Хантер останавливается в проходе и глубоко вдыхает.

— Смерть, — говорит он. — Здесь была смерть. Я чувствую.

Теперь я знаю, что это за запах. Я чувствовала его, когда умерла тетя Мейда. Чувствовала, когда шла сквозь мертвые тела после взрыва бомбы. Как и сказал Хантер, пахло смертью. Предполагалось, что я буду поддерживать его, но каким-то образом он меня утешает. Передо мной, словно призраки, мелькают те, чью смерть я видела.

Истекающий кровью Хасан, уставившийся на меня с центра дороги; между нами свистят пули. Мама. Папа. Тетя Мейда. Дядя Ахмед. И так много безымянных, безликих. Мертвых.

Хантер ищет равновесие, оперевшись одной рукой о стену, а второй обвив мою талию и прижав меня к груди. Он ничего не говорит. А ему и не нужно. Он тоже видел смерть. И достаточно часто, чтобы знать, как она пахнет.

Почему, когда меня держит этот мужчина, мне так комфортно? Так не должно быть. Он не должен этого делать. А я должна бояться его, бежать от него. Должна оставить его умирать. Но вот она я, укрываю его. Поддерживаю его. А он поддерживает меня. Мне комфортно. Я защищена.

Я выбираюсь из его рук, мысленно проклиная себя за ту пустоту, которую чувствую, находясь вдали от него.

— Ты должен сидеть, — говорю я. — Не важно, что ты услышишь, заметить тебя не должны.

Следует долгая пауза — он переводит себе то, что я сказала.

— Если тебе будет больно, я приду, — говорит он. Я слышу, как его спина скользит вниз по стене; его рука хватается за мою лодыжку. — Будь аккуратна. Пожалуйста.

Я ничего не хочу больше, чем свернуться под его боком калачиком, взять его колючее от щетины лицо в руки и поцеловать его так, что ни один из нас не сможет дышать. Но нет. Я киваю, а потом понимаю, что он не может видеть моего жеста.

— Я буду аккуратна, — говорю я и сразу же ухожу, прежде чем мои предательские желания возьмут надо мной верх.

Масджид скоро придет.

Масджид высокий, худой и темный. Он напоминает мне нож. Осанка твердая, лицо узкое, выдающийся нос с горбинкой и острый подбородок придают лицу резкость. На коже лба и правой щеки - оспины. Маленькие почти черные глаза сверкают умом и злобой. Обычно он не носит платок бедуина. Борода густая, пронизанная сединой. Когда он ко мне приходит, то ведет себя сдержанно и по-деловому, почти не груб и не жесток. Думаю, секс для Масджида - всего лишь тактика помочь ему сфокусироваться, поэтому на работе он не отвлекается.

Он, подобно приведению, появляется где захочет, из воздуха. Я стою перед мечетью и жду его. Смотрю вдоль улицы в одном направлении, а потом оглядываюсь, и он уже здесь, стоит в паре шагов от меня, опустив руки в карманы свободных штанов цвета хаки.

— Что тебе, Сабах? Я занят. — Его голос низок и наполнен скрытой угрозой.

Время Масджида нельзя тратить праздно. В мире мало вещей, которых я действительно боюсь, но от Масджида я в ужасе. Он никогда не показывал ничего, кроме профессиональной отстраненности, но глубоко внутри я все равно понимаю, что он может меня убить и убьет, и глазом не моргнув, если я его рассержу.

— Прости меня, Масджид, но у меня проблема, и я надеюсь, что ты мне поможешь.

— Я тебе не джин, Сабах, ты не можешь звать меня всякий раз, когда тебе нужна помощь. — Он щурится, его руки дергаются в карманах.

Я нервно сглатываю и стараюсь не показать свой страх.

— Знаю. Я бы не позвала тебя, будь у меня другой выход. Знаю, ты занятой.

Он изучает меня жестокими темными глазами.

— Отлично. Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы помочь тебе. Но это ведь бизнес, так? Я буду ожидать... платы.

— Конечно. — Позволяю сделать себе три глубоких вдоха, чтобы успокоить мчащееся сердце, и иду к дому, жестом показав Масджиду следовать за мной.

Я показываю ему труп Ахмеда, охладевший и очерствевший в душе; из него все еще сочится темная густая кровь. Масджид осматривает тело слишком беззаботно для такого ужасного зрелища. Достает из кармана ручку и исследует ножевые ранения в горло, живот и грудь.

