— Это не «нет». Это сложно.

— Как это вопрос, нравится ли тебе твоя работа, может быть сложным?

— Я работала в репродуктивной клинике. Я каждый день видела, как мечты людей стать родителями воплощаются в жизнь или умирают. Но также я ребёнок, который вырос в этой системе, и кого удочерила любящая семья, которая не могла иметь собственных детей. Они говорили, что невозможность завести детей естественным способом была для них знаком свыше, чтобы они вяли приёмного ребёнка. И благодаря такому мировоззрению, я смогла выйти из системы и познать, что такое настоящая семья.

— Так тебя раздражает, что люди делают ЭКО?

— Нет, — поторопилась я ответить, мотая головой. — Нет. Я понимаю это. И это здорово видеть, что люди осознают, что хотят иметь ребёнка. Но временами, когда я вижу, как люди приходят за пятой попыткой — это тяжело для меня. Я имею в виду, так много хороших детей в приютах и детских домах, так много детей вырастающих в этой системе, у которых никогда не будет семьи. Им некуда отправиться на рождество, не на кого опереться, когда в жизни становится тяжко. Если бы мои родители продолжили пытаться, вместо усыновления, то это могло бы случиться и со мной. Поэтому полагаю, что я просто разрываюсь между всеми этими вещами.

— Но ты всё-таки работала там.

Я пожала плечами.

— Большинство людей не могут позволить себе любить абсолютно все аспекты своей работы.

— Ладно. Я понял тебя. Что ещё? Друзья? Увлечения? Привычки?

— Это имеет значение?

— Пропал год твоей жизни — это, чёрт побери , не случается с людьми ежедневно. Я думаю, что каждая мелочь имеет значение.

Я не могла придраться к этой логике.

— У меня была пара друзей, с которыми я могла бы пойти куда-нибудь на ужин или выпить, но никаких более тесных дружеских отношений. Я ходила в спортзал на Уиллоу…

— «Спортзал Шейна Маллика».

— Как скажешь, — сказала я, пожав плечами. — Люблю ходить в кино. Иногда ходить на концерты или комедийные выступления. Это, правда, всё. Я не хожу ни на какие еженедельные занятия или что-то подобное.

Вау, это интересно увидеть свою жизнь разложенную подобным образом. Вообще-то от этого она казалась какой-то плоской, пустой, почти грустной.

— У тебя были домашние животные?

Я покачала головой.

— Они не были разрешены, — сказала я, с каплей раздражения в голосе. Это всегда раздражало меня, потому что в мире была пара ослов, невнимательных к своим домашним животным, из-за которых не разрешалось заводить питомцев другим.

Принесли нашу еду, и я разжёвывала кусочек бекона, когда Сойер совершенно неожиданно произнёс:

— Мне понадобится список всех парней, с которыми ты трахалась, — это прозвучало, как гром среди ясного неба.

Я поперхнулась достаточно сильно, что даже пожилой мужчина, сидевший за стойкой бара с нашей стороны, спросил меня, всё ли в порядке.

— Это прозвучало бестактно, — выстрелила я в ответ, качая головой.

— Извини. Не думал, что ты деликатный, увядающий от такого цветок. Будет лучше, если я спрошу список мужчин, с которыми ты занималась медленной сладкой любовью? — спросил он, криво усмехнувшись, когда подносил вилку с блинчиком ко рту.

— Ты такой мудак, — сказала я, не в силах остановиться.

— Меня называли и похуже, — сказал он, явно не обидевшись. — Рия, послушай, люди не просто так оказываются позади мусорных контейнеров — их оставляют там. Наиболее вероятным подозреваемым, если что-то происходит с женщиной, является её нынешний или бывший любовники. Так устроен мир. Поэтому мне нужно знать, с кем ты была, чтобы я мог проверить их.

— Вот, — сказала я, качая головой, — это было так сложно?

— Сложно? Нет. Но более многословно, — сказал он, ухмыляясь, когда взял своё меню и оторвал от него кусочек. — Извини, детка, — сказал Сойер проходящей мимо официантке, улыбаясь ей настолько лучезарно, что раздражительный, бесстрастный взгляд тут же пропал с её лица. — Могу я одолжить у вас ручку? — спросил он, и она достав одну из фартука, протянула ему.

