Евреи и самаритяне люто ненавидели друг друга, но, увы, торговые отношения им приходилось сохранять вопреки всему. Маленькая местность, затерянная среди гор, носившая имя Самарии, была исключительно плодородной. Там выращивались известные во всем мире фрукты и разводился замечательный скот. Иерусалим, а особенно богатые кварталы, примыкавшие к Храму, были отличным рынком сбыта для товаров из Самарии. И почти все торговые соглашения, которые заключались между Иерусалимом и Самарией, проходили через контору Кокбека. Человек этот был самаритянином, женатым на уроженке Галилеи. Он решил поселиться в Иерусалиме, потому что выгоды и доход от его деятельности перевешивали обиды и оскорбления, которые ему приходи лось терпеть.

Кокбек держал большой дом, а работы было столько, что ему пришлось нанять шесть помощников. Все они были молодые самаритяне, чем-то похожие друг на друга. У всех были узкие лбы, носы с горбинкой и плутоватые глаза. Секретари редко испытывали судьбу и почти не выходили на улицы города, потому что им в след всегда неслись оскорбления, прохожие норовили плюнуть в лицо, а дети гнались, кидая в несчастных навоз и камни. Они предпочитали проводить целые дни в убежище — высоком, но узком доме Кокбека, который располагался напротив улицы торговцев маслом, — и без устали скрипели перьями. Их местом была душная комната позади вывески. Вывеску прибил сам хозяин, который с удивительным упрямством соблюдал все правила торговли. На вывеске было написано: «Самаритянин». Хорошо воспитанные молодые люди считали своим долгом хотя бы раз в день пройти мимо и швырнуть камень в эту надпись. Поэтому секретари работали под постоянный треск ударов и злобные крики: «Собачьи дети! Отродье жен, которые грязнее свиней!» У окна было самое опасное место в комнате, потому что ловко брошенный камень мог случайно залететь в комнату. Тем не менее у сидящего там было и преимущество — больше свежего воздуха и возможность наблюдать за тем, что происходит на улице. Время от времени этот счастливчик (или в зависимости от обстоятельств — неудачник) гордо сообщал товарищам: «О! Вот это девица! А походочка-то, вот это да!»

Именно у Кокбека остановился Симон Волшебник во время своего триумфального посещения Иерусалима. В тот вечер он отдыхал после выступления на террасе.

Рядом на кровати лежал его магический плащ, и любой посмотревший на этот предмет одежды мог увидеть все его волшебные секреты: потайные карманы, откуда Симон доставал необходимые ему предметы и тонкие веревки, которые помогали ему переносить предметы из одного рукава в другой, даже такие большие, как картонная голова Елены или длинный окровавленный меч, который он использовал в трюке с отсечением головы. Под широкий плащ Симон надевал облегающие штаны, доходившие ему до щиколоток. Такие штаны были нововведением римских солдат, которые участвовали в северных компаниях — покорении Галлии и Британии. Сидя на террасе в одних штанах, он казался старым, тощим, хрупким, как кость, которую иссушили ветер и солнце пустыни.

Хитрец ликовал. Ему удалось поразить иерусалимскую публику и добиться большого успеха. С удовольствием отведав самарийской говядины, съев целое блюдо фиников, фиг и гранатов, политых душистым вином, он сидел, расслабившись, глядя на Елену поверх чаши, которую держал в руках.

Девушка ужинала вместе о ним, но старалась есть мало, потому что отлично знала, какую угрозу для женского тела таит в себе обильная еда. Сегодня она тоже хотела слегка расслабиться — сбросила сандалии и растирала ухоженные пальцы ног. Ее черные волосы были в некотором беспорядке, а глаза прикованы к ярким огням ночного Иерусалима. Огни придавали городу сказочный вид. Мысли Елены были далеко, настолько далеко, что она даже забыла о присутствии Симона.

— Сегодня на моем выступлении присутствовал сам главный священник. Никто этого не знает, потому что он сидел на одной из террас, — с гордостью сообщил маг. — А я все видел. Я говорил тебе, что он послал в толпу своих храмовников и левитов[39]? Они выполняли указания главного. Как все рады тому, что я — Симон из Гитты — сделал для того, чтобы уничтожить Назарянина.

