— Ты делай что нужно, — сказал Брон. — Я не хочу отрывать тебя от работы.

— Все дело в том, сильно ли льет выше по долине. Если не очень, тогда не страшно.

— Лучше, конечно, проверить. На меня не обращай внимания.

— Я возьму машину и только взгляну, все ли там в порядке. А потом поедем с тобой к автобусной остановке встречать Кэти. Сделаем ей приятный сюрприз.

Брон прождал час, дождь прекратился, и выглянуло солнце, бледное, но уже пригревающее. Он отыскал клочок бумаги, написал: «Пошел пройтись. Скоро вернусь» — и положил записку под вазу с колокольчиками.

После грозы воздух стал свежее и сильней чувствовались запахи земли. Брон зашагал по дороге и лишь раз остановился возле бреши в живой изгороди, чтобы посмотреть вниз на реку, которая змеилась по болоту, парчово поблескивавшему под выступившей из берегов водой. У подножия холма, прямо под дорогой, река бурлила и плескалась, унося с собой осколки желтоватого, как масло, заката и все, что она отхватила от стоявших над нею ферм.

У края воды вереницы домиков на колесах дожидались лета.

На перекрестке дорог стоял бар «Привет» — неприветливое строение, незатейливо сложенное из местного серого камня, с высохшими цветами в прибитых под окнами желтых ящиках. Брон вошел в бар. У противоположных концов стойки с заговорщически-замкнутым видом расположились две группки завсегдатаев, между ними сновала сдобная, красивая барменша. Отведя глаза, она подала Брону кружку пива. Он сказал, что сегодня хороший вечер, она ответила, что приятно для разнообразия хоть на минутку увидеть солнце, и отошла.

Брон понял, что здесь он чужой. Это маленькое обособленное общество сплочено в единый фронт узким кругом одних и тех же интересов, теми же предрассудками и той же подозрительностью. Конечно, если он целый год станет сидеть здесь по вечерам за кружкой пива, барменша, может, улыбнется и ему, а эти люди допустят его в свой тесный круг. Но сейчас всякие дружественные подходы были бы встречены с недоверием. А ведь ему как раз и нужно, чтобы его почти не замечали. Этого прежде всего требуют правила, которые он выработал для себя, чтобы спастись. Главное — жить потихоньку. Главное — вести спокойную жизнь. Не нарываться на неприятности. Воздерживаться от спиртного. Держаться подальше от женщин. Научиться жить растительной жизнью. Как говорил Даллас, все-таки не совсем уверенный в своем диагнозе, прогнозах и лечении его обманчивой болезни: «Надо научиться подчинять свою жизнь необходимым ограничениям. Когда выйдете на волю, хорошо бы вам найти тихое, укромное местечко и затаиться там. Очень подошел бы один из славных Гебридских островков».

Здесь, конечно, не Гебридский островок, но очень похоже, думал Брон. Густой, влажный воздух, который вливается в тебя при каждом вдохе, сам по себе отличное успокаивающее средство. Может, я буду помогать Ивену на ферме. За овцами смотреть или еще что-нибудь. Иногда удить рыбу. Ходить на далекие прогулки. Отличные места для долгих одиноких прогулок. Хорошо еще, что мне легко быть наедине с собой.

Брон взял свое пиво, отошел к пустому камину и встал под висевшим на стене стеклянным ящиком, в котором красовалось чучело щуки. Из двери за стойкой вышел низенький человечек с багровым лицом, должно быть хозяин, закивал и осклабился в ответ на приветствия завсегдатаев, стал позади барменши, собственнически потрепал ее по бедру и ушел. Брон дал себе десять минут на то, чтобы допить пиво и уйти на ферму. Прием, оказанный Ивеном, был для него неожиданностью и огромным облегчением. У Ивена явно нечиста совесть, и его это мучит; Брон подозревал, что в бреде этого сумасшедшего Гриффитса насчет завещания матери была доля правды. Но в конце концов, что такого, если Ивен убедил старушку оставить все имущество только ему? Разве не трудами всей его жизни оно добыто? Разве прежняя ферма в Морфе не отняла у него молодость и силы и разве новое хозяйство в Кросс-Хэндсе в конце концов не сведет его в могилу?

