— Ивен, — позвал Брон. И с улыбкой шагнул было к нему, но сразу остановился: спрятав руки за спину, Ивен круто обернулся. Брону стало страшно. Ивен сошел с ума, подумал он. В лице брата ни кровинки — восковое, глянцевое лицо трупа. Нос заострился, точно клюв, рот как щель, губ не видно, в углах собрались восковые складки. Позади него с потолка свешивалась тусклая лампочка без колпака, и глаза его совсем утонули в тени глубоких, будто у черепа, глазниц. Ноги босы и в грязи.

— Ивен! Что случилось? Где ты пропадал?

Только что на столе, за тазиком, стоял электрический фонарь в виде длинной металлической трубки и вдруг исчез. Озадаченный Брон снова неуверенно шагнул к Ивену, и тут Ивен взмахнул заведенной за спину рукой. Что-то мелькнуло над левым глазом Брона, треснуло, точно яйцо, он вдохнул воду и на миг захлебнулся. В провале рта у Ивена блеснули зубы. Рука с фонарем снова взметнулась — Брон отдернул голову, и тяжелый удар пришелся в плечо. До сих пор Брон был скован изумлением, но вот Ивен снова замахнулся, на нижней губе у него вскипела слюна, рыбьи глазки выкатились из темных глазниц — и Брон очнулся, схватил его за руку, выкрутил ее, рывком завернул за спину. Хилое, почти невесомое тело Ивена повернулось, ноги подломились. Между братьями очутился угол стола, и, когда Ивен, падая, ударился о него лицом, Брон услышал, как что-то хряснуло.

Ивен лежал на полу, точно тряпичная кукла, — длинные тощие ноги в перепачканных кальсонах подергивались, как у лягушки, голова откинулась вбок под каким-то немыслимым углом, на переносице наливалась кровью ссадина, из ноздри на желтый воск верхней губы струйкой бежала кровь, затекала в угол рта и вновь сползала по щеке. Дышал он тяжело, прерывисто, хрипло.

Гнев Брона угас. Ему стало жаль Ивена. И он не на шутку встревожился. При больном сердце такое опасно. Он подошел к раковине, налил в чашку воды и сбрызнул Ивену лицо. Ивен тотчас заскреб по полу ногами и руками, точно пытался подняться со льда. Наконец перевернулся, стал на колени. Брон обхватил его за плечи, хотел помочь, но Ивен оттолкнул его руку.

— Ивен, дружище, сядь, приди немного в себя. Ты болен.

Ивен отмахнулся. Его качало и шатало, вот-вот снова упадет, Брон не спускал с него глаз, готовый кинуться и поддержать его. Но Ивен вдруг рванулся к черному ходу и, прежде чем Брон успел его схватить, распахнул дверь и исчез во тьме.

Брон с минуту постоял на пороге, вглядываясь в пляшущие по двору пятна теней и лунного света. Ивен как в воду канул. Брон вернулся в кухню, постоял в раздумье, понурив голову. На линолеуме появились два алых пятнышка, от них разбегались острые лучики брызг. Брон потрогал рукою бровь, посмотрел на пальцы — они были в крови. В зеркале он увидел, что бровь рассечена, и не успел он промокнуть ее носовым платком, как рана снова налилась кровью. Надо поскорей заклеить, подумал он. Ведь через пять минут встреча с Уэнди.

И тут — не впервые с тех пор, как он поселился на «Новой мельнице», — ему вдруг почудилось, что за ним кто-то следит. Уголком глаза он уловил за раскрытой дверью общей комнаты мимолетное движение. Прижав к брови платок, он подошел к двери, распахнул ее пошире, но никого не увидел. И скрип шагов обернулся ветром, что рвал и терзал отодранный край толя на крыше сарая. Померещилось, подумал Брон, просто я не в себе.

Теперь он уже рад был бы отложить встречу с Уэнди. Грудь рубашки забрызгана кровью, а переодеться некогда. Он только и успеет, что обтереть лицо мокрым полотенцем, вывести машину из сарая и домчаться к ней.

Когда на следующее утро Кэти спустилась на кухню, Брон сидел за столом и на блюдце перед ним стояла пустая чашка. Он сосредоточенно пристраивал чайную ложку, точно коромысло, на край чашки. Кэти сразу бросилось в глаза, что бровь у него заклеена пластырем, грудь рубашки вымазана и он не брит. Наверно, его не было всю ночь, решила она, и он только что вернулся. А в доме как-то непривычно, какое-то беспокойство разлито в воздухе. Ах вот оно что — тишина. Она еще не привыкла, что здесь теперь нет часов.

