Таисия мелко моргала.

-- Вы конечно спросите, какого размера оборудование и заготовки понадобятся для производства лазеров, -- поднатужившись, Полстернак вытащил из угла увесистую полиэтиленовую колоду, -- если даже для наших опытов нужны такие массы.

Таисия молчала.

-- Вы спросите, а я отвечу, титанических, -- продолжал он, досылая колоду в затворную полость агрегата, -- у нас таких мощностей, конечно, нет.

Он включил таль на спуск, и сквозь вой мотора добавил -- У нас нет, зато по соседству - есть.

Крышка затвора села на место, лязгнули баянеты, повернулись запоры, Борис Вениаминович закрыл решетчатую дверь.

-- Где это - по соседству? -- спросила Таисия.

Не ответив, он протянул ей большие защитные очки и наушники-глушители.

-- Оденьте это на всякий случай.

-- На какой случай?

-- На случай прорыва болванки. Техника хоть и отработана, но чем черт не шутит, -- он подошел к пульту и взялся за большой красный рубильник, -- а по соседству - это на подземном танковом заводе.

Он рванул кверху рычаг. Из сопла пульсирующими толчками пошла кровь, быстро наполняя квадратный резиновый поддон.

-- Тормозная жидкость сифонит, пока заготовка по соплу не уплотнится, -- крикнул он сквозь рев высоконапорных насосов.

Красный ручей как отрезало, насосы взревели, стрелка манометра резко пошла вверх. Таисия вдруг заметила, что по периметру манометра были наклеены полоски бумаги. Стрелка быстро проскочила первую полоску, с надписью "в стволе противотанкового орудия", через несколько секунд преодолела вторую, вещавшую "на дне Тускарорской впадины". Следующая надпись, на некотором отдалении, гласила "магма в центре Земли". Стрелка бодро приближалась к пугающей черте. Таисия вдруг услышала ритмичные удары. С трудом поняла она, что это отдается в наушниках ее собственный пульс.

Тон насосов внезапно изменился, стрелка замерла, недотянув до "центра Земли". Из чрева агрегата, выдавленный безумным давлением, вдруг показался толстый, с два пальца, прозрачный стержень и быстро пополз по валкам рольганга. Стену у окончания рольганга закрывал большой кусок толстого листового железа. Этот лист был установлен после знаменитого пиратского налета на штаб гражданской обороны. Таисия вдруг заметила, что семнадцатый валок окрашен ярко оранжевым. Как только стержень дополз до оранжевого рубежа, Полстернак резко опустил рычаг рубильника.

Ничего не изменилось. Насосы пели, стрелка манометра продолжала стоять как вкопаная, стержень бодро полз вперед. Восемнадцатый валок, девятнадцатый... Эксперимент явно шел не так, как предполагалось...

Она оглянулась на Бориса Вениаминовича. Тот что-то орал с выпученными глазами. "Голову береги..." - успела она разобрать по губам, прежде чем он прыгнул на нее, охватил, как медведь, своими огромными лапищами, и повернулся спиной к сбесившемуся агрегату. Скорее всем телом, чем ушами, она ощутила громовой удар прорвавшихся тормозных вод, красным конусом обдавших ползагона и ответный колокольный звон листового железа.

Когда она приоткрыла глаза, в загоне бесновалось нечто живое. Нечто извивающееся, как бешеный удав, носилось по загону зигзагами, тяжело ударяясь о решетку и оставляя глубокие щербины в стенах. Было невозможно уследить за резкими изменениями траектории. Хлестнув по кожуху породившего его аппарата, уже теряя силы, новорожденный образчик взлетел в последний раз под потолок, нанеся двойной удар по загудевшему в ответ воздухопроводу, и упал на пол, все еще мелко подрагивая концами.

Таисия закрыла глаза и бессильно повисла на руках Полстернака.

42.

Ночь перед защитой прошла тяжело. Константин Семенович долго не мог заснуть. Все было расписано по нотам. Вопросы из зала, выступления оппонентов, завершающая речь председателя ученого совета. И все же было нервно.

Снилась Константину Семеновичу в эту ночь дрянь совершеннейшая. Здоровенные мохнатые пауки мяукали, катаясь в пыли, и кричали:

-- Парку поддай, парку!

Он осторожно ступал между ними, стараясь не задеть, а те, извиваясь, норовили уцепиться баграми за штанины. Под сапогами поскрипывал полированый дуб большого стола в мраморном кабинете Академии Наук. Ученый совет был поголовно одет в розовые изолирующие противогазы.

Вдруг самый крупный паук, сорвав противогаз, рявкнул в ухо:

-- Подсекай!

Константин Семенович подсек, леса пошла тяжело, натянулась, как струна. Из под воды медленно вытянулась блесна, зацепившая за бороду толстого мужика в нелепом поварском колпаке и белой, заляпанной кровью робе. В руке мужик держал огромный эллиптический мясницкий тесак с налипшими крошками костей и хряща.

-- Ты это чего же это мне тут, -- сказал он, с трудом протискиваясь через лунку, -- Я тебя сейчас зарублю.

43.

-- А, Саша, заходи, дорогой! -- Ганичев поднял голову и глянул поверх очков, -- как жизнь молодая?

-- Хочу вас за помощь поблагодарить, Юрий Сергеевич, -- сказал Саша, -Вчера получил авторское на "Королевскую змею".

-- Ну, поздравляю.

-- И еще два положительных решения пришло, на "Стеллу-октангулу" и "Кристаллы".

-- Так это же отметить надо! Сейчас чайку заварим! Да ты не стой, садись. Расскажи, над чем работаешь?

-- Пытаюсь построить звезду-оборотень.

-- Это что за чудо такое?

-- Это многоликая звезда, когда из одних и тех же деталей можно собрать разные формы. Существенно разные.

-- Что ж, помощь нужна, по патентной линии?

-- Наверное уже нет, -- сказал Саша, вынимая лист бумаги, -- вот разве что обходной подписать.

-- Что такое, -- опешил Ганичев, -- ты что, другое место нашел?

-- Совсем наоборот, другого не нашел, зато это теряю.

-- Как же так?

-- Да так, очень смешная петрушка получилась. Предложили мне выбирать. Прямо как перед тем камнем на дороге. Знаете, налево пойдешь - кобылу, направо пойдешь - башку.

Саша замолк.

Ганичев снял очки, протер их зачем-то, откашлялся, потом неуверенно произнес:

-- Саша, может я чем то могу помочь? Я хоть и полулиповый, но все же зампарторга.

-- Спасибо вам, Юрий Сергеевич, большое, но дело в том, что я сам ухожу. Противник не рассчитал соотношения ценностей. Они думали, я мучиться буду, ночи не спать. Одного не учли, что пребывание в так называемой научной среде большой ценности не представляет.

-- Можешь поделиться?

-- Я лучше вам аллегорическую версию изложу. Представьте, что вы подросток, играете во дворе с пацанами. А игра называется "Торжественное повешение кота перед строем". И вам предлагают дернуть за веревку или подвергнуться остракизму. Тонкость заключается в том, что судьба кота предрешена, его все равно удавят.

-- Я бы наверное покинул группу, не дожидаясь бойкота.

-- Точно! Что я и делаю. Смешно только, что пацаны считают членство в их группе безусловным завоеванием. Прямо по Гарднеру, неявное предположение: "Быть изгнанным равносильно социальной смерти". Им даже не приходит в голову, что кто-то может уйти без сожаления. Мельчают времена! Даже солидного выбора подбросить не могут. То ли дело раньше. Можно было подбочениться и гордо произнести: "А все-таки она вертится!"

-- Так ты уже нашел куда уйти?

-- Нет еще. Найду чего-нибудь. Для моих занятий форма прикрытия не важна. В крайнем случае пойду поденщиком на овощебазу.

-- Занятиями ты изобретательство называешь?

-- И это тоже. Кстати, может мы Полстернака зря осмеивали? Движение против законов природы может иногда быть результативным.

-- Это ты о законе сохранения энергии?

-- И о законе неуменьшения энтропии. Но я не совсем это имел в виду. Не физические законы.

-- А что?

-- Меня иногда безумно тянет ввязaться в борьбу с главным законом исторического развития Хомы Сапиенсовича. С самым могучим и несокрушимым.

-- С каким же это?

-- С неотвратимостью всплытия говна.

-- Ну, дай бог. Давай обходной.