Местные попрошайки были очень удивлены, когда приезжий в богатых одеждах вдруг сорвался с места и умчался к рыбным рядам, но вскоре вернулся и бережно опустил в миску рапсода свою лепту.
Две вяленые рыбешки.
Мелочь, дешевка.
Попрошайки были бы удивлены еще больше, увидев на следующее утро, как тот же приезжий отправился на северо-восточную окраину города, прошел между двумя холмами и исчез.
Как не бывало.
- Садись, - вместо приветствия сказал Гермий, хлопая по порогу своей хибары.
Иолай сел.
- Выпить не предлагаю, - Гермий смотрел себе под ноги. - У самого нету.
- Почему? - спросил Иолай.
- Потому, - серьезно ответил Лукавый. - Боюсь, Дионис тогда подслушает... и донесет, кому надо. Он у нас теперь папин любимчик, Дионисик-то! А мне с тобой нельзя встречаться, лавагет, никак нельзя...
Небо затянуло пеной облаков, стало прохладно, какая-то неугомонная птица во всю глотку орала на крыше, выражая свое отношение к жизни - и Иолай почувствовал, что Гермий боится, отчаянно, до дрожи в коленках боится... чего?
Того, что встретился со старым знакомым?!
- Ты бы хоть на похороны явился, что ли? - бросил он.
- Восточная Элида, город Феней, - буркнул Гермий, катая желваки на скулах. - Если спуститься с акрополя и взять налево от стадиона, то как раз попадешь к холму, на котором могила... Был я на похоронах, лавагет, не пинай ты меня, пожалуйста!.. И без того тошно.
- Мне уйти?
- Уйдешь. Но попозже. Тебя б на мое место, лавагет, с твоим бронзовым характером - когда Семья после Гигантомахии Олимп раскачивала! Посейдон с Мачехой чуть папе в горло не вцепились - почему Гераклов двое?! Почему одинаковые?! Кто чей сын?! Если двое - значит, могут быть трое? Четверо? Сто?! Чья это вообще идея - Мусорщики-полулюди?! А я - бог тихий, я драться не люблю... Промолчал я, лавагет! Всего лишь промолчал, в тень ушел - а выходит, что предал!.. Предупредить - и то потом не смог, глаз за мной такой был, что хоть наизнанку вывернись!
Лукавый обхватил голову руками, раскачивался из стороны в сторону, выплескивал слова толчками, как кровь из раны:
- Мразь я, лавагет... трус я! Веришь, когда тайком, как вор, на похороны мальчика нашего пришел - убить себя хотел! Да не знал - как... А тогда, на Олимпе - промолчал! Скис Лукавый! У тебя семья, лавагет, и у меня Семья... Куда я против своих? А свои в один голос: или мы, или они! Павшие в Тартаре, Гиганты истреблены, Мусор на маме-Гее разгребли - пора Мусорщиков убирать! Пока они нас не убрали... Во-первых, никаких явлений людям во плоти, разве что в крайних случаях - нечего к богам привыкать! Во-вторых, герой должен быть один! Не два, не пять, не сто - один! Совсем один! Остальных - убрать! Ты это понимаешь, лавагет?!
- Понимаю, - видеть таким Лукавого было тяжело, но Иолай знал, что любое утешение будет сейчас подобно сладкой отраве; да и не находил он слов утешения, потому что не искал.
И не собирался искать.
- Что уж тут непонятного? Или мы, или они... Мусор убрали, уберем Мусорщиков! Герой должен быть один; а потом - ни одного. Яснее ясного...
- Хочешь, убей меня, - Лукавый смотрел на Иолая глазами побитой собаки. - Я знаю, лавагет, ты сможешь... Хочешь?
Иолай отрицательно покачал головой.
- Наше поколение, считай, под корень извели, - тихо сказал он. Крохи остались, по пальцам пересчитать... Что с нашими детьми делать станете? Не отвечай, сам знаю. Соберете скопом лет через десять-двадцать у какого-нибудь вшивого города - к примеру, у той же Трои - кто идти не захочет, заставите; после кинете кость, одну на всех - мы друг дружку сами копьями переколем! А Семья с горки посмотрит, порадуется... еще лет на десять развлечения хватит.
- Откуда ты знаешь? - захлебнулся Гермий.
- Я нас знаю. И вас знаю. Мне этого достаточно. И еще знаю, что Геракла теперь никто из Семьи пальцем не тронет. Так и будет доживать век сыном Зевса, любимцем богов! Нельзя вам его трогать - и страшно, и миф ни к чему разрушать. Я правильно понял, Лукавый?
- Правильно, лавагет. А тебе вот никогда не приходило в голову, что Семья в чем-то права? Что и впрямь: мы или вы?! Ты щиты этих семерых вояк, что под Фивы являлись, видел?
- Видел.
Иолай действительно видел семь щитов, семь трофеев, и еще тогда поразился их странной символике: на одном - герой грозит факелом небу, и надпись: "Вопреки Зевсу", на другом - воин на башне и девиз: "Сам Арей не остановит меня!"; на третьем и четвертом - Тифон и Сфинкс, чудовища, противники богов; пятый - гладко-черный щит Амфиарая-Вещего, шестой - с изображением ночного грозового неба...
И лишь седьмой - обычный.
На нем богиня вела за руку героя.
- Видел, - повторил Иолай. - Только не хочу я об этом говорить, Гермий. Одно жаль - не дотянуться мне до Олимпа, не быть на твоем месте, Лукавый! Ну да ладно, вот помру, спущусь в Аид, встречусь с Владыкой... отведешь мою душу, Гермий? Если нет, так я сам душу отведу!..
- Ничего не выйдет.
- Почему?
- Приказ Владыки. Чтоб ноги твоей в Аиде не было. Никогда.
- Это как? - на мгновение растерялся Иолай.
- А вот так, лавагет! Что у Владыки на уме, то тьмой покрыто. Короче, не бывать тебе в Аиде. Живи пока живется, потом броди по Гее тенью хочешь, чье-нибудь тело займи, хочешь, так скитайся... а то влезь в камень и лежи себе тыщу лет. Не знаю уж, подарок это или наказание. Только Владыка - он если решит, так Семья хоть на уши встанет, а поперек не пойдет! Понял?
Иолай встал.
- Изгоняете, значит? - недобро усмехнулся он. - Семья на Олимпе, тени в Аиде, Павшие в Тартаре - а Амфитрион-лавагет с Геи ни ногой?
- Впервой ли тебе? - тихо ответил Гермий. - Что скажешь, Амфитрион-Изгнанник?
- Скажу, Лукавый, но не то, что ты ждешь. Сказку расскажу. Жил на Крите медный великан Талос, неуязвимый исполин. И был у медного Талоса гвоздь в лодыжке, затыкавший единственное отверстие в единственной жиле Талоса. Знаешь, что было дальше, Гермий?
- Понятное дело, - удивился Лукавый. - Гвоздь выпал, кровь вытекла, Талос умер. К чему твоя сказка, лавагет?
- А к тому, что герой должен быть - хоть один. Как гвоздь Талоса. Вырвет Семья последний гвоздь, вытечет людская вера, как кровь из медного тела - и лягут Олимпийцы мертвой грудой никому не нужного металла. Не говори потом, Лукавый, что я тебя не предупреждал!