— Да, что-то знакомое.

— Его отец управляет «Киркеллером». Когда парень занят с кружками пива, его и не заметишь. Он там ничто. Зато как обер-лейтенант у кондоровцев он очень большой человек. Даже ростом ом кажется дюйма на два выше, чем когда в штатском разносит пиво. Вот для чего существует военная форма.

— Да, в этом есть доля истины.

— Мы смеемся над разукрашенными мундирами. А эти люди нет. В этом одна из причин, почему они тик хорошо пришлись в Южной Америке. У них и этой стране тридцать или сорок сельскохозяйственных корпораций средней величины, не говоря ужо о «Гезельшафте», и вряд ли найдется хоть одна из них, откуда бы не было двух-трех мальчиков в учебном лагере «Кондона». У меня есть один приятель из немцев, он мне нее объяснил. «Какая разница, — говорил он. — Главное, там хорошая тренировка на открытом воздухе. Полезно для здоровья. Закаляет парией, не дает им свихнуться и учит уважению к старшим». А он далеко не нацист, отнюдь нет, однако, если бы он сам имел сына, он бы не колеблясь послал его к кондоровцам, чтобы они сделали из него мужчину.

— Но на самом деле, Карлтон, что здесь такого. Подумаешь, какая-то горстка подростков играет в солдат в глуши, вдали от посторонних глаз. У них просто желание уйти от этой реальной жизни. Помню, в каком-то номере «Санди Мэгезин» читал про группу французов из средних слоев, которые одевались как техасцы, носили при себе оружие, а выходные дни проводили в пригороде Парижа, который подделали под ранчо. Честно говоря, во всем этом больше смешного, чем зловещего.

— Я боялся, что вы встанете на эту точку зрения, — сказал Бигс. — Как-то еще мальчиком я оказался в Берлине в то время, когда там только зарождался нацизм. В то время Гитлер и его молодчики были всего лишь скрывающимся от полиции сбродом. А немного позже кто-то надел на них форму, и наши газеты начали сообщать, что они хорошие парни… Максвел, даю вам самый разумный совет, который вы вряд ли услышите от кого-нибудь еще: вы становитесь все больше связанным с этими вашими приятелями из «Гезельшафта», а они ничего хорошего вам не принесут.

Бигс и Максвел повернули обратно, прошли по краю заросшей деревьями полосы и зашагали по направлению к древней церкви; когда-то с ее башен местные жители отбивали атаки бразильских захватчиков, пробиравшихся сюда лесом.

— Дорогой мой, — сказал Бигс, — спасибо, что свозили меня сюда. Стыдно признаться, но впечатления от этой прогулки меня взбодрили. Несмотря на нынешние события, я утешаю себя мыслью, что смог увидеть и узнать все лучшее в этой стране и, наверное, уезжаю отсюда в самое время,

Рассвет начинался в половине шестого, и Максвел привык в этот час пить утренний кофе, поэтому он мог, никуда не спеша, сидеть перед большим окном, прозрачным только наружу, и наблюдать, как пробуждается жизнь в его саду.

Тропики в том виде, в каком они преподносятся владельцу кондиционированного дома, представляют собой восхитительное зрелище, из которого убрано все неприятное. Максвел мог наслаждаться созерцанием самых разных форм живой природы, и, пожалуй, не было лучшего или более удобного способа делать это, чем в столь непосредственной близости, какую предоставляло ему кресло около огромного окна. Единственным недостатком было то, что наиболее редкие и занимательные экземпляры птиц и животных не доверяли ровно подстриженным и ухоженным газонам, предпочитая заросли джунглей, которые и каких- нибудь двухстах шагах за высокой проволочной оградой вымирали от бесцеремонного вмешательства извне.

Потягивая кофе в четверть шестого, Максвел мог наблюдать за охотящимися гигантскими зелеными ящерицами, которые были, вероятно, самыми забавными созданиями здешней дикой природы. Ящерицы метались то туда, то сюда, хватая зазевавшихся ночных жуков и лягушек. Как только ящерицы исчезали в щелях и расселинах, заступали птицы. Под огромным окном проходил метровой ширины бордюр с мозаичной дорожкой, и первым делом, вставая, Максвел открывал створку окна, доходившую до потолка, и разбрасывал по дорожкам рубленое мясо и накрошенное яйцо.

Птицы слетались па корм десятками, и сквозь стекло он мог наблюдать за ними на расстоянии полуметра. Он держал на столе определитель пернатых, взморий стоил ему немалых денег, так как он выписал его из Англии, но, к своему великому сожалению, смог опознать по нему только нескольких птиц.

А бабочки поджидали, когда взойдёт солнце, и только тогда появлялись: желтушки и огневки взмывали и опадали в воздухе, как маленькие разноцветные корабли; изредка залетала из леса огромная ярко-синяя морфа, по ней сразу было видно, что оказалась не в родной стихии: ищет укромное место в тени, где могла бы, осторожно взмахивая крыльями, излучать фосфоресцирующую голубизну. Мало где теперь осталось пристанище для морфы. Может быть, лишь по привычке боясь некогда грозного леса, люди стремились выжечь почти все его остатки в городской черте. Этот вандализм был постоянным источником душенной муки для Максвела, и, когда в это самой утро он увидел столб дыма, поднимающийся от костра, который кто- то развел всего в нескольких метрах от ограды, он решил сообщить об этом своему соседу и спросить у него совета.

Сады в районе Серро не были отгорожены друг от друга, и выстланные плитами дорожки вели через газоны от одной виллы к другой. В семь Максвел позвонил Адлеру.

— Могу я к вам зайти на минутку до того, как вы уйдете на работу? — спросил он.

— Приходите прямо сейчас, — сказал Адлер.

Адлер окружил свою виллу высокой стеной и, как стало уже привычным в Серро, покрыл ее битым стеклом; теперь проводил еще опыты с прибором, использующим инфракрасный луч, который должен прочесывать территорию в поисках непрошеных гостей и включать сигнал тревоги. Максвел нажал кнопку в стене, стальная дверь отъехала, назад, и он прошел внутрь. Адлер уже поджидал его, и они вместе сели за кофе.

— Кто-то разжег костер в лесу сегодня утром. Ненавижу этих варваров. Как вы думаете, что нам следует предпринять? Обратиться в полицию?

— В принципе никто никогда не обращается с таким вопросом в полицию. Нет, мы просто должны окружить всю местность проволочной оградой и пустить по ней ток. И не только из-за этих хулиганов. Мы становимся приманкой для всякого рода преступников.

— Но ведь это дорогостоящая затея.

— Ну не столь уж. Предоставьте все мне. Ваша доля не будет слишком большой.

Зазвонил телефон. Адлер вышел в соседнюю комнату. Максвел услышал, как он поднял телефонную трубку, и раздался приглушенный расстоянием голос Адлера, заговорившего с кем-то по-немецки. Открылась другая дверь, и в комнату вошел мальчик лет десяти. Он был одет с какой-то чопорной аккуратностью в старомодные бриджи, на шее бант, на ногах — до блеска начищенные ботинки. Он остановился перед Максвелом и начал рассматривать его с серьезностью и любопытством, как если бы разглядывал занятную почтовую марку, затем выбросил внезапно руку в нацистском приветствии. Он опустил ее как раз в тот момент, когда в комнату вошел Адлер.

Мальчишку тихо удалили из комнаты.

— Мне очень неловко из-за этого инцидента, Джеймз, — сказал Адлер, — если не сказать больше.

На его щеках вспыхнули и тотчас пропали розовые пятна размером с монетку.

— Ничего страшного, — сказал Максвел.

— Мой брат с женой остановились у меня на несколько дней. Это мой племянник. Он из немного, я бы сказал, эксцентричной семьи. Да, я думаю, это самое подходящее слово.

— Они из Германии?

— Слава богу, нет. Отсюда, с севера. Из Пени. Вы никогда не встретите немца из Германии, который бы устраивал такие представления. Эти мои родственники ведут очень изолированный образ жизни, что способствует развитию всяких фантазий. Для них время остановилось почти сорок лет назад. Мы стараемся не относиться к ним серьезно, хотя теперь я не очень уверен, что мы правильно поступаем, потому что другие воспринимают их совершенно всерьез.