- Да, - Алкид отвернулся, не в силах глядеть на бывшего учителя. - Ты прав. Но то, что замышлял твой отец, гораздо хуже, чем просто из ревности застрелить обозленного Геракла.
- Что может быть хуже?
- Смерть многих невинных.
- Неужели мой отец...
- Нет. Их убил бы я. В припадке безумия.
- Безумия?! Но Гера...
- Гера ни при чем.
Алкид чувствовал, что его несет, что он не сможет остановиться, пока не разделит с кем-нибудь тяжкий груз, лежащий на душе...
И он замолчал лишь тогда, когда рассказал стоящему перед ним человеку все.
- Вот, значит, как, - пробормотал ойхаллиец, и выжатого, как тряпка, Алкида передернуло от этого надтреснутого голоса. - Да, сейчас я понимаю, что имел в виду мой отец, когда в разговоре с Авгием обронил фразу: "Геракл - это неудавшаяся попытка. Теперь мы знаем, какими должны быть Гиганты: неуязвимые для богов и бессильные против нас." Извини, Алкид, но для Одержимых и Павших ты и впрямь "неудавшаяся попытка"; возможно, что и для Олимпийцев - тоже. Поэтому я и пришел к тебе - просить, чтобы ты остановил их.
- Кого - "их", учитель? Салмонеевых братьев? Павших? Олимпийцев? Кого?!
- Нет. Останови Гигантов. Наших... наших детей.
- Ваших детей?! - Алкид решил, что ослышался.
- Наших детей, - тихо повторил ойхаллиец, подняв на Алкида слезящиеся глаза, полные нечеловеческого страдания. - Моих, Авгиевой сестры Молионы, Нестора, сына Нелея Пилосского, Подарга, сына Лаомедонта, Филея Авгиада и других... А также, - Ифит сглотнул, и острый кадык судорожно дернулся, словно кусок застрявшего в горле яблока, - а также сестер-Горгон, Сфено и Эвриалы [Горгоны - дочери Морского Старца Форкия и Кето-Пучины: Сфено (греч. Сильная), Эвриала (греч. Далеко Прыгающая), Медуза (греч. Властительная)], убитого тобой Трехтелого Гериона, его отца Хрисаора Золотой Лук и прочих потомков Павших и древних титанов, о которых люди предпочли забыть.
- Вы, - изумление мешало Алкиду говорить, - вы... решились?!
- А кто нас спрашивал?! - хрипло выкрикнул Ифит. - Никто... не спрашивал... никто! Наши отцы просто втолкнули нас в Дромосы ("Ты знаешь, что это такое?" - "Знаю", - кивнул Алкид) и захлопнули дверь за нашими спинами! А сами мы не умели их открывать... да и сейчас не очень-то умеем. Вот так, Геракл, глупые дети хитроумных отцов оказались на Флегрейских полях...
- А... Те? Горгоны, Герион... другие? Их что, тоже втолкнули?!
- Нет. Их убедили. Убедили в необходимости продолжения рода, в необходимости притока свежей крови, как это делают Олимпийцы. Ведь их дети друг от друга рождались чудовищами, с сознанием и повадками Зверя: запугать до смерти какую-нибудь Лерну или Немею, добиться человеческих жертвоприношений и осесть в смрадном логове, пока не придет...
- Какой-нибудь Мусорщик, - жестко закончил Алкид без боли или иронии; просто подводя черту.
- Какой-нибудь Геракл, - отрезал Ифит, и что-то в его голосе, в отвердевшем лице, в холодном прищуре напомнило о былом. - Потому что боги выжидают, Геракл приходит сам, Зверь охотится или спит, а мы, сыновья и младшие родичи Одержимых... о небо, нас просто использовали! Как племенной скот, тупую, бездушную скотину, годную лишь на одно - размножаться!
Воспрянувший ветер комкал сказанное Ифитом в горсти, рвал в клочья и обрывками швырял в Алкида.
- Страшно... поначалу это было страшно. Многие не выдерживали; четыре женщины умерли родами. Молиона повредилась рассудком, родив от Трехтелого двух сросшихся идиотов, чуть не разорвавших ей чрево - но детей не отдала, кричала, кусалась... сейчас они в Элиде, у Авгия. Полиба-лаконца милашка Сфено просто разорвала, не удержавшись в миг оргазма! Мне повезло: Попрыгунья, ее сестра, оказалась сдержанней... Позже к нам прислали еще людей, в том числе и мою сестру Иолу. Я пытался...
- Иолу?!
- Да. Но отец почти сразу забрал ее, сообразив, что она не вынесет... впрочем, того, что Иола успела увидеть, ей хватило - с тех пор она перестала разговаривать и испытывать боль.
Алкид вспомнил Иолу-невесту: леопарды, кровь, крик, и сгусток ледяного, нечеловеческого равнодушия на носилках.
- Четыре года, - почти беззвучно бормотал Ифит, - четыре с лишним... человек - странное существо! Он способен привыкнуть ко всему, привыкнуть, притерпеться... нас даже начало тянуть друг к другу, возникли какие-то болезненные привязанности... мы даже ревновали! Я думал, что начинаю понимать их, потомков титанов, не ставших чудовищами, но и переставших быть чудом!.. так, эхо, отзвук былого величия. Они одиноки, Алкид, безмерно, невероятно одиноки на забывшей их Гее. "Лучше уж Тартар", сказала однажды мне Сфено. И была права. Уйдя от мира живой жизни и не превратившись в беспамятные тени, они живут как в полусне, отгородившись в своих замкнутых мирках от всего, погрузившись в иллюзии и воспоминания... Встреча с нами была для них не меньшим потрясением, чем для нас - с ними; вот почему позднее Герион предпочел погибнуть, но не пустить тебя к одному из Флегрейских Дромосов.
- Что ж он мне сразу-то не сказал?! - растерянно пожал плечами Алкид.
- Сказал? Тебе?! Для них Геракл - кровавый призрак, ужас бессонных ночей, убийца-герой, живая молния Зевса! А на Флеграх к тому времени дети не только рождались, но и выживали! Необычные, в чем-то ущербные - но дети! Наши дети! - хотя их почти сразу отбирали Одержимые, воспитывая отдельно...
Кажется, ойхаллиец плакал.
Вдруг он качнулся к Алкиду и обеими руками вцепился в фарос собеседника, сломав серебряную фибулу в виде эмалевой бабочки.
- Они убили их! - истерически выкрикнул Ифит, брызжа слюной. - Убили! Они принесли их в жертву! Они...
- В жертву? Кто - они?! Кого - их?! - холодея, прошептал Алкид, незаметно стараясь отвести возбужденного ойхаллийца от края стены.
Ответа он не услышал.
Лишь странные слова неожиданно возникли в сознании: "Я, Аполлон-Тюрайос..." - и над Тиринфом запахло плесенью.
13
- Прими гостя, мудрый Автолик, - негромко произнес Иолай, стоя на пороге мегарона, куда его проводил молчаливый крепыш-слуга, и ничего не видя после яркого солнечного света.
- А почему ты не говоришь мне "радуйся", друг мой Амфитрион? донесся от холодного очага насмешливый старческий голос. - Или ты полагаешь, что я слишком дряхл, чтобы радоваться?