— Конечно, сладкий.

Я с трудом подавила искушение закатить глаза, когда он повернулся ко мне и вручил бумагу с ручкой. Я взяла их со вздохом и записала имена, прежде чем вернуть их обратно ему.

Он на мгновение опустил взгляд, нахмурив брови, прежде чем снова посмотреть на меня, удивлённо подняв брови.

— Пять? Да перестань, — сказал он, качая головой.

— Перестань… что? — не понимая, спросила я.

— Не может такого быть, тебе 29, бл*дь, лет и только 5 парней тебя трахали.

— Действительно. Потому что это такое необыкновенное число.

— Видя то, как ты выглядишь, да, детка, это необыкновенно.

— Значит, все симпатичные девушки должны, намеренно, спать с кем попало?

— Это не зависит от пола. Привлекательные люди обоих полов склонны получать больше.

— Это оскорбительно.

— Так уж выходит.

Я закатила глаза, напоминая себе, что быть пресыщенным и циничным — скорее всего побочный эффект его работы, которая показывает ему множество уродливый сторон жизни. Мне никогда не приходилось сталкиваться с подобными вещами, это никогда не было частью моей жизни. Но полицейские и детективы склонны видеть уродливые части человеческой натуры — убийство, избиение, преследование, грабёж с насилием, домашнее насилие, обман, ложь. Солнечные, оптимистичные люди быстро сгорели бы на подобной работе. Думаю, для меня же было лучше, что Сойер Андерсон был козлом.

— Итак, кто сейчас президент? — спросил он, заставив меня закатить глаза.

— У меня не амнезия.

— Она может быть выборочной. Ты могла пройти через что-то травмирующее и просто заблокировать это в памяти.

— Да, но всё остальное я всё же помню.

— Логично, — сказал он, потянувшись через стол, чтобы взять у меня из тарелки драник.

— Эй, — сказала я, выпучив глаза.

— У меня была на завтрак картошка. Признаю, она чертовски задолбала, но я хочу кусочек этого.

— Ты мог попросить.

— Я мог, — согласился он, любезно улыбаясь мне, когда пережёвывал мою еду.

Я покачала головой, на минуту фокусируясь на еде, пока Сойер быстро писал текстовое сообщение.

— Так что теперь? — спросила я, когда он убрал телефон и продолжил есть.

— Мы подождём результатов анализов.

— Но я имею в виду…

Я имела в виду что? Что мне нужно немедленное решение? Мне нужны ответы в течение следующего часа, потому что я не знаю, что делать с собой? Даже если бы он был лучшим частным детективом в стране, он всё равно не смог бы раскрыть моё дело за несколько часов.

— Эй, — произнёс он голосом немного мягче, когда потянулся через стол и на несколько секунд дотронулся до меня кончиками пальцев, прежде чем убрать их. Когда мой взгляд встретился с его, и он слегка наклонил голову. — Что такое? Я не смогу помочь, если не знаю.

— Мне некуда пойти, — призналась я. — То есть, это неправда. Мне нужно пойти в свою старую квартиру и посмотреть, что домовладелец сделал с моими вещами. И мне нужно найти место, где остановиться, чтобы вернуться к нормальной жизни…

— Ладно, ладно, — сказал он, посмеиваясь над моими очень серьёзными проблемами. — Ты потерла год, детка. Ты не вернёшь всё это за один день. Тебе нужно делать это постепенно.

— Я не могу делать это постепенно. Я должна…

— Послушай, после обеда мне надо разобраться с кое-каким дерьмом. Когда я всё улажу, я отвезу тебя на прежнюю квартиру и посмотрю, что мы можем сделать, чтобы вычеркнуть что-нибудь из твоего списка дел.

Ладно. По крайней мере, это было хоть что-то. Я могла бы… Я не знаю, подождать его на пристани, пока он не вернётся с тех дел, которые должен был сделать. Это было бы не так уж плохо.

— Ты можешь побыть в офисном здании, — предложил он, делая план ещё лучше.

Я начала думать, что после всего, он не такой уж плохой.

— Ладно, так и поступим, — сказала я, кивнув.

— Эй, странный вопрос, — сказал он, беря счёт у официантки и вкладывая в него деньги, когда мы закончили с едой.