Видит: люди идут, смех и радость в глазах. Ветер зашумел засвистел. Только люди не испугались его, не попрятались. Дальше идут.

Удивился ветер. Кто такие отчаянные? У леса спросил, у рек спросил, у озер спросил Никто не знает. А когда спросил горы Уральские, засмеялись они, загрохотали повалили камни в разные стороны.

— Геологи пришли! Люди это бесстрашные! Ничего тебе с ними не сделать.

Полетел ветер к холодному морю. Стал мороз на помощь звать.

— Не могу, — говорит мороз. — Не пришла пора! Лето сейчас. Ты слетай-ка

на болота, озера — попроси комаров. Не бывать такому, чтоб не справились!

Поднялось войско комариное. Загудело, запищало, небо тучей заволокло, закрыло.

— Берегись, геолог! — ветер кричит. — Мы еще до мороза тебя выживем!

А у геологов пилы визжат, машины шумят, дома строятся. Смотрит ветер: Тарка тут же ходит, улыбается.

— Ты чего, Тарка, делаешь? — прокричал ему ветер на ухо.

Погрозил охотник ветру, улыбнулся. А геологи дальше идут, песни поют.

За работу принялся ветер. Без умолку шумел, без умолку хлестал много дней подряд. Пока силы его не покинули.

Тут комариная туча навалилась. Хоть лопатой греби, хоть кострами жги это войско иглоносое. Передохнуть нельзя!

Вдруг вздрогнула земля, зашевелилась.

Испугался Тарка, плашмя в лодку пал. Ветер прочь полетел, комарье на болота сдул. А земля снова вздрогнула. К небу огненный столб подбросила. Побежала речка черная да пахучая.

Парни песни поют, радуются.

— И чего орут, окаянные! — ветер думает.

— Ты, Сибирь, Сибирь, наша Родина! — несется вокруг.

Видит — Тарка едет. Санквалтап{7} везет.

— Ты куда это, Тарка, отправился? — ветер крикнул вслед.

— Я поехал к геологам! — крикнул Тарка.

— Заколдованное, видно, крепко-накрепко это слово. Ничего с ним не поделаем. — заныл ветер.

— Быть хозяином ему! — прохрипел мороз.

Ветер долго летал, долго снегом кидал, долго слушал песни добрые да и сам вдруг запел.

Про луга пропел, про леса пропел. Не забыл и про реки великие.

Только лучше других была песня новая, здесь неслыханная.

Про больших людей, молодых парней, озорных, работящих, отчаянных, тех, которых геологами зовут.

Давно примечали пастухи, охранители оленьих стад: есть болота, что и в жгучие морозы не промерзают, дымом курятся.

— Дурной дух из земли идет! Олень морду воротит, — сокрушались они.

А олени сердито били широкими копытами по кочкам, фыркали и бежали прочь из этих мест — вкусный чистый мох искать, который летом пахнет грибами да сочными ягодами — морошкой и клюквой.

— Побежал олень! Видно, земное тепло близко! — говорили пастухи, складывали на нарты свои чумы и шли дальше от этих мест.

Случалось и рыбакам на озерах видеть, как плавали на волнах большие жирные пятна. Кто говорил, что это жирная утка — гагара оставила на воде свой след, а кто толковал, что и сюда земное тепло вылезло.

А охотники, те половчее: найдут где в низине между кочками воду жирную да пахучую — подожгут ее. Вспыхнет пламя, озарит округу, и тепло станет.

С опаской, а все тянулись к теплу: руки-ноги погреть, чаю попить. А за чаем, ясно, и про всякие небылицы лесные рассказывали, про Танью-богатыря вспоминали.

…Давным-давно это случилось. Тогда еще могучая Ась в берега не входила. Вместо озер да болот море-океан на просторе гулял, на месте великанов пихтачей тонехонькие тальники под ветром свистом свистели.

В те давние времена напали на племя Алыч князья богатые. Много дней

подряд стрелы летали в воздухе, валили без жалости стариков и детей малых. Храбро дрались воины племени Алыч, да не хватило сил. Одолели их враги. Только птица халей знает, сколько дней стонал от ран Алыч-воин, на помощь звал.

Не хотелось умирать воину. Не хотелось отдавать свои угодья врагам.

