Белый Стервятник сумел-таки улизнуть. Смерть обошла его на сей раз. Не приметила сразу, а потом было поздно, когда он расправил крылья. Тяжело поднимаясь кругами, он с ужасом наблюдал, как гибнут сытые братья. Много погибло. Гиенам осталась пожива.

Передавив всех раздувшихся птиц, сколько могла, Старая Мамонтиха столкнула тушу собрата в овраг. И долго забрасывала землёй. А потом спустилась ночь, Белый Стервятник вернулся в гнездо, ночью царят гиены, ночью никто не оспорит их право.

Утро, как и обычно, выдалось тихим. Такое же солнце, такой же ветерок. Всё та же иссохшая степь.

Белый Стервятник поднялся в свой новый дозор, и его поражало пустынное небо. А на земле в глубоком овраге всё ещё пировали ненасытные гиены и острозубые шакалы. Только скрытного льва больше не было. Но в овраг Белый Стервятник соваться не мог. Там бы он не взлетел никогда. Нет, теперь дожидался он другой удачи. Он зорко следил за усталым стадом Старой Мамонтихи и видел, как трудно идти им к реке наперегонки со смертью. Возбуждающие струи утробного газа больше не клубились у них позади. Ведь безмерные животы давно были пусты. И ещё Бёлый Стервятник видел по бокам стада, вдали, сопровождение. Двуногие прочили гигантов своей добычей, втыкали в их огромные следы свои острые палки, калечили тени, а умная птица знала: после двуногих всегда остаётся, чем поживиться. И хотя сейчас позади за двуногими оставалась горящая степь, клубы дыма, ненасытная утроба стервятника всё равно радостно урчала - вместо пустых животов мамонтов.

Но очень долго двуногие не нападали. Уже и гиены к ним присоединились, следят за двуногими, как те сами следят за мамонтами. Даже огня не боятся. Мало огня. Мало травы - мало огня. Один дым. Нечему гореть. Белый Стервятник может теперь не суетиться. Он может смотреть за гиенами. Раз гиены следят – эти уж не пропустят вперёд никого. И его не пропустят. Только после них.

Солнце поднялось совсем высоко и нещадно опаляло светлые крылья, лысую голову и клиновидный хвост. Даже игривый верхний ветерок где-то прилёг вздремнуть, а Белый Стервятник не мог оставить свой пост, кружил и кружил над стадом бурых гигантов, сверху, впрочем, не выглядевших особенно большими. Большие они только в размерах земли. Если же глядеть сверху, нетрудно приметить судьбу как у всех. Старая Мамонтиха, неизменно шедшая во главе стада, довольно часто посматривала вверх, будто ждала милости от беспощадного солнца или подсказки от безжалостной птицы. Но Белый Стервятник – уж точно – не желал ей ничего подсказывать. Единственное, чего он желал, так это попрыгать по её мёртвой туше. И по тушке спотыкавшегося детёныша тоже. По детёнышу даже в первую очередь. Из его клюва капали тонкие слюнки, но эти дождинки не могли долететь до иссохшей земли. Жадный воздух их поглощал, выпивал всю их влагу, оставляя лишь невесомую алчность, которая, может быть, и долетала до бурых запылённых спин. В этом мире нет жалости. Все хотят есть. Есть, чтобы жить. Жить и радоваться. Ведь величественна земля. И небо… И всё. Нет у стервятника слов, нет таких умных мыслей – но он же не всегда высматривает добычу. Не только добычу. Ещё он видит другое – прекрасную степь. И не выразить стервятнику этой красоты. Никак не выразить. Разве что клекотать, радоваться. И он клекочет иногда. А потом снова следит за добычей. Чтобы кто-то мог радоваться, кто-то должен отдать свою плоть. Стервятники давеча отдали плоть. Теперь наступал черёд радоваться тем из них, кто остался. Белый Стервятник остался за всех. Из его клюва капали тонкие слюнки.

Молод ещё Белый Стервятник. И, возможно, ему дольше всех парить над этой землёй. Век стервятника долог, если птица осторожна. Тогда переживает стервятник и мамонтов, и двуногих. Белый Стервятник тоже надеялся пережить и тех, и других. Потому что сверху ему виднее. Потому что он не торопится понапрасну. Потому что от своей судьбы никто не уйдёт.

А канюк пускай ловит тщедушных мышей, пусть канючит. И ленивые львы пускай спят.

****

Режущий Бивень идёт в основном отряде. У него с собой три тяжёлых копья с самыми прочными наконечниками и ещё острый топор. Против мамонтов не используют отравленных дротиков, дабы яд не осквернил мяса, которым питаться всю зиму. Да и слишком медленно действует яд на столь огромных животных. Потому задача охотников нелегка. Смерть витает над всеми – и поди угадай, кто приглянётся Костлявой.

Весь хитроумнейший замысел держится на искусстве Чёрного Мамонта. И благосклонности духов. Когда громадные звери приблизятся к нужному месту, Чёрный Мамонт в шкуре мамонтёнка начнёт жалобно трубить, изображая попавшего в беду детёныша. Мамонты никогда не оставят в беде детёныша. Своего ли, чужого – не важно. Если Старая Мамонтиха, вожак стада, признает детёныша за свой род, за мамонтов, то она бросится на подмогу. И всё стадо вдогонку за ней. Детёныш же, человечьего рода, начнёт ускользать, отступая прямо к ловушке. Если человек-приманка замешкается, и звери настигнут его раньше засады – дела его плохи. Дела всех людей тогда плохи. Но Чёрный Мамонт отважный охотник и опытный. Он долго постился, разговаривал с духом-хранителем, и шаман тоже беседовал с нужными духами – значит, всё будет как надо, звери схватят приманку, ловушка захлопнется. И людям тогда не придётся зимой копошиться в снегу ради сухих корешков.

Ни о чём другом вроде бы и не может думать Режущий Бивень, только о мамонтах, о предстоящей охоте, об удачной, успешной охоте… Но что-то стороннее всё равно есть в его голове. Что-то сидит там занозой, незримой, ушедшей под кожу – но ведь болит…

Чёрный Мамонт. Неприятен ему Чёрный Мамонт. Статный и крепкий, волосы как смоль… – нет, не может он удержать перед собой образ Чёрного Мамонта, об охоте следует думать, не о своих опасениях по-пустому… Или всё же не по-пустому. Ведь сказал ему дух льва: «Охраняй!» А он… он как охраняет? Никак… И шамана он не послушался тоже. Ни в чём не сознался. Не повинился. Своим умом живёт Режущий Бивень. Вопреки всем.

Охотники прибыли на место засады. Два ряда больших валунов образуют узкий проход, выходящий прямо к реке и постепенно сужающийся. Посередине прохода ещё давними предками вырыта огромная яма с острыми кольями на дне. Колья заранее подновили, яма присыпана ветками и травой. Старая Мамонтиха должна сюда угодить. Для остальных уготовлены копья, пики, дротики, камни и топоры.

Близится полдень. Степь будто замерла, ни звука, ни ветерка. Река тоже притихла и нежится. Только земля под ногами охотников чует неладное и напряглась. За детей своих переживает. Все её дети: и те, и другие. Одни уже прибыли, и другие вот-вот прибудут. Прольётся скоро кровь.

Издали мамонты выглядят словно бы приседающими, но это обман. Режущему Бивню уже доводилось разделывать туши гигантов, и он знает, как устроены их ноги. Прямые кости словно обуты в мягкие подушки. Из-за этого у мамонтов негнущаяся походка, и ступают они как бы на цыпочках. Шаги громад не слышны, как шаги вкрадчивого льва, и всё же, когда охотник приложит ухо к земле, он может почувствовать её дрожь. Земля дрожит. Охотники слушают, подают знаки друг другу, говорят взмахами рук: уже скоро. Совсем скоро. Они все густо смазаны охотничьей мазью, новой кожей поверх красной охры, однако ветер может озлобиться, подуть в сторону мамонтов и донести человеческий запах. Если Старая Мамонтиха во главе стада догадается о западне, тогда мамонты сами станут охотниками, люди же превратятся в квохчущих куропаток. Никто не может знать наперёд.

Чёрная Ива, молодая жена Режущего Бивня, идёт вместе с женщинами. Они несут инструменты, которые понадобятся сразу после охоты: ножи для разделки убоины, скребки, пилы, молотки, топоры, иголки. Ещё укромно несут приправы для праздничного пира. Ведь все верят, что пир состоится. Но нельзя выдавать эту веру. Никому. У каждой женщины за плечами большущий мешок из сыромятной кожи. За женщинами поспешают дети и старики. У этих ноши поменьше.

Солнце близится к полудню. Истомлённая степь недвижна. Цикады, кузнечики -попрятались все. Остался шелест шагов. Даже дети молчат.