Казалось, девушка даже не слышала его слов. Она о чем-то вздыхала, играя прядями своих прекрасных волос.

Зачем я так долго ждал, не решаясь выступить в Иерусалиме? — продолжал Симон. — Я мог бы сделать это сразу после той беседы с Павлом в Самарии. Жалкий упрямец! Ты знаешь, что он мне ответил, когда я предложил купить у него за очень хорошие деньги дар языков и возможность творить некоторые их другие чудеса?

— Да-да! Ты мне тысячу раз рассказывал. У меня уже уши вянут, когда ты начинаешь снова.

— Он ответил: «Твои деньги считают вместе с тобой, потому что ты осмелился заявить, что дар Господа можно купить». Он заявил, что я должен все бросить и стать обычным простым последователем. Я рассмеялся ему в лицо. Я — Симон из Гитты — не имею ничего общего с рыбаками и пастухами, которые ходят за ним толпой. Уже тогда я был известным волшебником, умел из ничего высекать огонь, просто трюк еще не был до конца отработан. Если бы они взяли меня к себе, то я быстро бы стал главным, они это отлично поняли. Поэтому и приняли меня так холодно! И Филипп, и этот Петр со своей круглой головой и огромными руками… Они только обрадовались, что я не последовал за ними.

— Да, — повторила Елена, — этими самыми словами ты уже много раз рассказывал мне эту историю.

Симон сел на ложе и внимательно посмотрел на девушку. Его глубоко посаженные глаза горели честолюбивым пламенем. Да, в такие минуты маг действительно казался величественным и полным сил.

— Но жребий брошен! Да, я был прав в своем ожидании. Теперь у меня нет соперников. Обо мне услышал сам император Нерон! Он хочет видеть меня, но прежде чем я отправлюсь в Рим, я должен показать чудо с пламенем в других городах — Кесарии, Антиохии, Дамаске, Трое, Кесарии Флипповой[40]. С Ананием все обговорено. Я, Симон из Гитты, должен показать миру, что могу сделать то же самое, что делал Иисус из Назарета.

Елена привстала с горы подушек, на которых полулежала.

— Сегодня вечером во время трюка с отрезанием головы, ты был слишком груб, — проворчала она.

— Трюк? Послушай, детка, я терпеть не могу этого слова. И не раз, по-моему, говорил тебе об этом.

— Даже слишком часто. Только я не знаю, как еще это можно назвать.

— Я тебе не какой-нибудь обычный трюкач! Я даже больше, чем маг. Сегодня вечером среди тысяч восхищенных глаз были и глаза священников из Храма. Я почувствовал это. Почувствовал, как никогда.

— В самом деле? — переспросила девушка, взяв с блюда горсть вишен. — Ну и кто же ты теперь, а?

Воцарилось довольно долгое молчание, а потом выражение лица Симона изменилось. Его рот свела судорога, а глаза выкатились из орбит, будто собирались выпрыгнуть наружу.

— Когда я предстану перед Нероном, — заявил он, — я не надену своего волшебного плаща.

Елена даже подскочила от неожиданности. Глаза ее, обычно озорные и нежные, стали жестокими.

— Ты что — сошел с ума? Ну-ка скажи, на что ты способен без этого плаща? Что ты можешь без него? Отвечай!

— Послушай меня. Сегодня вечером я заметил, как в моей крови закипела странная, доселе незнакомая сила. Это астральный свет, который разрешит мне творить чудеса, которые совершал Иисус из Назарета.

Елена резко отодвинула от себя блюдо с фруктами и возмущенно всплеснула руками:

— Вот это го-то я и боялась! Я со страхом наблюдала, как с каждым выступлением эта блажь все больше и больше берет над тобой верх! Послушай-ка меня хорошенько, ты, на которого снизошло озарение. В тот день, когда ты оставишь дома плащ со своими хитростями, наступит конец. Конец для тебя! Ты поднимешься на помост и… не сможешь сделать ни одного трюка. Ни одного! И знаешь, что произойдет тогда? Толпа будет насмехаться над тобой, ты перестанешь быть самым великим магом в мире. Люди больше не дадут тебе и ломаного гроша. Все отвернутся от тебя!