Он встает и внимательно смотрит вниз на меня.

— Не ты убила этого мужчину. Кто бы это не сделал, свое дело он знает. — Я ничего не говорю и не делаю. Просто жду. — Ахмед был свиньей. Его смерть никто оплакивать не будет, однако отсутствие заметят.

— Да, — говорю я. — Мне нужно, чтобы его здесь не было. Вопросы мне ни к чему.

Масджид оглядывается на тело, потом вытирает ручку о рубашку и снова кладет ее в карман.

— Чутье мне подсказывает, что ты вовлечена в то, с чем я не хочу иметь ничего общего. Но я тебе помогу. — Он останавливается, задумчиво меня рассматривая. — Помогу тебе, потому что ты хорошая девочка. Не предназначена для того, чтобы быть шлюхой, Сабах. Но ты шлюха, и притом хорошая.

— Спасибо, Масджид.

— Я ожидаю...

— Я знаю, — прерываю его я. — Я знаю, какова будет твоя цена.

Он кивает.

— Хорошо. Мне лучше позаботиться об этом сейчас. Если о твоем друге... Абдуле... — его интонация подсказывает мне, что он точно знает, кем на самом деле является Абдул... — прознают, тебе мало не покажется. — Он машет в сторону двери. — Иди, купи что-нибудь или что-то типа того. Вернись через час.

К тому времени, когда я возвращаюсь, Масджид уже перенес тело и смыл любые следы крови. Теперь время платить. Масджид идет за мной в мечеть, остановившись на улице, чтобы полить водой из бутылки на руки и потереть их друг о друга. Потом достает маленькую бутылочку, от которой пахнет спиртом, выливает жидкость из нее на руки и жестикулирует в сторону мечети.

Он внимательно осматривается, даже несмотря на то, что был здесь раньше сотню раз. Может ли он знать, что Хантер здесь, всего в паре метров? Я силой напускаю на лицо пустое выражение, а потом соблазнительно улыбаюсь, иду к Масджиду и тянусь к его ремню. Нужно отвлечь его.

Он бьет меня по руке.

— Оставь драму, Сабах. Это бизнес. Просто ляг.

Я сглатываю в попытке увлажнить пересохшее горло и делаю, что он велит. Он взглядом ищет тени, даже когда двигается надо мной. Я пялюсь на потолок за его плечом и даже не пытаюсь притворяться. Вскоре он кончает, и я лежу на месте и жду, пока он уйдет.

Он останавливается в дверях, освещаемый слепящим солнцем полудня.

— Будь осторожна, Сабах. То, что ты делаешь, опасно, и не только для тебя.

А затем уходит.

Я остаюсь с вопросом о том, как много он знает и, что он с этим будет делать. Ответы не слишком приятные.

Тьма в этой маленькой промозглой комнатке гнетет. Зловоние смерти подавляет. Время останавливается. Не смею двинуться из-за угла, почти не смею дышать. Не знаю, что там задумала Рания, но я даже не могу ей помочь. Просто дышать - мучительно. При смене положения по моему телу распространяется жгучая боль. Только я начал поправляться, проявлять некое подобие подвижности, но теперь - нет. Я вернулся к тому состоянию, в котором был, когда меня впервые ранили. Хреново. Но, по крайней мере, я знаю, что мое присутствие здесь - все еще тайна.

А потом я внезапно не один. Сначала я его чую. Кровь, неприятное мыло, пот. Я сжимаю боевой нож и напрягаюсь. У меня достаточно сил для одного выпада, и я должен сделать всё правильно. Я не вижу ничего, не вижу даже фигуры в тени. Я чувствую его рядом и подминаю ноги под себя медленными скользящими движениями.

У него низкий хриплый голос.

— Я не сделаю этого, друг. — Английский с сильным акцентом. — Почему ты тут?

Я не знаю, что сказать.

— Сабах, она...

— Ты убил Ахмеда?

— Да.

— Зачем?

Я колеблюсь, понимая, что от моего ответа зависит моя жизнь.

— Чтобы защитить себя. Защитить Сабах. — Я осторожно использую ее вымышленное имя.

— А ты сможешь защитить ее от себя? — Его голос небрежен, но я чувствую угрозу.