Долго кружила вокруг него птица, махала с утра до ночи крыльями, пока воин Алыч не открыл глаза.

Вокруг тишина стоит. Вся округа смолкла, вымерла. Вдруг в испуге как закричит халей:

— Лах! Лах! Лах!

Вздрогнул Алыч, хотел приподнять голову — в глазах круги темные вертятся, а халей все кричит, зовет его. Собрал силы Алыч, приподнял голову и видит: по другую сторону реки войско движется. Пал Алыч к земле и простонал шепотом:

— Халей! Халей! — Услышала острокрылая птипа, крылья сложив, камнем свалилася. — Лети, халей, на реку, богатыря Танью найди, сюда пошли. По могучей реке лети, ни в одну протоку не сворачивай. Как увидишь косу песчаную, а за ней протоку черемушную — тут и ищи его. У Таньи оленей нет. У Таньи пастбищ нет. У Таньи доброе сердце есть. — И закрыл глаза Алыч.

Тише комара взлетел халей, прижался к реке, крыльями воду режет.

Долго летел вдоль реки могучей, а как увидел косу песчаную, потом протоку черемушную — давай кричать:

— Лах, лах, Танья-богатырь! Лах, лах, Танья-богатырь!

Парит в воздухе, расправив крылья, слышит, как рыба в реке играет, плавниками о воду бьет, слышит, как ветер шумит, а Танью не видит. Дальше полетел халей. Леса дремучие пошли, опять кричит:

— Лах, лах, Танья-богатырь! Лах, лах, где ты, Танья-богатырь?

Обратно к реке могучей вылетел. Веселее по ней лететь. Вдруг грохот в стороне раздался. Вздрогнул халей, одно, потом другое перо с усталых крыльев на воду упали.

Видит: богатырь по колено в воде стоит, на нем рубаха красная, расшитая, а вокруг пояс широкий с амулетами да табакерками, на голове две тугие косы разноцветными нитками переплетены. Нож большой, охотничий, мешок кожаный со стрелами, лук через плечо перекинут. Стоит богатырь, руками-веслами друг о дружку хлопает. А от этого вокруг грохот стоит страшнее небесного.

Догадался халей, кто это такой, и, закрыв глаза, к Танье полетел. Да не донесли крылья птицу, в полете измученную, пал халей поодаль на гриву песчаную: слышит плеск воды, да голову поднять, крылья расправить сил нет.

— Танья-богатырь! Танья-богатырь! — шепчет халей.

Подошел богатырь, поднял халея, расправил ему крылья, спрятал себе за пазуху.

Скоро теплый дух Таньи оживил халея.

— Зачем в дорогу большую летел? Зачем Танью звал? — спросил богатырь.

— Воин Алыч послал Танью искать, а найти — сказать: пусть вперед ветра летит Танья. Враги на землю пришли.

Выпрямился Танья-богатырь, плечи расправил и говорит:

— Обожди. Силы от родной земли-воды набраться надо.

Пошел к реке Танья, по колено встал и давай воду пить пригоршнями. Пил, пил, пока нярки{8} на песке не показались. Потом к лесу направился. Схватил сосну под самый комель и на берег с корнем легохонько вышвырнул. Подошел к кедру, потянул да сам по колено увяз, а кедр только ветками помахивает.

Снова вернулся Танья к реке, встал на колено и пил, пока река наполовину меньше не стала.

Полетели тогда на берег кедры, пихтачи и лиственницы, а халей со страху спрятался в тальниках прибрежных.

— Как не увидеть шерсти на оленьих копытах, так врагам земли нашей не видать! — громом прокричал Танья и пал на колени лицом к солнышку, низко земле отца-матери поклонился, горсть ее в лузан{9} положил, перекинул лук и крикнул халею:

— Не отставай от меня, птица!

И пошел мерить землю Танья шагами-верстами. На широких лугах трава к земле гнулась, тайга расступалась. Ветер крылья свои отдал Танье!

Раз и еще раз солнце пряталось за дремучий лес, а когда покатило в третий раз, услышал Танья знакомый крик птицы.

Остановился Танья. Видит: халей низко у земли летит. Прислушался: стон кругом. «Неужто земля человеком стонет?» — подумал богатырь.

А стон все громче да громче, прямо за сердце ловит.