Я неподвижно лежащая не спине статуя, и лишь мой взгляд скользит в поисках его яркого голубого взгляда.

Хантер целует меня, и кипящий страх превращается в нужду. Его ладонь ложится мне на колено. Мой зад на полу, поэтому я знаю: он не может продолжить касаться меня там. Куда его рука скользнет дальше? Она скользит выше, и я понимаю его намеренья. В горле пересохло, пульс учащается. Он действительно сделает то, о чем я думаю?

Мои клиенты платили лишь за одно - за освобождение. Полная желания женщина, которая в ответ не хочет ничего. Пара бедер, которые можно раздвинуть, но от которых не будешь ждать детей, которых надо будет поддерживать. Мужчины не касаются меня там. У них нет причин хотеть этого.

Мое дыхание учащается - приближается паника, и даже его поцелуй не может меня успокоить. Я отстраняюсь и смотрю Хантеру в глаза. Он останавливается на середине бедра и ждет с широко распахнутыми глазами.

Он спрашивает разрешения коснуться меня в самом интимном месте. Почему мне так страшно? Мужчины постоянно пихают в меня свои причиндалы. Моя женственность уже не свята и не интимна... но, да, так и есть.

Его пальцы ТАМ? Аллах, да я в ужасе от этой идеи. Руки - инструмент выражения, а глаза - зеркало души. Чего он хочет? Почему он хочет коснуться меня там? Хантер не позволит мне коснуться себя, но он меня поцелует. Прикоснется ко мне, ощутит мою кожу. Он спрашивает разрешение, прежде чем опустить границы.

Я смущена и напугана, но мое желание сбивает меня с толку.

Я хочу, чтобы он касался меня. Везде. Его рука на моей ягодице чувствовалась великолепно. Захватывающе, волнующе. Там? На моей женственности? Я не могу использовать вульгарные слова. Не знаю, почему. Мне так удобней; думаю, вульгарные названия частей тела сделают меня более грязной, более шлюхой. Я делаю то, что должна, чтобы выжить, но в сердце я все еще маленькая девочка, невинная и чистая. На самом деле это не так, но мне бы очень хотелось, чтобы это было правдой. Я об этом мечтаю.

Мои действия отражают первичную, заложенную в крови потребность выжить, но в душе, в мечтах - я хорошая девушка, женщина, которая не отдается похоти. Если бы не война, я бы вышла замуж и родила детей. Ходила бы в мечеть, чтобы молиться... а не тр**аться. Это ругательство вспыхивает в моих мыслях и пятном распространяется по ним.

Он все ждет. Терпеливо смотрит на меня. Должно быть, он видит написанную на моем лице борьбу. Если он может видеть мои сомнения, тревогу, значит, он может читать меня как открытую книгу. Читать чье-то выражение лица - знать чью-то душу.

Я тоже могу его читать. Он хочет, чтобы я желала его, но не торопит и не принуждает меня - не делает того, чего я не хочу. Перемещаю ногу так, что теперь она прижимается к его ноге, и чувствую его возбуждение, мощно и жестко давящее на штаны.

Думаю, понимаю его игру. Хантер позволит мне коснуться себя, потому что думает, и верно, что я делаю то, во что верю, то, что он ждет и чего хочет. И вместо этого он показывает мне то, чего хочу я. Хантер знает, чего я хочу, даже когда этого не знаю я сама. Как странно.

Его рука лежит на моем бедре, а взгляд ищет мой, сердце стучит громко, как барабан. Я кладу руку на его и, не отводя взгляда, медленно, миллиметр за миллиметром двигаю наши ладони вверх, к моей женственности.

Тяжело сглатываю и глубоко вдыхаю. Он поднимает брови, и его ладонь замедляется. Знает, что я боюсь. Качаю головой и закрываю глаза. Плотно сжимаю бедра в инстинктивном жесте защиты. Не могу говорить, не могу составлять слова, поэтому позволяю ему продолжить и с усилием расслабляю мышцы ног.

Пальцы Хантера выводят круги на вершине моего бедра, очерчивая его мышцы и бедренную кость у сбитой ткани юбки. А теперь он скользит раскрытой ладонью к местечку между бедер, я дрожу от ожидания и страха. Как будет чувствоваться его рука на мне? Я и представить не могу.

