“А как легко она заявила, что если не чувствую в себе сил быть мужем и отцом, то – „давай решать”. Разводиться, разбегаться… А если взять и сказать: да, не могу осилить этот труд, мне тяжело. И тоже -

„хорошо, давай решать”. И что будет? Пойдут в суд, подадут заявление. Что там нужно еще?..” Стало раскручиваться дальнейшее. Он бы переехал к родителям, у него там до сих пор комната, пластинки, подшивки “Ровесника”, “Футбола – хоккея”, “Вокруг света”, много всяких знакомых с детства вещей. И тетради с дневником в столе. До двадцати пяти лет вел дневник, лет с четырнадцати. Огромный срок, огромный кусок жизни. А потом… С двадцати пяти до сегодняшних тридцати двух – какое-то блеклое мельтешение. Если бы Сани не было, не видел, как он растет, наверное, вообще бы не чувствовал движения времени. Или наоборот…

Что – если бы наоборот? Если бы жил так же, как раньше, до женитьбы, до однообразной работы? И Сергеев поежился от мысли, что у него нет жены и детей, что он свободен. Что не надо, наскоро позавтракав, но тщательно побрившись, уложив волосы, мчаться в “Бенеттон”, чтоб стоять там в отделе мужской одежды восемь часов, не считая получасового перерыва на ланч… И что бы он сделал, окажись свободным? Уехать куда-нибудь. Взять билет далеко-далеко, набрать сумку консервов. И… Какой самый дальний маршрут? До Владивостока.

Владивосток. Да, ехать больше недели. Дней десять в поезде, в тесном, но уютном купе. Соседи. Разговоры. Разные совсем люди, рассказы их про Сибирь, про Урал, про Амур, про какую-нибудь

Дудинку… Станции, города. Байкал. Чай в подстаканниках…

Интересно ведь. И – несбыточно, несбыточно. Сказки. Бог с ним, с

Владивостоком. Но ведь рядом, где-то совсем под Москвой, есть настоящий водопад, церковь необыкновенная, с куполом, как императорская корона, но построенная еще до Петра Первого. Царицыно есть, где он никогда не бывал – просто в другом районе живет…

Где-то под Тверью озеро, где чудовище водится вроде Нэсси, несколько передач видел про это. Да и без чудовища озеро уникальное, доледниковое. Увидеть бы… Или хотя бы в Питер сгонять. На самолете час лету, а никогда не бывал. И никаких особых надежд, что побывает.

Вообще – на самолете никогда не летал. Смешно… Купить билет и слетать в выходные. В вестибюле станции метро “1905 года” есть авиакасса. Купить и слетать. Делов-то…

– У-у… у-у-у, – заскулила дочка; Сергеев знал, так она просыпается от голода и сейчас, если не дать еды, завозится, закричит уже в голос. Но он лежал и ждал, надеясь – вдруг снова уснет. Поскулит, поймет, что родители спят, и тоже… Нет, закричала. Приподнялась жена, снова толкнув ногами Сергеева.

– Тих-тих-тих, – зашептала, шурша одеждой, – тих-тих, Дашунечка.

Тих-тих-тих… Сейчас мы покушаем, сейчас покушаем…

Сергеев вытянул ноги и сел.

– Это ты, Никит? – спросила жена сонно и как-то приятно-тревожно, и тут же голос стал издевательски-злым: – Ой, извините, забыла, что вас нельзя по имени!..

Он промолчал. Раздались жадные, аппетитные чмоки – дочка нашла грудь.

– Принеси бутылочку, она в холодильнике, – сердито, но без издевки велела жена. – Только погрей. И соску обдай кипятком.

Сергеев встал, пошел. Запнулся о шкаф, ударил ногу. Сразу захотелось курить… Вернулся, достал сигареты из куртки.

– Не кусайся, – шептала жена, – нельзя кусаться, Дашут…

На кухне горел большой свет. Андрюха спал, положив голову на руки, а бородатый – отвалившись к стене и задрав лицо. Среди бороды и усов чернел открытый рот. С громким свистом входил и выходил воздух.

Сергеев поморщился. Но и он, наверное, не раз точно так же дышал во сне… Володька лежал на стульях, свесив правую руку и правую ногу.

Лица не было видно.

Сергеев нашел бутылочку в дверце холодильника, поставил ее в большую кружку, а кружку в раковину. Включил горячую воду. За фанерной перегородкой, в ванной, загудела колонка. Потом включил электрический чайник.

Во рту горько и сухо. Пришлось закрыть горячую воду, набрать в чашку холодной. Выпил большими глотками. Вода была удивительно вкусная, сладкая. Только с похмелья такая бывает… Он постоял над раковиной, размышляя, выпить ли еще или не надо. Пока не надо. Потом. Снова включил горячую, пустил тонкой струйкой в бок бутылочки. Понаблюдал, как разлетаются в стороны брызги. Но не сильно, за пределы раковины не попадают… А отец у жены действительно мужик неслабый.

Шестидесятилетний бодрячок, бывший строитель. Несколько лет назад, перед пенсией, научился сантехнику ремонтировать, теперь в какой-то фирме работает, получает прилично. Им помогает – Дашке коляску купили, кроватку такую, с наворотами… Раздражает, конечно, своей бодростью, но с другой стороны… Он дочь в беде не оставит, если что… Сергеев оторвал взгляд от струйки, проморгался и, вспомнив, быстро пошел на улицу. Надо было перекурить.