Мне показалось, что я убил этого дурака. Меня колотило при одной мысли о том, что мне почти предлагали есть ТАКОЕ!!!

До чего дошёл этот сифилитичный, конченый мир…

Жалел ли я о сделанном? Имеется ввиду убийство сего малахольного отрока. Что решил, будто я такое же позорное животное, как и он сам?

Гм…

Чести мне и доблести в его кончине, конечно, немного… Но и потакать ТАКИМ ребятам не стоит. И чем меньше их сейчас останется, тем честнее будет жизнь.

Так что вполне, я подумал, закономерно, что в конце концов он отправился вслед за своими дружками-людоедами…

Мне хочется только одного, — присесть на поваленный ствол, закрыть глаза… и закурить в полную силу лёгких…

…Тихий, едва различимый стон заставляет меня оторваться от полуяви, в которой я пребывал последние три минуты, и удивлённо повернуть голову на звук.

Разбитые в труху губы салаги пытались расклеиться, разжать почти высохший клейстер намертво сцепивших их кровяных сгустков. При этом они дрожали от боли и усилия, а сквозь них действительно рвался наружу мучительный стон.

Ишь ты, гнида зелёная… Не добил?! Со мною такого почти не бывало и со взрослыми «особями», а ты ведь совсем задохлик!

Вот падла…

Ну ни хрена ж себе, какой тебя мать Природа живучестью наградила… Сейчас, сейчас я это исправлю…

Решительно встаю и достаю нож. На какие-то секунды задерживаюсь, решая, как его лучше порешить…

"Не суетись, остынь… Чего ты разошёлся?", — кто-то серьёзный и спокойный словно придерживает мою руку. "Не делай того, за что потом будешь жрать сам себя".

Я не страдаю страхом как проявлением физической немощи или поносом духа. И не крещусь после каждой перебежавшей дорогу кошки. Но этот, лениво бормочущий откуда-то из глубин мозга собственное разумение правды голос… — я научился его слушать. Внимательно и не отмахиваясь. Может, поэтому всё ещё не раздаю щедро куски своего тела червям.

Хм… ну, раз ОН говорит мне, что не стоит… Значит, не стоит, и дело с концом!

Ну, и что мне тогда с ним делать, мой вечный умник? Может, и на это у тебя есть рецептик?!

"Решай сам…, устал я что-то"… — голос утомлённо зевнул и, похоже, решил повернуться ко мне спиною, улечься поудобнее и заснуть. Мол, своё я сказал, а теперь шевели ушами самостоятельно…

— Ну и хрен с тобою! — я в сердцах пнул распростёртое тело. Последние слова относились скорее к моему «советчику», чем к куску юной плесени, притопленной во впадине на краю поляны. Здесь бы его и оставить, чтобы снова усиливающийся дождь окончательно скрыл его никчёмное тело… Ну, раз нет — значит, НЕТ…

— Вставай, животное!!! — на этот раз я пнул куда злее, и уже точно по адресу отношения. — И смотри, не устань молиться на то, что я чокнутый, внимающий всякого рода "голосам"…

Нереализованное бешенство всегда чрезмерно давит на нервную систему, а потому, чтобы отвлечься, я иду за деревья и снимаю с развилки дерева свою собственную поклажу, которую я туда определил незадолго до того, как начать «играть» с этим стойбищем вооружённых каюров. Его тяжесть, потраченные на всю эту «операцию» усилия и время немного сбивают дыхание моей злости. Возвращаюсь я назад лишь психованным, не более того.

И что теперь мне делать, скажите на милость? Со всем этим жалким человеческим «хозяйством», валяющимся, словно гнилая колода, посреди этого свежего незарытого "кладбища"?

В это время юнец зашевелился, открыл заплывшие глаза и попытался сесть. Его трясло и колотило так, будто он сидел верхом на вибропрессе.

Будь у него кариесные старческие зубы, враз половина бы вылетела. Так они стучали от бьющей его лихорадки. Да и немудрено, — весь насквозь мокрый, продрогший, избитый, ошпаренный… Видевший смерть так близко. ТАКУЮ смерть. И чуть живой от туманящего сознание животного страха. Пожалуй, многовато впечатлений на единицу молодости для одного дня.

На какое-то мгновение я даже испытал к нему что-то вроде жалости. Чей-то сын, несостоявшиеся надежда и чаяния…

— Ну, что скажешь, морда? — наверное, в моём голосе было столько гнева и желчи, что на измазанном грязью лице отразился разом весь спектр негативных переживаний, присущих человечеству.

— Я…за что Вы меня…так…? — только и смог пролепетать юный пожиратель падали.

Я одним прыжком оказался возле него, приставил к его веку нож, несильно надавил…

— Ты что, выродок… трупоед хренов?! — прикидываешься или издеваешься?! — я буквально задохнулся от душившего меня негодования. — Ты жрёшь, как потный ишак воду, человечину — и при этом строишь тут из себя оскорблённую невинность?!

Схватив за шиворот, я легко оторвал его тощее тельце от земли и ткнул, буквально швырнул, почти вбил лицом в покрытые рыжей слизью от глины, куски.

Мне стоило немалых усилий не отрезать ему его дурную башку. Я ждал всего, — оправданий, слёз, падений ниц и на колени, сбивчивых объяснений типа "бес попутал, жить шибко хотелось"… Вместо этого в ответ криком раздалось то, что даже впечатлило меня неожиданно проявленной твёрдостью из губ этого мозгляка:

— Брешете… Нет… не может этого быть!!! — неподдельный, настоящий ужас бился в клетках его вытаращенных глаз. Он истерически задёргался, стараясь убрать лицо как можно дальше от ЭТОГО. Упёршись изо всех сил руками в землю, он силился оттолкнуться от неё, избежать соприкосновения с тем, что возлежало перед ним так близко…

Такое подделать практически невозможно, для этого нужен великий жизненный опыт, замешанный на вечном обмане… Которого у сопляка просто ещё не было.

Да прирождённый талант актёра.

Ни того, ни другого в вас вряд ли достанет, если вы только-только пришли в себя после дикой боли и сильнейшего физического потрясения, — лишь с полминуты назад…

После того, как вам надавали по башке пудовой гирей, не так легко удержать в ней подобные таланты и навыки.

Да будьте вы хоть трижды Чаплином!

И я поверил. К тому же только дурная смелость обречённого организма, которому уже нечего терять, позволит бросить в лицо убийце наглое и дерзкое утверждение относительно лжи того, кто вот-вот вскроет вам черепушку.

Это меня крайне озадачило. Нелегко переживать дважды за пару минут крушение диаметрально противоположных умозаключений. Особенно если каждое из них хоть несколько секунд кряду казались единственно возможно верным… Я отпустил его.

— И что же это, по-твоему, такое?

— Это обычное мясо… Они его недавно принесли откуда-то, — сказали, что убили какое-то животное…

Парня колбасило. На фоне этой новости всё остальное для него на какое-то время как-то поблекло.

Я молчал, не зная, что и думать. Я знал точно, о чём говорю. Человечина, вне всяких сомнений. Да только не в чем мне было пока упрекать мальчишку.

Видно же, что для него это удар куда больший, чем для меня, видевшего и раньше всё, даже такое. Даже каннибализм. Просто тогда, в те далёкие годы, ЭТО воспринималось по-другому. Это были ЧУЖИЕ люди. Не из МОЕГО народа. Не в МОЕЙ стране. И не посреди НАШЕГО леса…

— Ну-ка, давай подробнее…

…Мы в нашу бытность иногда натыкались на полусгнившие останки тех, кем попировали какие-нибудь чернокожие повстанцы или попросту балующиеся позабытыми ритуалами и памятью предков папуасы. Но видеть это в русском лесу?! Хотя о чём это я говорю? Всё — это значит ВСЁ!!!

Мир перевернулся.

И всё стало для многих обыденным. Даже то, что раньше казалось сверхужасным, ныне приживается, как нечто само собою разумеющееся. Жизнь на этой планете на долгие годы, если не на века, приобретает наиболее простой и, может быть, почти естественный для выживания вида, порядок развития и ход вещей… Что страшно вдвойне.

Нет больше иного закона и страха, чем тот, который самоутвердился в связи с тем, что…

Нет больше Кодексов и статей. Нет больше тех, кто способен осудить чудовище в голос… и не поплатиться за это собственным окороком с нежной задницы…

Нет больше тех, кто побежит с доносом и напишет заявление. Как нет и самих тех, кому можно накарябать это самое заявление. Сейчас балом правят сила и пуля.