«Ну, — сказал он себе, — гляди на него!»
Вилл посмотрел прямо в лицо «Роберта».
И ему стало жутко не по себе, и пол уходил у него из-под ног, потому что перед ним была блестящая розовая карнавальная маска, изображающая симпатичного мальчугана, но в ней точно были вырезаны дыры, через которые светились глаза мистера Кугера, такие старые, но яркие, как сверкающие голубые звезды, чей свет шел до Земли не меньше миллиона лет. А через маленькие ноздри в блестящей восковой маске струилось паром дыхание мистера Кугера, тут же обращаясь в лед. И леденцового цвета маленький язык шевелился за чистыми, молочно-белыми зубами.
Где-то за щелочками глаз мистер Кугер сделал своими фотофасеточными зрачками «чик-трак». Линзы сверкнули, словно взрывающиеся солнца, и тут же снова засветились ровным холодным блеском.
Он перевел взгляд на Джима. «Чик-трак». Вот и Джим скадрирован, сфокусирован, снят, проявлен, высушен, заложен в архивную темноту. «Чик-трак».
Но ведь это всего-навсего мальчик, стоящий в прихожей вместе с двумя другими мальчиками и одной женщиной…
А Джим все это время упорно, невозмутимо глядел в ответ, фотографируя Роберта.
— Мальчики, вы ужинали? — спросила мисс Фоули. — Мы как раз садились за стол…
— Нам надо идти!
Все поглядели на Вилла, как будто удивляясь, что он не хочет остаться здесь навсегда.
— Джим… — вымолвил он. — Твоя мама дома одна…
— Да-да, верно, — нехотя отозвался Джим.
— Я знаю, что мы сделаем. — Племянник подождал, и когда все повернулись к нему, мистер Кугер внутри племянника снова завел свое беззвучное «чик-трак», «чик-трак», слушая игрушечными ушами, глядя магическими глазами, увлажняя кукольные губы языком болонки. — Приходите попозже, к десерту, идет?
— К десерту?
— Мы с тетушкой Вильмой пойдем в Луна-Парк. — Мальчик погладил руку мисс Фоули; она нервно рассмеялась.
— Луна-Парк? — воскликнул Вилл и продолжал, понизив голос: — Мисс Фоули, вы же сказали…
— Я сказала, что по глупости сама себя напугала, — возразила мисс Фоули. — Субботний вечер — самое подходящее время, чтобы поводить моего племянника по новым местам и посетить с ним аттракционы.
— Пойдете с нами? — спросил Роберт, держа за руку свою тетушку. — Попозже сегодня?
— Здорово! — выпалил Джим.
— Джим, — произнес Вилл. — Мы с утра не были дома. Твоя мама болеет.
— Я забыл. — Джим уделил ему взгляд, полный змеиного яда.
«Чик». Племянник сделал рентгеновский снимок обоих, на котором, вне сомнения, видел одетые теплой плотью, дрожащие холодные кости. Он протянул вперед руку.
— Тогда до завтра. Встретимся возле аттракционов.
— Договорились! — Джим сжал маленькую руку.
— Пока! — Вилл выскочил за дверь, потом повернулся, чтобы обратить последний отчаянный призыв к учительнице. — Мисс Фоули?..
— Слушаю, Вилл?
«Не ходите с этим мальчиком, — сказал он про себя. — Не подходите близко к аттракционам. Оставайтесь дома, умоляю вас».
Вслух он сказал:
— Мистер Кросетти умер.
Она кивнула, тронутая его словами, ожидая его слез. И пока она ждала, Вилл вытащил Джима на крыльцо, и дверь захлопнулась, закрыв от них мисс Фоули и розовое маленькое лицо с линзами, которые настойчиво фотографировали двух таких разных мальчиков, и они спустились вслепую по ступенькам в октябрьскую темень, и в голове Вилла вновь набрала скорость карусель под шум скворчащей на ветру листвы на деревьях над ней.
Отойдя, Вилл захлебнулся словами:
— Джим, ты пожал ему руку! Мистеру Кугеру! Неужели захочешь еще встретиться с ним?
— Это мистер Кугер, точно. Это его глаза, чтоб мне провалиться. Если бы я встретился с ним сегодня ночью, мы раскусили бы всю эту шайку. Что тебя так тревожит?
— Тревожит меня!
У подножия крыльца они яростно и лихорадочно шептались, поглядывая на окна, за которыми то и дело скользила чья-то тень.
Вилл остановился. Музыка в его голове развернулась кругом. Он зажмурился, потрясенный.
— Джим, эта музыка, которую играла каллиопа, когда мистер Кугер становился все моложе…
— Ну?
— Это же «Похоронный марш»! Исполненный задом наперед!
— Чей «Похоронный марш»?
— Чей! Джим, Шопен только эту мелодию и сочинил — «Похоронный марш»!
— Но почему она звучала задом наперед?
— Мистер Кугер топал прочь от могилы, а не к ней, точно? Становясь все моложе и меньше ростом, вместо того чтобы стариться и упасть замертво…
— Вилли, ты говоришь ужасные вещи!
— Ага, но… — Вилл замер. — Он там опять. В окне. Помаши ему рукой. Пока! А теперь — шагай и что-нибудь насвистывай. Только не Шопена, бога ради…
Джим помахал. Вилл помахал. Оба засвистели «О Сусанна».
В окне над ними маленькая фигурка отозвалась жестами.
Мальчики поспешно зашагали вдоль по улице.
Глава двадцатая
В двух домах ждали два ужина.
На Джима накричала одна родительница, на Вилла накричали двое.
Обоих отослали в спальни наверху без ужина.
Началось все ровно в семь вечера. Кончилось в три минуты восьмого.
Хлопали двери. Щелкали замки.
Тикали часы.
Вилл стоял возле двери. Телефон там внизу ему недоступен. И даже позвони он — мисс Фоули не ответит. Сейчас она уже за городом… господи! Да и что мог он сказать? «Мисс Фоули, этот племянник никакой не племянник? Мальчик — не мальчик?» Чтобы она рассмеялась в ответ? Конечно. Потому что племянник есть племянник, мальчик есть мальчик, или кажется ей таким.
Вилл повернулся к окну. Через дорогу Джим в своей комнате стоял перед той же дилеммой. Оба маялись. Слишком рано еще открывать окна и переговариваться громким шепотом. Родители внизу настороженно крутили ручки детекторных приемников, щекоча уши далекими шорохами.
Мальчики плюхнулись каждый на свою кровать, каждый в своем доме, прощупали матрацы в поисках шоколадок, припасенных на черный день, и принялись уныло жевать.
Часы тикали.
Девять. Половина десятого. Десять.
Чуть слышно стукнула дверная ручка внизу — отец отпер замок.
«Папа! — подумал Вилл. — Поднимись! Нам надо поговорить!»
Но отец переминался с ноги на ногу в прихожей. До Вилла доходило лишь его смятение, и он представил себе постоянно озадаченное, полурастерянное лицо отца.
«Он не поднимется, — говорил себе Вилл. — Уходить от серьезного разговора, отстраняться — это он может. Но зайти, присесть, послушать? Хоть раз заходил он так, хоть раз зайдет когда-нибудь?»
— Вилл?..
Вилл напрягся.
— Вилл, — сказал отец, — будь осторожен…
— Осторожен? — воскликнула мать, идя через прихожую. — Это все, что ты можешь сказать?
— А что еще? — Отец уже вышел на крыльцо. — Он скачет, я ползу. Как тут заставить двоих двигаться вровень? Он слишком молод, я слишком стар. Господи, иной раз я думаю: зачем только мы…
Дверь закрылась. Отец уходил по дорожке между газонами.
Виллу захотелось распахнуть окно и позвать. Внезапно отец показался ему таким потерянным в ночи. «Не за меня, — подумал Вилл, — не за меня тревожься, папа, лучше сам оставайся дома! Ты рискуешь! Не уходи!»
Но он не стал кричать. А когда наконец медленно открыл окно, улица была пуста, и он знал, что вскоре в библиотеке на том конце города загорится свет. Когда разливаются реки, когда небо дышит огнем, как славно сидеть в библиотеке со всеми ее закоулками, всеми книгами. Повезет — так никто тебя не отыщет. Да и как найти!.. Если ты в Танганьике 1898 года, Каире 1812-го, Флоренции 1492-го?!
«…осторожен…»
Что папа подразумевал? Может быть, он ощутил запах страха, может быть, слышал музыку, рыскал поблизости от шатров? Нет. Только не папа.
Вилл бросил стеклянный шарик в окно Джима.
Тук. Тишина.
Он представил себе Джима, как он сидит там один в темноте, обжигая воздух своим дыханием, считая про себя секунды.