Сейчас он касается внутренней части, и мои бедра все еще касаются друг друга, плотно сжатые; пальцы Хантера скользят между ними, чтобы раскрыть. Мне нужно коснуться его. Возможно, это даст мне мужество пустить его дальше. Я кладу руку на его спину, чувствуя, как широкие жесткие мышцы бугрятся под моей ладонью. Больше контакта, больше тепла. Я скольжу ладонью под его футболку, чтобы прикоснуться к горячей коже, обнаженной плоти.

Его губы встречаются с моими, и сквозь меня простреливает нужда. Больше. Да.

Я выгибаю спину и наклоняю голову, чтобы углубить поцелуй, и теперь мой язык терзает его рот, чтобы попробовать, исследовать его. Его рука скользит вниз к моему колену и мягко давит. Я перемещаю ногу на пару миллиметров, а потом еще на пару... Его губы раскрываются в поцелуе; Хантер слегка отклоняется, чтобы посмотреть на меня, поднимая руку к местечку между бедер; грубые мозоли щекочут мягкую кожу.

На этот раз он не останавливается, и его указательный палец впервые касается моей женственности. Вздрагиваю, и он медлит, оставив палец моей сердцевины. Снова сжимаю бедра, и мне вновь приходится разжать их, черпая мужество глубокими вдохами.

Мои бедра снова достаточно раздвинуты, и теперь он может развернуть руку так, чтобы ладонью прижаться к холмику чувствительной плоти. Я начинаю дышать урывками, панически задыхаться. Жар льется по телу, сосредотачиваясь в сердцевине. Его движения медленные, словно зыбучие пески. Его средний палец поглаживает складки моей женственности, не разделяя половых губ, а только касаясь. Я облизываю губы и сжимаю его плечо, поворачивая голову, чтобы прижаться к его руке.

Чувствую, как в горле поднимается стыд, словно тошнота. Как же я могу позволить этому случиться? Нет, я не могу. Мне нужно это остановить. Но я не хочу. Его прикосновения чувствуются так хорошо. Средний палец снова поглаживает складочки, посылая сквозь меня вспышки света. Я все шире раздвигаю ноги, кивая рядом с его рукой.

Однако Хантер колеблется. Он касается губами моего лба, делая так, чтобы мое лицо отстранилось от его руки, поэтому я вынуждена посмотреть на него.

— Не стыдись, — говорит он на ломаном арабском. — Ты хочешь этого? Я сделаю так, чтобы тебе было хорошо, если ты меня хочешь.

Он путается в словах, но я понимаю, что Хантер имеет в виду. Я целую его, взываю к храбрости и смотр ему в глаза.

— Коснись меня, — говорю я на его языке. — Я боюсь, но хочу.

Уверена, я изломала его язык так же, как он изломал мой, но мне плевать до тех пор, пока он понимает то, что я хочу сказать.

Он целует меня, поначалу нежно, сладко, целомудренно, а потом с нарастающим жаром. Я поддаюсь похоти, прекращаю с ней бороться и целую Хантера в ответ со всей бушующей во мне нуждой. Я целую его жестко, обхватив рукой его шею, чтобы он не мог прервать поцелуй, притягиваю ближе, пробую его язык и зубы. Мои ноги широко раздвинуты, пятки слегка сведены, поэтому колени лежат на полу.

Он принимает это за приглашение, и его палец скользит вверх и вниз по моей женственности с легким давлением. Там внизу я чувствую тепло и жар, будто в ожидании, пока он наполнит меня. Я беспокоюсь о том, что он почувствует влагу и подумает, что это грязно, и почти сжимаю бедра... почти.

Он скользит в меня пальцами, и я слышу, как у Хантера перехватывает дыхание. Усилием воли открываю глаза, чтобы иметь возможность видеть это отвращение на его лице, но вместо этого вижу лишь желание, удовольствие, удовлетворенную улыбку и заботу в глазах.

Потом происходит что-то дикое, волшебное и ужасное. Он сгибает палец и затрагивает маленький участок чувствительной плоти моей женственности, и когда кончик его пальца касается меня там, моя вселенная взрывается. Слышу, как меня покидает громкий и позорно распутный стон.

Я думала, что меня раньше пугал жар и желание, но в ту же секунду, когда его палец касается моего клитора, поток огня и влаги поражает меня, душит. Щеки горят от стыда. Я могла почувствовать свой запах, запах своего желания, и я знаю, что он тоже может. Наверняка этот запах превратит его желание в пепел, его лицо сморщится в неудовольствии. Это уж точно. Я наблюдаю за его лицом, но вижу лишь горящие голубые глаза, в которых нет ничего, кроме заботы обо мне и такой интенсивной нужды, что у меня перехватывает дыхание.