- Сильно заблуждался, - с горькой улыбкой закончил Арей. - Ничего, Лукавый, теперь мы квиты! Я-то всегда полагал, что не знаю страха иначе, как Фобоса, своего сына... но ты пошел на Флегры в разведку, а вот мне духу не хватило. Так что, думаю, Гермий-Простак и Арей-Боязливый сумеют договориться! Хотя бы на время.

- А оно у нас есть, это время? Что скажешь, Арей?

- Не знаю, - серьезно ответил бог войны. - Знаю только, что Совет не завершился дракой лишь благодаря Аполлону, который взялся в течение полугода тайно присматривать за Гераклом. Срок службы у Эврисфея истек, герой свободен - вот Аполлон и понаблюдает, на что он свою свободу употребит! Предложение Стрелка так поразило Семью (сам понимаешь, с Аполлоновой гордыней и вспыльчивостью идти в тайные соглядатаи!), что все единодушно решили отложить окончательный вердикт. И поклялись Стиксом, что за эти полгода - никакого личного вмешательства.

Седая прядь волос снова упала на лоб Эниалию, но на этот раз он не стал ее отбрасывать.

- Передай им... - Арей замялся.

Гермий ни на минуту не усомнился, кого имеет в виду Арей; только сам Лукавый вкладывал в это "им" несколько больший смысл, чем его собеседник.

- Передай им, чтоб не высовывались. Чтоб тише воды и ниже травы! И никаких этих... подвигов. Если еще и Аполлон...

Арей надел шлем и шагнул вперед.

Воздух вокруг него задрожал, словно бог колебался: открывать Дромос или нет?

- Скажи, брат, - донеслось из-за забрала, и два темных огня зажглись в прорезях шлема, - скажи мне... Гиганты - кто они?

...Флегры, Пожарища, обугленная плоть Геи-Земли, разодранные глазницы неба - и Сила, смертная Сила, пришедшая убивать навсегда... герои Тартара.

- Обреченные убийцы, - нужные слова пришли сразу.

- А что они, - голос Арея, прежде глубокий и звонкий, дал предательскую трещину, - что они делают с такими, как мы? Уничтожают?

- Приносят в жертву.

- Кому?

- Себе.

ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ

1

Это случилось за два часа до рассвета, в то проклятое время, когда безраздельно властвует легкокрылый Сон-Гипнос, родной брат Таната-Убийцы и Мома-Насмешника; когда лживые видения смешиваются с пророческими и вольной толпой носятся над землей, заставляя прорицателей беспокойно ворочаться на смятом ложе.

Это случилось за два часа до рассвета.

И Гипнос недовольно поморщился, пролив маковый настой, когда громоподобный хохот трех луженых глоток сотряс южные ворота Фив и разбудил по меньшей мере половину Беотии.

- Охо-хо-хо! Уха-ха-ха! Гы-гы-ик! Когда они ходили с Гераклом на амазонок! Го-го-го!..

Громче всех веселился Телем-Никакой, потомственный караульщик. Его дед, покойный Телем Гундосый, полжизни просидел у фиванских ворот, его отец, Кранай-Злюка, честно спал сейчас на западном посту; и сам Телем, внук Телема и сын Краная, вот уже полтора десятилетия шел протоптанной стезей.

Простую и в меру счастливую жизнь Телема отягощала лишь одна досадная мелочь: прожив тридцать лет без прозвища, он на тридцать первом году стал Телемом-Никаким, и временами ему казалось, что этим он позорит своих достойных предков.

Особенно когда злые языки утверждали, будто прозвищем Телем обязан жене; верней, ее ответу на вопрос подруг: "Каков Телем на ложе?"

Но, в конце концов, многие ли из ахейцев могут похвастаться, что у них в жизни всего одна неприятность?!

- Уф, уморил! Когда они с Гераклом ходили на амазонок... Боги, этот мальчишка рассмешит и мертвого!

- Нечего ржать, мерины! - звенящим от негодования голосом выкрикнул щуплый паренек, сидевший на корточках перед Телемом и двумя другими караульными. - Именно так! Этот шрам я заработал, когда мы с Гераклом ходили на амазонок!

Трехголосое хрюканье было ему ответом - на большее у караульщиков не хватило ни сил, ни дыхания.

...Паренька звали Лихасом. Минувшим утром он явился в Фивы и до вечера просидел у ворот, развлекая часовых своей болтовней. Вечером же Лихас неожиданно ушел в город, где пропадал до полуночи, после чего вернулся встрепанный и запыхавшийся; теперь он снова коротал время с караулом Телема-Никакого, намереваясь уйти на рассвете.

За время его отсутствия Телем успел плотно поужинать и вдоволь поразмышлять о старых добрых временах. К последнему смутному пятилетию определение "добрый" никаким боком не подходило. Басилеи в Фивах шумно и зачастую кроваво сменяли один другого, трое из вереницы правителей на час называли себя именем умершего Креонта (удачу, что ли, приманивали?); сейчас в басилеях ходил невоздержанный в разгуле и скорый на расправу Лик-буян, вполне оправдывавший звание Лика Фиванского [лик - волк (греч.); т.е. Лик Фиванский - Фиванский Волк].

Свое правление Лик начал с того, что безо всяких причин изгнал из города двух женщин - Алкмену и Мегару, мать Геракла и жену Геракла. По слухам, женщины перебрались в Тиринф, где отдыхал между подвигами их великий родственник, и долгое время Фивы жили надеждой на появление разгневанного сына Зевса и избавление от беззаконного Лика.

Не дождались.

Для разнообразия стали поговаривать, что басилей Лик - оборотень, ночью рыскающий по городу в поисках добычи. Сам караульщик Телем в подобные байки не верил, хотя однажды встретил на темной улице большую серую собаку, которая цапнула его за ягодицу и удрала, чем дело и кончилось. Но многие фиванцы упрямо стояли на своем, возводя род басилея то к Аполлону Ликейскому, то к аркадскому царю Ликаону.

Последнего Зевс еще до потопа за его дикие выходки сделал волком, после чего на всякий случай испепелил молнией.

Фивы, сами того не замечая, становились захолустьем - вот и сдабривали обыденность крупнозернистой солью легенд. Особенно это проявлялось при встречах с разговорчивыми путниками вроде Лихаса, потому что любой разговор неминуемо сводился к очередным деяниям богоравного Геракла - и фиванцы мигом напоминали встречным-поперечным, где расположена родина героя!

Опрометчивые попытки путников и самим примазаться к славе великого земляка всех фиванцев карались публичным осмеянием - как, например, сейчас, когда щуплый Лихас заявил, будто звездообразный шрам на лбу он заработал в походе на амазонок.