Брон привстал. Улыбка его показалась Кэти неестественной.

— Где Ивен? — спросила она. — Ведь вечером он, кажется, приходил?

— Он уехал в Эберистуит. Первым автобусом. Час назад.

— В Эберистуит? Что это вдруг?

— Как я понимаю, — повидать какого-то мистера Дигби. Насчет денег на постройку церкви.

— В жизни не слыхала ни про какого мистера Дигби, — сказала Кэти. — И что нашей общине нужны еще деньги, тоже в первый раз слышу.

— Так он мне сказал, — ответил Брон.

Она встревожилась, пристально на него посмотрела. Глаза у него прикрыты. Лицо измученное.

— Что у тебя с бровью?

— Это Ивен, — ответил Брон. — Ударил меня фонарем. Надо было зашить, но теперь, наверно, уже поздно.

— Господи, — выдохнула Кэти.

— Такого, как вчера вечером, со мной еще не случалось. Вхожу на кухню, вижу — стоит Ивен в одном белье и чистит свой костюм. Я подошел было, хотел сказать, мол, наконец-то ты вернулся, а он вдруг как даст мне фонарем по голове.

— Я слышала шум, да так испугалась, что не стала спускаться.

— Это еще не все, слушай дальше. Он несколько раз с маху ударил меня, потом я наконец заставил его выпустить из рук фонарь, тогда он выбежал с черного хода, прямо как был, в одном белье, и только его и видели. Точно с ума сошел. Ну я, конечно, решил, что оставаться мне здесь больше нельзя, надо сегодня же уезжать. Но утром он вышел как ни в чем не бывало. О вчерашнем ни слова. Я ему говорю: я подумал и решил, что лучше нам отказаться от этой затеи насчет фермы, а он и слышать не хочет. Пошел, достал подписанное соглашение и тут же мне его отдал.

Что-то тут не то, подумала Кэти. Поди разберись, что у них стряслось, ничего не поймешь.

— Когда же он вернется?

— Он сам толком не знал. Либо завтра, либо послезавтра — как потребует дело.

— Деньги на постройку церкви?.. Как, ты говоришь, зовут этого человека?

— Дигби, — ответил Брон.

— В первый раз слышу. А он мне всегда все говорит. Я должна была бы знать про этого Дигби.

— Ивен пошел к поезду десять десять на Эберистуит, еду, говорит, повидать своего старого друга мистера Дигби. Так и сказал «старого друга», это я хорошо запомнил. Он еще как-то связан с Советом свободных церквей.

— Но почему нашей общине вдруг понадобились деньги на новую церковь, ведь прихожан день ото дня становится меньше?

— Откуда я знаю?

— А чудного ты в нем ничего не заметил?

— Какой-то он был тихий, а в остальном как всегда. Велел заботиться о тебе, пока его не будет. Сказал слово в слово: «Я знаю, Кэти остается в хороших руках».

— И он был просто тихий — и все?

— Тихий, — ответил Брон. — Я бы сказал, подавленный. Да оно и понятно: ведь всего несколько часов назад он ни с того ни с сего огрел меня по лбу.

— А насчет денег ничего не говорил? — спросила Кэти. — В доме нет ни гроша. И по счетам заплатить нечем, и еды купить не на что. Бейнону тоже полторы недели не плачено.

— О деньгах он только одно сказал: что сегодня придет представитель фирмы сельскохозяйственных машин за очередным взносом и чтоб либо ты, либо я — кто окажется дома — попросили его подождать недели две. Сам, мол, уехал отдохнуть.

Кэти покачала головой:

— Быть этого не может.

— Почему?

— Да потому что это все равно что соврать, а он, по-моему, в жизни не врал.

— Когда кредиторы хватают за горло, чего не сделаешь.

— Все равно врать он не стал бы. Уж не повредился ли он в уме? Что на нем было сегодня надето?

— Да что всегда.

— Неужели рабочая одежда?

— Ну да, в чем он все время ходит.

— Ни за что бы он так не сделал. Разве он бы поехал в Эберистуит или еще куда в рабочем? Да ни за что на свете.

Хотя между ней и Ивеном разверзлась пропасть, у Кэти было такое чувство, что само предположение это бросает тень и на нее.

Брон кивнул: