в ногах Дмитрия Николаевича. Иннокентий улыбнулся:

— Ты пришла, Кузя? Ах, хорошо! Дежурить надо, Кузя.

Пес пошлепал хвостом.

— Кузя, твоя сиди, смотри все порядке, ладно? — с трудом разлепляя тяжелые веки, шептал якут. — А я шибко спать хочу.

В наступающей темноте постепенно исчезали все звуки. Казалось, что тишина прибывает, и вскоре тайга замерла, до верхушек затопленная безмолвием.

Когда Дмитрий Николаевич проснулся, чтобы сменить проводника, бодрствовал один Кузя. Он пристально глядел на огонь, и в глазах собаки взлетало и гасло отражение искр догорающего костра. Геолог подбросил дровишек и, доверясь Кузе, тоже улегся спать. В сонном сознании медленно проплыла мысль, что когда-то, много веков назад, вот так же вышел из темноты зверь и, подойдя к костру человека, навсегда остался с человеком. Почему? Это уж собачья тайна.

Иннокентий проснулся на рассвете. Раздувая огонь, он разговаривал с Кузей:

— Твоя теперь давай спи, видишь, моя вставай?

За время пути Кузя сделался полноправным членом экспедиции. Помогал Петру собирать валежник для костра, ходил с Николаем на охоту.

— Этот Кузя набит талантами по самые уши, — восхищался Николай, бросая на землю связку куропаток. — Идем мы с ним, слышу — брешет. Я к нему, вижу — лезет на лиственницу, аж визжит от досады, а там белка, голову свесила, во все глаза на него смотрит. Я говорю: брось, не расстраивайся, на шута нам белка. И можете себе представить, сколько потом белок ни попадалось, ни одну не облаял. Вышли на прогалину, Кузя в кусты — и выгнал куропатку. Я ее подстрелил, показываю Кузе, хвалю — молодец! Хорошо! И что вы думаете? Понял! Пошел Кузьма по куропаткам!

Считая себя в ответе за имущество поисковиков, Кузя всегда волновался, когда партия снималась с привала. Он притаскивал пустые консервные банки, папиросные коробки и, положив их у ног Дмитрия Николаевича, вопросительно смотрел ему в глаза: оставили, а может, это нужные вещи?

Наконец поисковики добрались до шумливой, загроможденной камнями речки. В задание партии входило обследование ее бассейна.

Иннокентий, не отдыхая, стал собираться в обратный путь. Якут тронул лошадей и крикнул Кузю. Как ни грустно было геологам расставаться с полюбившимся псом, они молчали: что поделаешь, ведь собака чужая.

Кузя, покорно побежавший за проводником, вдруг остановился. Собака стояла, поглядывая то вслед удалявшимся лошадям, то на молчащих геологов, и внезапно бросилась к поисковикам. Так Кузя самостоятельно выбрал себе хозяев…

Отыскав подходящую площадку, люди принялись за устройство стана. Правый берег представлял хаотическое нагромождение камней, на левом стоял непролазный чертолом, типичный для заболоченной тайги. Громкие голоса людей и собачий лай разбудили эхо, и в первый раз за века оно начало неумело повторять человеческие слова. К ночи в палатке загудела походная железная печка. Наглухо закрыв полог, люди раздевались и в блаженном молчании отдыхали от комаров. Первым тишину нарушил чайник. Просвистев веселенький мотивчик, он нудную комариную песню прервал возмущенным бормотаньем и, закончив звонкими ударами молоточка, отдуваясь, скинул крышку.

— Чайник денежки кует, это к удаче, — убежденно изрек Петр. — Найдем золотишко.

Слово золотишко отворило красноречие Николая. Он принялся мечтать вслух: как они обнаружат богатейшее месторождение металла, родится новый прииск, и назовут его…

— Тараторка, — ухмыльнулся Антон. — В честь тебя!

Николай обиделся:

— Остряк! Кустарь-одиночка!

— Да это я речку предлагаю так назвать. Чего ты? — примирительно пояснил Антон.