Брон подошел к стойке, поставил пустую кружку и хотел было уйти, но вдруг дверь с шумом распахнулась, и в бар ввалились два диковинно одетых юнца. Опять битники, подумал Брон, но эти были другой марки, чем тот малый, что крался вдоль стены на ферме. Эти двое ворвались, гоня к стойке воображаемый футбольный мяч, они толкались, наскакивали друг на друга, притворно переругивались и дико гоготали. Брон скорее ощутил, чем увидел, как испуганно отшатнулись от них завсегдатаи.

Один из битников, долговязый, с крупными женоподобными чертами лица — он походил на негритянку, — был в вязаном шерстяном шлеме, другой, поменьше ростом, — в длинной черной кофте и джинсах, заправленных в высокие сапоги. У битника-коротышки вид был грустный, он беспрерывно хохотал, но от этого унылое выражение его лица почти не менялось.

Они подошли к стойке, и высокий забарабанил по ней огромным костлявым кулаком.

— О’кей, так нас тут обслужат или нет? — крикнул он. Длинные черные волосы падали из-под шлема ему на плечи. Местные жители стали с обоих концов стойки отодвигаться подальше.

Грустный битник, беспрестанно дергая руками, ногами, плечами, запел:

— Что ж, обслужат нас или нет? — крикнул долговязый. Он опять хватил кулаком по стойке, и обе местные компании подались еще дальше, хотя заставила их двинуться скорее дрогнувшая стойка, чем собственная воля.

Грустный битник вертелся и приплясывал возле своего приятеля, игриво тыча его в ребра.

— Эй, брось, слышишь?

— Давайте обслуживайте, а?

Барменша по знаку хозяина подошла к ним.

— Удостоила наконец; кофе есть?

— Кофе у нас не бывает.

— Тогда пепси. Пепси есть?

— Кока-кола, — сказала барменша. — Только кока-кола.

— О’кей, но чтоб мигом.

Барменша принесла кока-колу, грустный битник перегнулся через стойку и схватил ее за локоть.

— Может, пойдем побалуемся, а?

Барменша, извиваясь, старалась высвободить руку. Раздался возмущенный окрик хозяина. Какой-то маленький человечек погрозил пальцем перед самым носом грустного битника и мгновенно очутился на полу. Ему на помощь бросился приятель — и отлетел в сторону. С грохотом упали два высоких табурета. У Брона вдруг возникло знакомое чувство, будто все это уже когда-то было, будто он уже однажды такое пережил и знает, что сейчас произойдет. Ощущение не из приятных. Будто в кино выключили звук и на долю секунды остановилось изображение. В последнее мгновенье общей суеты опрокинулась кружка с пивом, и, как при съемке рапидом, пивная пена свесилась с края стойки, точно кружевная скатерть. Застыли открытые рты — один поющий, другие кричащие. Хозяин, зажав пальцем ухо, протянул руку к скрытому среди бутылок телефону. Барменша метнулась в сторону и замерла на ходу с выпяченным бедром — оно было настолько ниже другого, что фигура ее казалась искалеченной. Щегол в клетке, соскочивший с верхней жердочки на нижнюю, повис в воздухе. Крупным планом надвинулось лицо долговязого битника, в углу его рта, между верхней и нижней губой, виднелся пузырек слюны.

Но вот звуки внезапно вернулись, все задвигалось, и какой-то голос на четырех музыкальных нотах пропел в ухо Брона: «Где они там драка мигом разносят все вдребезги черт бы их побрал звонить констеблю все равно что премьер-министру наверняка отлучился по служебным делам когда он срочно нужен прирос задом к месту и только ждет повышения».