— К несчастью, эго так.

— Я люблю своего брата, и в каком то смысле я даже восхищаюсь им. Он очень много рабочим, а за по можно уважать. Но его приезды создают для меня определенные сложности.

— Не стоит переживать так. Я уверен, что эти люди вполне безобидны. Думаю, тем, кто живет в такой чертовой дыре, как Бени, небольшое актерство вполне простительно.

— Если бы только не плохое впечатление, которое они о себе этим создают! В действительности же Юрген, как и все романтичные фанатики, чрезвычайно благонравный. Хороший прихожанин, стойкий буржуа, ну и нее такое прочее. Что касается моей невестки, то это ничего, кроме Kirche, Kinder und Küche. Другого ожидать не приходится. Провинциальные немцы, живущие в давно ушедшем прошлом.

— Не стоит так сильно беспокоиться, повторил Максвел.

— Но есть еще одна проблема. Мы оказались и довольно щекотливой ситуации из-за нашего отца, а Юрген ее только усложняет своими выходками. Поскольку мы соседи и друзья, то думаю, что должен нам о ней рассказать. Право, было бы хорошо вам встретиться с моим отцом. Я бы хотел, чтобы он сам рассказал нам о своих злоключениях.

— Я совсем не против, — сказал Максвел.

— Он должен приехать сюда завтра и пробудет у меня пару дней по пути в Бразилию. Если вы свободны, мы могли бы организовать встречу.

— Я обязательно постараюсь быть в эти дни свободным.

— Прекрасно. А теперь я хотел бы ввести вас в предысторию. Во-первых, мне следует, наверное, сообщить вам, что это знаменитое похищение было устроено не простыми бандитами. Возможно, вы и сами об этом догадывались.

— Ходило много слухов. Но ведь этот город — настоящая фабрика лжи, так что я не придавал им значения.

— Но так или иначе сейчас, к сожалению, уже ничего достоверно нельзя установить, потому что все, кто принимал участие в нападении, убиты. За это мы должны благодарить идиота-телохранителя, которого сами же наняли. И теперь многое, что нам необходимо узнать, мы никогда уже не узнаем. Моего отца страшно очернили в прессе соседних стран. Его назвали там военным преступником. Мне следовало бы давно вам это открыть, и я чувствую себя очень неловко. О таких вещах лучше всего говорить прямо. Конечно, с друзьями. Когда вы узнаете факты, вы сможете сами судить, какой глупостью было все это дело, затеянное против моего отца.

Максвел не питал большой любви к разговорам на эту тему. В городе было с полдюжины немцев, о которых поговаривали, что они принимали участие в зверствах, чинимых во время прошлой войны, но им удалось ловко отмести все эти обвинения, обелив себя тем или иным способом. И Максвел ждал, что сейчас ему придется выслушать еще одну укрывательскую версию, делая при этом вид, что верит ей. Но, в то же время, он считал, что правду, скрытую за толщей десятилетий, уже невозможно будет никогда узнать. Он даже слышал, как далеко не глупые люди убежденно говорили, что газовые камеры в Освенциме были устроены вовсе не затем, чтобы уничтожать людей, а для того, чтобы дезинфицировать одежду.

Мой отец — жертва ложного опознания, — сказал Адлер.

Это довольно уже заезженное оправдание… Но кто знает, может, это и правда. Максвел читал о подобных ошибках в пронемецких газетах, всегда громко о них трубивших.

— Это не совсем обычный случай. Мы убеждены, что тут просто ошибка, иначе никак это не объяснишь. У моего отца нет врагов. А его вдруг обвинили в том, что у него вымышленное имя, будто на самом деле он некий Генрих Бауэр, бывший офицер СС, участвовавший в каких-то эксцессах на Украине.

— Разве нельзя доказать, что это не он?

— Да, конечно, вполне можно. Он ведь даже никогда не служил в армии по причине слабого здоровья. И всю жизнь он был пацифистом, даже написал антивоенную пьесу, которая с успехом шла в Берлине. По профессии он агроном. Я лично думаю, что скорей всего между отцом и этим человеком, Бауэром, существует большое внешнее сходство. У моего отца шрам над бровью, который остался после автомобильной аварии. Возможно, у Бауэра тоже был такой шрам, а если они еще приблизительно одного роста, то это может считаться ужо достаточным доказательством. Все мы, немцы, живем и атмосфере постоянных подозрений, и, кроме того, мы ничего не можем поделать с такими дураками, как мой брат Юрген. В Южной Америке к любому немцу, который приехал сюда из Германии и по своим годам мог бы служить к армии в последнюю войну, относятся с недоверием. Ничего не поделаешь, приходится нести этот крест. В жизни моего отца нет ни одной тайной страницы. Он носит с собой все документы, подтверждающие, кто он такой, чем занимается и где находился в военные годы. Но его все равно продолжают преследовать.

Вильгельм Адлер прилетел на следующий день утренним самолетом. Был устроен семейный завтрак, после чего Юрген со своим семейством отправился назад в Бени, а вечером Максвел был приглашен на встречу с отцом Адлера.

Максвел думал, что в свои тридцать лет отец, наверное, был таким же, как его сын сейчас, хотя поразительно, до чего возраст еще по сказался на Гансе, и не верилось, что когда-нибудь скажется. Вильгельм Адлер был одет без всяких скидок на климат: в плотный пиджак, который мог быть куплен только в Баварии, и рубашку с высоким глухим воротником. Он сидел на краешке стула, с вежливой готовностью выслушивая все, что говорилось, и часто поддакивая кивком. Слуга Адлера Грегорио внес блюдо с пирожными из новой немецкой кондитерской, старик взял три подряд и уничтожил их в несколько приемов.

Рассказывать о своих злоключениях, которые он претор- пел, будучи объявлен военным преступником, он начал с явным удовольствием.

— Во-первых, — сказал Вильгельм Адлер, — я жил тогда в Бразилии. — Голос у него был зычный и немного гнусавый. — Уже тридцать лет. В Бразилии шли тогда большие работы по изучению методов выращивания деревьев умеренного климата. Может быть, вы слышали о проекте «Фордландия». Но это был почти полный провал. Около миллиона деревьев погибло из-за южноамериканского заболевания листьев. Правительство обратилось ко мне за советом. Во-первых, я сказал, мне нужно провести эксперименты с двойной прививкой, но это потребует времени. Они сказали: «Пожалуйста, но только помогите нам снасти наши деревья», ну и я занялся этим. Отчего же нет.

— Папа все еще является консультантом бразильского министерства сельского хозяйства! — воскликнул с гордостью Адлер. — Кроме того, он руководит нашими опытами по непрерывному восстановлению леса в лесничествах.

— Итак, я засучил рукава, — продолжил Вильгельм Адлер, — и начал экспериментировать. Спустя неделю приходит какой-то человек из министерства внутренних дел. «Вы Генрих Бауэр?» — спрашивает он меня. «Нет, я Вильгельм Адлер», — отвечаю я ему. «Вы должны поехать со мной в Рио-де-Жанейро, чтобы доказать, что вы не Генрих Бауэр», — говорит он мне. Очень хорошо. Я еду с ним в Рио-де-Жанейро, все мои прививки погибают. В Рио-де- Жанейро две недели я сижу в тюрьме. Встречаюсь с нашим консулом. Встречаюсь с различными представителями министерства. Те шлют телеграммы в Германию. Приходят ответы. Все оказывается ошибкой. Выдавать меня как военного преступника не надо. Извинения, рукопожатия. И назад к работе.

Следующая часть совершенно невероятна, — вставляет Ганс.

— Я снова свободен, — говорит его отец. — Чист, да? Возвращаюсь в Фордландию. Большой прием в честь меня. Все поют и танцуют. О боже, сколько же шнапса мы выпили тогда! На следующий день я засучиваю рукава и принимаюсь за работу. Дела плохи. Деревья умирают тысячами. Мне нужно две сотни человек в помощь. Я делаю десять тысяч новых прививок. Десять тысяч! — С блеском в очах старик Адлер подвел своих слушателей к кульминационному моменту своих неудач. Для большего эффекта он сделал паузу. — Спустя две недели из министерства внутренних дел снова приезжает человек. Уже другой. «Вы Генрих Бауэр?» — «Что, опять? — говорю я ему. — Пожалуйста, сделайте милость, выслушайте меня. Я уже выпил достаточно из этой чаши. Я уже сидел в тюрьме в Рио- де-Жанейро, за это время погибла вся моя работа». — «Очень сожалею, — говорит он. — Но ваше имя в моем списке. Адлер, он же Бауэр. Поэтому вы должны ехать со мной». Итак, я снова в Рио, сижу в тюрьме, и все мои прививки погибают. Л потом опять: «Извините, ошибка». Рукопожатия. «Прошу прощения, — говорю я. — Но мне больше не нужна ваша работа». — «Пожалуйста, останьтесь, — говорят мне. — Вы нам нужны, чтобы спасти наши деревья». — «Достаньте мне письмо от вашего президента, в котором бы говорилось, что я Вильгельм Адлер. Если нет, я еду домой». Они достали мне письмо с подписью президента Варгаса, и я остался.