— А что, подходящее название, — заметил Дмитрий Николаевич. — Так и запишем: речка — Тараторка. А теперь спать. Вон Кузя уж третий сон досматривает.

Удача — сестра счастья улыбнулась поисковикам. Ничтожные, тусклые крупинки на дне лотка подтверждали давнишние сведения об этой речонке. Счет дней сменила череда радостей и сомнений.

Тараторка поддразнивала искателей, подавая им мелочишку и заставляя жадно мечтать о ее возможных богатствах. Лукавя, обманывая, она завлекала геологов в свои верховья. И наконец наступил день, когда в пробе, взятой из-под сгнившего верхнего покрова заболоченного берега, обнаружилось богатое золото.

Сомнения исчезли. Оставалось установить границы золотоносной зоны. Людьми овладела горячка работы, полная бескорыстной жадности. Затемно они возвращались на стан, ели на скорую руку под причитания Петра, что все перепрело, потеряло вкус. Спали тоже беспокойно. Времени оставалось в обрез. В воздухе уже явственно слышался горьковатый запах осени.

Кузя, каждый день уходивший с поисковиками, свирепствовал в бурундучьих селениях, разнообразя свой стол дичиной. Несколько раз он по-братски пытался поделиться своей добычей с людьми.

Петр уже давно приглядывался к Тараторке. Не раз видел тени стремительно проносящихся рыб. Зашивая свою гимнастерку, он вдруг наткнулся на заколотый в кармашке рыболовный крючок и решил побаловать товарищей ухой.

Поплавок из пробки сейчас же прибился к большому валуну на середине речки и внезапно исчез. Только бы не зацепился, испугался Петр, плакал тогда крючок. Он потянул и почувствовал отдавшийся в руку сильный толчок.

— Есть! — вскрикнул Петр и выбросил на берег здоровенного хариуса.

Любуясь пойманным красавцем, Петр прихватил зубами потухшую папиросу и полез за спичками. Из коробка, возмущенно гудя, полезли толстые мухи.

— А, черт! Угораздило перепутать коробки, — ругался рыбак, глядя на разлетавшуюся насадку. — Придется идти на стан и снова ловить мух.

Взобравшись на обрыв, Петр остолбенел: поваленная палатка лежала кучей брезента. Валялись разломанные в щепки ящики с продуктами. На земле белела мука. А виновники разгрома — два больших медведя с медвежонком сидели у растерзанного мешка с сахаром и, смачно чавкая, отправляли в пасти последние куски.

— Вы чего делаете? — заорал Петр и кинулся к медведям.

Звери вскочили и пустились бежать, но вдруг один из них повернулся, рявкнул и, поднявшись на дыбы, пошел на Петра. Увидев надвигающуюся на него тушу, Петр опомнился. Холодея от тошнотного страха, он бросился назад, спрыгнул с обрыва в речку. Доплыв до валуна и прижавшись к серому, в черных лишайниках камню, он оглянулся. Медведя не было. Только на обрыве, откуда спрыгнул Петр, еще вздрагивало золотое соцветие дикой рябинки.

— Дурак! Дубина я! И угораздило же меня ружье в палатке оставить! — сам себя отчитывал Петр.

Ливень начисто смыл намеченный на день план работ. Тараторка, вся в пене, мчалась через загромождавшие ее камни, кидалась в стороны и наконец, вспучась, стала заливать низкий берег.

Скользя по мокрым камням, поисковики возвращались в стан.

— Не ждет нас Петруха, и печка не топится, — вздохнул Антон, когда из серой завесы дождя показалась желанная палатка.

— Что-то неладно, — встревоженно заметил Дмитрий Николаевич. — Посмотрите на Кузю.

Кузя, сгорбившись, медленно переставляя лапы, с глухим рычанием приближался к палатке. Охваченные тревогой, люди ускорили шаги.

В палатке Петра не было. У входа лежала его фляга с намалеванной углем стрелой. Внутри была записка: