-- Товарищи! -- загремел с амвона голос генерального, -- Сейчас, в такой тяжелый для страны момент, когда отечество еще не оправилось от тяжелого известия о безвременной кончине Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева.

Сейчас, когда весь народ, сплотившись воедино, готовится дать бескомпромиссный отпор американскому империализму, нацелившимуся на нас из космоса жерлами лазерных установок.

Сейчас, когда от всей полимерной промышленности страны ожидается беззаветный вклад в дело усиления мощи наших доблестных вооруженных си ...

-- Волопас неожиданно осекся и оглянулся на секретаря парткома. -Короче говоря, сейчас подобное отношение к дисциплине и распорядку рабочего дня не может быть попустительствовано...

-- Волопас опять запнулся, -- Как будем пресекать?

-- Ээээ, -- отозвался председатеь собрания, -- есть предложение лишить выезда на отделочные работы на черноморскую базу отдыха объединения в поселке Туапсе...

-- Отличное решение, так и постановим -- подвел черту Волопас. -- Я конечно имел в виду: проголосуйте и постановите. У меня срочное заседание с референтом министра. -- Подняв бумажные смерчи, Константин Семенович покинул помещение.

... "Бежать" - подумал Малинин, - "Скрыться и пересидеть где-нибудь". Он тихо, стараясь не греметь креслами, двинулся ко входной двери, ведущей в фойе.

-- Гражданин, выход напротив -- услышал он голос из тьмы.

-- Мне в туалет, -- просительно прошептал он, -- очень надо.

-- Учтите, что все входы в кинотеатр также блокированы отрядами народной дружины -- пояснил голос.

-- Ничего, ничего, мне на минуточку, -- Малинин направился к мраморной лестнице, ведущей вглубь планеты. Первые три пролета он преодолел скачками, потом перешел на шаг. "Странно" - , подумал он, - "зал находится на уровне земли, куда же ведет эта лестница?".

Долго раздумывать не пришлось, лестница закончилась площадкой с тремя глухими стенами. На четвертой стене, под последним пролетом, темнела массивная металлическая дверь с таинственной надписью "Служебное". "Тут и пересижу", решил Петр Николаевич, залез под пролет, присел на корточки и замер - "Если нужно, хоть до вечера досижу, не будут же они весь день дежурить". Колени дрожали, дыхание сбивалось, в висках пульсировало.

Вдруг Малинин почувствовал влажное дуновение. Подняв глаза, он с удивлением и страхом обнаружил, что дверь по имени "Служебное" приоткрыта, и из щели тянет сыростью. За дверью открылся длинный, уходящий во мглу, коридор. Тянуло мышами и плесенью... Приседая на ватных ногах, Петр Николаевич шагнул в туннель.

"Что там уж такого может быть?" - подбодрял он себя, "ничего особенного там быть не может, а вдруг окажется выход?". Рука скользила по осклизлому железу, переодически натыкаясь то на шов то на заклепку. Впереди стало светлее. Через десяток метров коридор круто поворачивал направо, из-за поворота лился резкий, фиолетоватый свет, какой бывает от флюоресцентных ламп. Собравшись с духом Малинин сделал полшага за поворот и замер, как парализованый.

Проход заканчивался, расширяясь и переходя в обширное бетонное помещение. А прямо перед ним, тускло отсвечивая воронеными обводами, стоял танк.

-- Петя, что с тобой, Петя, не кричи, -- услышал он голос Людмилы, -ты опять кричал во сне.

12.

Каменский занимал в лаборатории стол у окна, отгороженный с одной стороны кульманом, и книжной полкой - с другой. Стол был чист. Единственным предметом, который Людмила оставила на поверхности, был черный репарационный Ундервуд, сквозь витиеватую вязь механизма которого просвечивали пятна кофе, разлитого когда-то по дешевому дерматину. Саша бесцельно нажал круглую кнопку с покоричневевшей от времени буквой "Ы". Кнопка пошла вниз, вызвав эстафету звонких щелчков механического кружева, закончившуюся выбросом кверху длинной тараканьей ноги, глухо, как боксер по набитой песком груше, стукнувшей по изношенному обрезиненому валику.

Сквозь запыленное окно с затянутой марлей форточкой виднелся край крыши первого корпуса и огромная, как телебашня, красная кирпичная труба. Над ее верхушкой слегка мело желтым.

Саша никак не мог заставить себя открыть ящик стола. Казалось, Каменский еще здесь, сейчас откроется дверь и послышится его тихий голос.

-- Какой же это ужас, Сашенька, -- оперлась рукой на кульман Ольга Андреевна, -- ведь он даже не курил. Такая странная судьба. Выжил на БАМе чтобы умереть в метро.

Саша промолчал. Бросив еще раз взгляд на толстый слой жирной дизельной гари между окнами, он вздохнул и открыл правый верхний ящик стола. Слава богу, никаких личных вещей там не оказалось. Лежало несколько толстых папок, на верхней было написано: "Упрочнение полиэтиленовых пленок в условиях многоосного сложного сдвигового поля". Ольга Андреевна отошла.

В среднем ящике обнаружился маленький терракотовый божок с огромными вылупленными глазами. Он явно был безмерно удивлен в момент рождения, и это выражение застыло навсегда на его морщинистом личике. "Черта с два, Ложакин, ты его получишь" - божок уютно устроился в левом кулаке. На другой папке была надпись: "Вертикальная экструзионная головка с вращающимся мандрелом". Саша вспомнил, какое веселье вызывал этот лингвомонстр у слесарей.

-- А мандарелом не хочешь? -- спрашивал слесарь Борька у Вадима, обронившего гаечный ключ.

Совершенно непонятно, зачем было называть этим полуматерным словом обыкновенный сердечник, обтекая который, полиэтиленовый расплав становился рукавом, которому предстояло потом, раздувшись пленочным пузырем, уйти наверх под нож, нарубающий его на хорошо всем знакомые полиэтиленовые пакеты. Суть научных изысканий группы заключалось в том, чтобы, вращая этот самый мандрел, вызвать перекрестную, фанероподобную ориентацию молекул в пленочном пузыре, и, тем самым упрочнив его, нанести родной стране умопомрачительный экономический эффект.

Ориентация вызывалась, пленка упрочнялась, все бы было совсем неплохо, если бы мандрел своим вращением не вызывал дестабилизацию пузыря, который начинал идти винтом, гулять во все стороны, как торнадо в полях Орехово-Зуево, и в конце концов лопался со змеиным шипением. Единственным представителем рода человеческого, которому удавалось удержать процесс в узде в течение двадцати минут, был лично Геннадий Алексеевич Ложакин. Он взгромождался на экструдер, нежно охватывал пузырь руками и тонкими точными движениями направлял скользящую под пальцами еще горячую пленку к ее геометрическому центру.

-- От коров у меня это умение, -- говорил он гордо -- им перед дойкой завсегда надо вымя огладить.

13.

Саша заканчивал последний ящик. За горой чертежей в дальнем углу вдруг обнаружилась толстая тетрадь в дерматиновом переплете. Саша открыл первую страницу. Над надписью "УЧПЕДГИЗ, тетрадь ученическая, 44 копейки", скачущим почерком было написано:

Это попытка посмотреть на себя ушедшего со стороны, а не сквозь наслоения времени. Каждый новый день, уходя, оставляет след, искажает память о предыдущем. Зачастую мысли возвращаются, как бумеранги, стирая собственные следы. Часто меня мучают провалы памяти, когда я пытаюсь вернуться мысленно назад. Остается только результат, не всегда лучший.

"Не может быть" - подумал Саша, - "Наяву так не бывает".

Он перелистнул страницу:

Воображение мелет реальность в труху, воображаемое встает рядом с реальным, сливается с ним и становится неотделимо. А на границе памяти и безмолвия живут полусны, не привязанные ни к месту, ни ко времени, перемешанные с еще более яркими снами. Есть еще ассоциации, вытаскиваемые на свет неожиданными сочетаниями звуков или запахов или просто цветов, которые вспыхивают неожиданно и также неожиданно гаснут без следа.

Вероятно, этот блокнот нужен мне для того, чтобы отделить себя от себя ушедшего, чтобы не тащить за собой слишком много. В исповеди есть тайный смысл. Каждая строка здесь - мой фантом, спасенный от небытия бумагой.